Милый друг Ариэль

— Вообще-то зря я пью «Абсолют», сегодня у меня наверху обед с Жеромом Сейду. Я его знаю: он наверняка закажет мне шампанское. Это чистое безумие: никогда нельзя смешивать виноград и пшеницу. И ведь мне это хорошо известно. Ладно, потом вернусь вниз и отпарюсь в сауне…

Не могу выразить, до чего она меня раздражала, эта министерская подстилка. В нашем жестоком и несправедливом обществе она позволяла себе все мыслимые и немыслимые удовольствия, да еще требовала привилегии хранить их в тайне. Не способная хоть раз сыграть что-то в театре, она тем не менее была твердо уверена, что ее баснословные доходы объясняются именно актерским талантом. Став звездой по какому-то недоразумению, она сделала свое лицо общественным достоянием и тут же, обуянная скупостью, превратила свою частную жизнь в денежный станок, вот и все. Жаль, что я не могла сфотографировать ее в ту минуту, когда она дула свою водку: двойной подбородок, валики жира на животе, целлюлитные складки на боках — «Вуаси» была бы в восторге.

Наконец она нас покинула, милостиво согласившись перед этим стать моей поручительницей в клубе. Таким образом, я могла сразу же заполнить все необходимые документы. И кто же мне их принес? Разумеется, тренер по гимнастике. В шортах он выглядел еще соблазнительней, чем в спортивном костюме. Под атласной кожей его могучих рук голубыми ручейками извивались вены. Брюшной пресс был обрисован четко, словно по лекалу. Тонкая, как у подростка, талия и мощные грудные мышцы уподобляли его фигуру портальному подъемному крану. Мне безумно захотелось плюнуть на все и перепихнуться с ним. Я распрощалась с Клеманс в раздевалке, вошла к нему в кабинет, и… мой замысел не замедлил осуществиться. Едва тренер запер дверь, как я вцепилась в него мертвой хваткой, и сеанс прошел чудесно, хотя и оказался несколько утомительным. Стоя передо мной с чуть согнутыми ногами, он, казалось, был готов работать своим поршнем до скончания века. Я лежала на его столе, и мне чудилось, будто мы проводим тренировку брюшных и ягодичных мышц. В какой-то момент я даже проделала по собственной инициативе серию «восьмерок» без помощи рук. Наконец тренинг закончился. Я еле дышала, но полностью примирилась со спортом. Через неделю все было улажено: я стала членом Health Club в «Royal-Vendôme».

Стоит мне спланировать какое-то мероприятие, как я сразу стремлюсь к конечной цели. Моя мать, напротив, всегда осуществляет свои планы поэтапно. Разумеется, она вмешалась в мои дела. Рассказ о моем походе к Cartier встревожил ее до глубины души. Муравьи не любят констатировать, что произвели на свет стрекозу. Как только я завела речь о покупке квартиры, мать тут же примчалась в Париж. Прежде всего она вытянула у меня «для Кергантелека» 100 000 швейцарских франков. На эти деньги она собиралась отреставрировать голубятню на парадном дворе, где в 1850 году прабабушка, разорившаяся вконец, устроила кухню. Затем она подробнейшим образом расспросила меня о старике Хорсте, взяла адрес его парижского поверенного, добилась встречи с банкиром и отбыла в Лугано. Через три дня она вернулась оттуда, победно размахивая чеком на предъявителя, позволяющим заключить договор на покупку квартиры от имени некоего агентства недвижимости, находящегося в Женеве. Никто не смог бы усмотреть связи между этим агентством и деньгами «Пуату» в банке «Сен-Бернар». Мать вынула из него два миллиона наличными и сама положила их в другой банк, в Лозанне, под кодом Arz — так назывался соседний остров, наш соперник. Она торжествовала:

— Теперь, что бы ни стряслось, ты будешь в безопасности. У тебя не смогут конфисковать квартиру, которую ты всего-навсего снимаешь. А что касается счета у Хорста, я займусь его ликвидацией. Потому что не нужно строить иллюзий: как только правосудие хоть что-то заподозрит, «Пуату» всех вас выдаст с потрохами.

Она была права. Случилось именно то, чего она и боялась, вот только следователь Лекорр, ужасно гордившийся тем, что изъял с моего счета в банке «Сен-Бернар» четыре миллиона, так никогда и не узнал о двенадцати других, которые мать один за другим вытащила оттуда. Я подчеркиваю: именно один за другим. В течение двух лет, пока длилось мое торжество, между моим уходом из «Пуату» и моим арестом, она побывала в Лугано раз тридцать, не меньше, всегда одна, не оставляя там никаких следов своего пребывания, неизменно оплачивая проезд и отель только наличными. Мой отец ничего не знал. Даже я сама ничего не знала. Каждый месяц Хорст переводил 100 000 франков на мой парижский счет, вот и все дела. Остальное меня не касалось. И тем лучше. Когда меня подвергли допросу, мне нечего было сказать.

