Милый друг Ариэль

— Этот господинчик принимает себя за Мальро[65]. Франсуа Миттеран прозвал его «философским булыжником»[66]. Он требует, чтобы мы немедленно арестовали Саддама Хусейна. Какое счастье, что никто не слушает таких паяцев.

А слушать полезно всех. Никогда не знаешь, с какой стороны придет следующая хорошая мысль. И при этом невредно глядеть в оба, да и третий глаз — чужой — тоже не помешает. Я сказала об этом Александру. Это вызвало у него улыбку. Он сжал мое запястье и шепнул на ухо:

— Вот уж нет. В реальной жизни принять чужую точку зрения — значит проиграть.

Это было последнее откровение, которое я услышала от Александра. Потому что на следующий день, на рассвете, нас с ним разлучили. Навсегда.

Часть вторая.

Возмездие

Глава I

Мишель Лекорр заявился на рассвете. Было по-утреннему свежо, и он, в своем туго перепоясанном плаще, походил на обмотанный веревочкой бараний окорок. Я с первого же взгляда поняла, что это полный псих. Причем псих, твердо решивший потопить меня любой ценой. Заглянуть ему в глаза было невозможно. Уткнувшись в свои бумаги и не глядя на меня, он объявил, что собирается произвести обыск и судебное расследование. Эта отрешенность и еле слышный голос могли бы сойти за признак сочувствия человека, которому неприятен вид поверженного противника. Как бы не так! Едва войдя в салон, он швырнул свой плащ на стул, уселся на диванчике, разложил рядом свои бумажонки и холодно попросил судебную стенографистку занять место справа от него, в кресле. У него имелся план моей квартиры, и он распределил пять комнат между пятнадцатью полицейскими, составлявшими его эскорт. Настоящее военное вторжение. Они начали обшаривать каждый угол. Поскольку я ненавижу мебель, квартира казалась пустой, и я понадеялась, что все кончится очень быстро. Увы, обыск растянулся на долгие часы. Поняв, что дело плохо, я забилась в уголок возле окна, присев на один из красивых маскировочных экранов светлого дуба, скрывавших радиаторы, и стала терпеливо, вежливо, без лишних вопросов наблюдать за этой процедурой — так хорошо воспитанная девица смотрит театральную пьесу. Лекорр невозмутимо распоряжался действиями полицейских. Ему подносили документы, он изучал их и «накладывал арест». Никакой исторической ценности они не представляли: фотографии, счета, справки о зарплате, страховые квитанции, несколько писем моего отца…

Я встала и тихонько, не спрашивая разрешения, дабы не мешать функционированию государственного аппарата, пошла на кухню готовить чай. Я не стала предлагать его ни Дракуле, ни его пособнице, а просто вернулась в гостиную и скромненько села в сторонке, наедине со своей чашкой и ломтиками кекса. Несколькими днями раньше Гарри на всякий случай предупредил меня: задержание длится двадцать четыре часа и каждые сутки продлевается автоматически. Задержанный имеет право требовать адвоката только на двадцать первом часу ареста. Поскольку следователь нагрянул ко мне в семь часов утра, бесполезно было обращаться с этой просьбой раньше трех часов следующей ночи. Мне оставалось только сидеть и не высовываться. Я призадумалась: кого же мне взять в защитники? Гарри советовал обратиться к тому, кого уже выбрал Крозмари. Ну уж нет, извините, лучше сразу засесть в Санте на двадцать лет. То же самое и с мэтром Вержесом: этот начнет поносить коррумпированное общество, разоблачит пару-тройку злодейских преступлений прогнившего капитализма, предъявит свой счет Франции и с таинственной усмешкой добьется для меня максимального срока. Спасибо, не надо! Вместо них я решила обратиться к мэтру Кола, старенькому, худенькому, тщедушному, очень остроумному, очень образованному господину, страстному коллекционеру живописи, смертельному врагу громогласных тирад, но зато большому любителю острых словечек. Я встречалась с ним раза три на приемах. Его просвещенность внушала мне доверие. Правда, имелось и одно неудобство: он был очень близок к Дармону. Сейчас я расценивала это скорее как преимущество. Вот так и воображаешь себя ужасно хитроумной. А на самом деле оказываешься круглой дурой. Но я снова забежала вперед.

