Страница 5 из 20
Затем я занялся вторым раненым с ранением в голову. Он был без сознания, кровотечение уже прекратилось. Я распорядился сменить повязку и еще раз перевязать его, а затем осторожно перенести в санитарную машину.
У третьего солдата было сквозное ранение бедра. Резиновый жгут для остановки кровотечения был наложен очень хорошо, выше раны, тем самым санитар-носильщик спас жизнь этому раненому, так как в противном случае тот мог умереть от потери крови. Но резиновый жгут находился на этом месте уже слишком долго: нога совсем онемела. Я достал из своей медицинской сумки специальную клемму для зажима кровеносных сосудов и велел санитару-носильщику снять с бедра резиновый жгут. Из раны ударил фонтанчик ярко-красной крови. Значит, пуля задела артерию, к счастью не главную, в противном случае у нас было бы мало шансов спасти ногу.
Я прижал к кровоточащему месту марлевый тампон, одним точным надрезом ножниц раскрыл рану кверху и убрал тампон. Затем мне удалось быстро наложить зажим на поврежденную артерию, и кровотечение тотчас прекратилось. Через неповрежденные артерии и кровеносные сосуды кровь снова начала поступать в онемевшую за два часа и почти безжизненную ногу. Пациент вопросительно посмотрел на меня.
– Теперь мы должны немного подождать и посмотреть, не были ли задеты и вены и не начнется ли сильное венозное кровотечение, а также достаточно ли хорошо функционирует новое кровообращение, чтобы вернуть вашу ногу к жизни! Все выглядит не так уж и плохо! – заверил я его.
– Герр ассистенцарцт! – послышался голос санитара-носильщика. – Хозяйка сварила нам целый кофейник крепкого кофе!
Я с благодарностью принял горячий ароматный кофе от пожилой женщины, которую сначала даже не заметил. Я взглянул на часы, уже было 15:15. Война с Россией продолжалась уже чуть более двенадцати часов, и в течение последних восемнадцати часов у меня не было во рту ни крошки и я не пил ничего, кроме воды. Есть мне и сейчас совсем не хотелось, лишь сильно мучила жажда.
Старушка подала мне большую чашку кофе и на хорошем немецком языке сказала:
– Я так рада, что наш дом не сгорел! Моя мать была прибалтийской немкой, а я сама в юности два года жила в Берлине. Это были счастливые годы – добрые старые времена!
– Тогда за то, чтобы добрые времена вернулись! – подняв свою чашку, произнес я и еще раз до краев наполнил ее ароматным кофе.
Мы услышали, как в задней комнате зазвенели оконные стекла. Когда я вбежал туда, увидел, что пуля, разбившая оконное стекло, попала в стену.
– И вот так уже целый день! – пожаловалась крестьянка. – Там, на той стороне, в лесу еще полно русских!
Я выбежал наружу и обратился к обоим бойцам из роты Штольце:
– Мне кажется, вы спали, когда занимались зачисткой этой местности!
– Вместе с обер-лейтенантом Штольце мы продвинулись до самой опушки леса, и, когда уходили после зачистки, там не осталось в живых даже ни одной мыши! – спокойно ответил унтер-офицер.
– Откуда же тогда выстрелы?
– Возможно, наш обер-лейтенант посчитал, что надо оставить пару русских и для обозников, а то бедным парням не о чем будет писать домой!
– Ваша фамилия?
– Шмидт, герр ассистенцарцт!
– Ваша гражданская профессия?
Он молодцевато щелкнул каблуками и четко доложил:
– Адвокат, герр ассистенцарцт!
– Это меня не удивляет! Большой говорун, не так ли? Как бы там ни было, во всяком случае, теперь вы находитесь в моем подчинении! И я надеюсь, что вы будете неукоснительно выполнять все мои приказы! Понятно?
– Так точно, герр ассистенцарцт!
– А теперь заставьте тех русских в лесу замолчать!
– Слушаюсь!
Унтер-офицер проворно занял позицию со своим ручным пулеметом. Однако, прежде чем он успел открыть огонь, над нашими головами просвистела еще одна пуля. На этот раз она попала в правый верхний угол красного креста на нашей санитарной машине. Я приказал водителю отогнать ее в более надежное место за домом, а сам поспешил назад в комнату к своей «ноге».