В тот вечер когда мать вернулась из Лозанны, я организовала для нас с ней скромный праздник в русском духе: блины, водка, шампанское, копченая лососина. Мать сказала, что икрой займется сама. Начав готовить поднос с яствами, я спросила ее, не забыла ли она про икру. Мать ответила, как всегда, безапелляционно:

— Нет, дорогая, не забыла: я подумала, что лучше обойтись без нее. Нам с тобой вполне достаточно шампанского и копченой лососины.

В этом вся моя мать. Свои безумства она отмеривает наперстками, со своими страхами носится как с писаной торбой, своим предчувствиям верит безраздельно… Покупка квартиры превратилась в затяжную войну. Я искала двухэтажные апартаменты в районе Марсова поля, мать же рыскала в окрестностях Отейля в поисках банальных пятикомнатных квартир. Она вконец замучила своей дотошностью агента по недвижимости. Мы с ней ходили осматривать прелестные дома, но послушать ее, так необходимо было в каждом из них все перекрасить сверху донизу, поменять водопроводные трубы, снести перегородки, дезинфицировать подвал и так далее. Любая, самая тоненькая трещина на потолке ужасала ее так, словно это была пропасть в Андах. Если я возражала, она тут же ставила меня на место, обращаясь к народным поговоркам — эдакая старая бретонка, которую вокруг пальца не обведешь:

— Бедная моя девочка, не забывай: чем выше залетишь, тем больнее падать. Вернись-ка на грешную землю да стой на ней обеими ногами. И не позволяй пускать себе пыль в глаза.

Это было любимое присловье матери, которым она сопровождала всё — и новые манто, и машины, и блюда, если они не соответствовали ее личным, совершенно непостижимым, параметрам соотношения цена — качество. Ибо что касается трат, то здесь, уж будьте покойны, она могла дать мне сто очков вперед: ездила на метро, чтобы осмотреть квартиру стоимостью шесть миллионов, но при этом покупала себе исключительно духи Shalimar по 100 франков за каплю, не дешевле. Продлись наши поиски еще немного, и я бы просто отослала ее домой, на острова, но мне повезло: через десять дней я нашла свою хрустальную мечту — квартиру в самом центре острова Сите, на четвертом этаже. Двести квадратных метров и куда ни глянь деревянные панели, старинный паркет, лепнина и золоченые дверные ручки. Гостиная и столовая выходили на площадь Дофины, остальные комнаты — на набережную Орлож. Вы отворяли дверь и попадали в подлинный XVII век, из всех чужих краев — мой любимейший. Я приняла решение с первого же взгляда. И целый час провела там в радужных мечтах, улыбаясь, как святой Франциск, и благословляя доброго Боженьку. Единственная загадка: представитель агентства недвижимости, блондинчик с невинными небесно-голубыми глазами, категорически отказался назвать нам имя владельцев квартиры. Однако, кто бы они ни были, они хотели за нее восемь миллионов. Я бы охотно выложила и все десять. Моя мать скорее готова была дать руку на отсечение, нежели заплатить больше шести. Наконец мы решили обратиться за советом к ее кумиру, «дорогому Мсьёсендстеру», единственному человеку, чьи суждения она полагала независимыми. Независимыми от чего? Видимо, от моего снобизма.

Мы пригласили его к «Лассерру». Разумеется, он не упустил случая разыграть перед нами свой коронный спектакль изысканного гурмана: суп-суфле из белой фасоли с каштановыми крокетами, гребешки святого Якова в яичном соусе à la Germiny, медальоны из мяса косули с грушами под ягодным сиропом, сыр, торт, кофе, кривляния, любезности и сигара, и все это под «Пуйи-Фюиссе», «Шато-Лионна» и коньяк. На этой стадии обеда его размоченный вином метаболизм являл ему жизнь в розовом свете. И я победила: развалившись в кресле, с сытой улыбкой и затуманенным взглядом пресыщенного султана, он взял мою сторону. Нужно воспользоваться случаем, сказал он, и не упустить такую квартиру. Мать назвала цену, по ее мнению, сумасшедшую. Она всегда все сводит к цифрам. Но Сендстер нашел нужные аргументы, чтобы убедить ее. Он уже провел небольшое расследование и узнал имя владельца. Бог воров — в лице этого господина — был заодно с нами: он стремился одновременно и разорить, и обелить нас.