Под халатом на мне были надеты майка и длинные панталончики из лайкры. В присутствии всех этих людей в верхней одежде мне наконец стало как-то неуютно, и я попросила разрешения пойти привести себя в порядок. Лекорр, не соблаговолив даже поднять голову, буркнул женщине-полицейскому, чтобы она сопроводила меня в ванную. Там словно тайфун пронесся. Полицейские в клочья разодрали пакеты бумажных платков, вышвырнули из шкафа все полотенца, пооткрывали коробочки с лекарствами, опрокинули корзину для белья… Сыщица, вежливая, приятная женщина, помогла мне навести порядок, села на табурет ко мне спиной и ни разу не обернулась, пока я принимала душ. Я вымыла голову, высушила волосы и все равно, как ни тянула время, уложилась в несколько минут… Когда мы с ней вошли в спальню, она посоветовала мне надеть брюки:

— И свитер тоже. Ночью в КПЗ холодно. И выберите туфли поудобнее.

Я и не думала возражать, оделась незатейливо, как девочка-подросток, и в результате стала прелесть какой хорошенькой. Мокасины Weston из темно-коричневой кожи, темно-синие носки из шотландской шерсти, джинсы, белая майка и накинутый на плечи темно-синий кашемировый свитер от Old England. При росте метр семьдесят восемь и весе 62 кило я совершенно не выглядела на свои тридцать с хвостиком, ну никак не выглядела. Мне бы еще ранец, и я уж точно стала бы похожа на классно упакованную студенточку, отправляющуюся на лекции в Школу политнаук. Мое появление в гостиной произвело должный эффект: Лекорр пронзил меня ледяным взглядом. Уж он-то, со своими мешками под глазами, был похож на задрипанного коммивояжера. Не знаю его возраста, но все равно он выглядел лет на десять старше. Мой шикарный вид отнюдь не говорил в мою пользу, но я притворилась, будто не заметила его враждебности, и вернулась на свое место у окна. Я не боялась. Меня заботило лишь одно — соблюдать внешнее спокойствие. Не раскисать, не плакать, не задавать вопросов и, главное, не сорваться на крик… Моя мать пристроила наши деньги в надежное место, на родине я не скрывала никаких своих доходов, миссию при Дармоне мне поручили самые высокопоставленные боссы Франции, я упрятала подальше все свои фотографии, сделанные в Солютре, так что ситуация была отнюдь не безнадежной. И солнце сияло по-прежнему. Не станешь же сердиться на облачко, которое на минуту заслонило свет…

Незадолго до полудня Лекорр решил, что изъял из квартиры все что можно. По правде говоря, не так уж и много. Он знаком подозвал меня к себе и начал задавать вопросы по поводу мебели, картин и других предметов, которые опечатал. Бедный дурень: его помощники повсюду наляпали этикетки, которые он даже не способен был правильно заполнить. Лесюэр и изысканные аксессуары парижского декора не входили в круг его культурных познаний. В спальне я выдала туалетный столик времен Карла X за консоль эпохи Директории, и мой обман сошел незамеченным. Следователь не смыслил в атрибуции ни уха, ни рыла, и я, смеха ради, представила ему свою обстановку как хлам с блошиного рынка. Вероятно, мое самообладание и улыбочки привели его в раздражение, потому что внезапно перед самым своим уходом он бросил фразу, ужалившую меня, как змея в траве:

— Я надеялся обнаружить гораздо больше документов. Улов-то незавидный…

Он умолк, давая мне время ответить, но не дождался ни слова. Тогда он решил повернуть нож в ране и с расстановкой злорадно произнес:

— Будем надеяться, что обыск, который ведется в данный момент у ваших родителей, даст лучшие результаты.

Полиция в доме моего отца, кристально честного и такого беззащитного! Он, наверное, решил, что вернулось Средневековье с его набегами вандалов. Слезы закипели у меня на глазах, слезы ярости и бессилия. И, хотя я поклялась себе молчать, я не удержалась и спросила, так ли уж это было необходимо. Лекорр, вне себя от радости, что может наконец заткнуть мне рот, сказал, смакуя каждое свое слово как конфетку:

65

Мальро Андре (1901–1976) — французский писатель. Был министром культуры в 1958–1969 гг. в правительстве Де Голля.

66

Намек на роман французской писательницы М. Юрсенар «Философский камень».