Тем временем она уже заметно порозовела, и, когда я ущипнул раненого за икру, а потом за большой палец ноги, он почувствовал это. Но, к сожалению, началось и довольно сильное венозное кровотечение. Теперь уже нельзя было терять ни минуты. Зажим на артерии был установлен надежно, поэтому я оставил его в ране. Из-за венозного кровотечения пришлось наложить давящую повязку, кроме того я сделал раненому противостолбнячный укол. Прежде чем я распорядился отнести раненого на носилках в санитарную машину, я успокоил его, сказав, что его нога скоро снова будет в полном порядке.
– Спасибо, герр ассистенцарцт! – ответил он со слезами на глазах. – И вам спасибо, святой отец, за то, что молились вместе со мной!
Санитар-носильщик поймал мой недоуменный взгляд и, запинаясь, пояснил:
– Видите ли, герр ассистенцарцт, я по своей гражданской профессии священник… Оказавшись тут на долгое время одни и без охраны, мы очень испугались, ведь по ту сторону пастбища, в лесу засели русские… Но я верил, что Господь не оставит нас в беде и поможет нам… И тогда я начал молиться… Я думаю, что молитва позволила успокоиться мне и остальным и укрепила наш дух…
Он замолчал. Я был тронут его словами и, немного помолчав, сказал:
– Вам незачем извиняться! Вы поступили правильно!
На медицинской карточке, висевшей на шее солдата, раненного в живот, я написал красным карандашом «Немедленно оперировать!!!» с тремя восклицательными знаками и приказал водителю санитарной машины:
– А теперь вперед! Гоните как можно быстрее в санитарную роту!! И доложите там, что здесь лежат еще двое мертвых, которых надо похоронить!
Взревел мотор, и санитарная машина рванулась с места, но как только она выехала из-за надежного укрытия, которое ей давал просторный крестьянский дом, то тут же попала под град русских пуль. Меня охватил приступ такой бессильной ярости, какую я редко испытывал в своей жизни. Ведь красный крест на белом фоне был даже издали хорошо виден в ярких лучах полуденного солнца. Противоречащий нормам международного права огневой налет на санитарную машину означал бы для солдата с ранением в живот неминуемую смерть, если бы хоть одна пуля попала в мотор или если бы машина остановилась по какой-нибудь другой причине.[6]
В этот момент затрещал немецкий ручной пулемет, установленный перед домом. Русские сразу же прекратили обстрел. Видимо, наш юрист засек русских снайперов, засевших в лесу, и послал им несколько метких очередей.
– Кажется, это единственный язык, который они понимают! – возмущенно крикнул я. – Очевидно, русские только и ждали того момента, когда смогут обстрелять нашу санитарную машину с ранеными! Видимо, эти подлецы никогда не слышали о Женевской конвенции!
– Это верно! – подтвердил санитар-носильщик. – Там, в лощине, с другой стороны дома лежат еще несколько тел погибших. Русские зверски расправились с немецким врачом и несколькими ранеными, которых он как раз собирался перевязать!
– Какая подлость! Вы уверены в том, что все они действительно мертвы?
– Я полагаю, да, герр ассистенцарцт! Мне сообщили об этом наши пехотинцы, проходившие позднее мимо того места.
– Мы должны сами убедиться в этом. Пойдемте со мной, святой отец! А вы, юрист, обеспечьте нам огневую поддержку! Сначала мы сбегаем в ту лощину.
– Слушаюсь, герр ассистенцарцт! – ответил говорливый унтер-офицер.
Лощина, о которой говорил санитар-носильщик, находилась метрах в ста от хутора. Мы со всех ног бросились к окопу, вырытому перед лощиной, и спрыгнули в него. Взметая фонтанчики песка и земли, слева и справа от нас в бруствер окопа вонзилось множество вражеских пуль. Тогда со стороны хутора снова открыл огонь наш пулемет. Под прикрытием пулеметного огня мы в несколько прыжков преодолели последние двадцать метров и скатились в лощину.
Здесь мы обнаружили шестерых мертвых немецких солдат. Мертвый санитар лежал на спине, широко раскинув руки. Рядом с ним, уткнувшись лицом в землю, лежал врач. На рукаве его мундира виднелась белая повязка с красным крестом, рядом с ним на земле валялся белый флаг с огромным красным крестом. Вокруг него было рассыпано содержимое его медицинской сумки.
6
Напавший без объявления войны, нарушивший все договоры агрессор требует соблюдения международных прав.