Страница 2 из 20
6-я пехотная дивизия, к которой мы относимся, является частью группы армий «Центр» под командованием фельдмаршала фон Бока. Именно на нашу группу армий «Центр» будут обращены взоры всей Германии в надежде на сенсационную, молниеносную победу. В гораздо меньшей степени это касается группы армий «Юг», наступающей на Украине, и группы армий «Север», цель которой – Ленинград. Мы знаем, что наша задача является важнейшей из всех, стоящих перед германскими победоносными армиями.
Литовская таможня пылает ярким пламенем. Большая часть русских пограничных укреплений разрушена огнем немецкой артиллерии и взята штурмом. Лишь отдельные бетонированные доты (долговременные огневые точки) продолжают храбро защищаться, ожесточенно отбиваясь от непрерывных атак немецких войск. Но вскоре и они будут окружены, а затем и уничтожены. Вот группа наших пикирующих бомбардировщиков проносится в восточном направлении, совершает боевой разворот и с оглушительным воем устремляется к земле. Грохот разрывов сброшенных ими бомб вплетается в общую симфонию битвы. Пикирующие бомбардировщики перестраиваются для нового захода и снова атакуют, на этот раз они поливают противника огнем из своего бортового оружия. В конце концов их силуэты исчезают вдали. С нашего невысокого холма все это выглядит как грандиозное зрелище, как батальная сцена невиданного спектакля, однако все это крайне серьезно! Рядом со мной неподвижно возвышается высокая фигура командира нашего батальона Нойхоффа. Словно пытаясь убедить самого себя в чем-то, он тихо бормочет себе под нос: «Ну, вот мы и вступили в войну с Россией! В войну с Россией!»
С наступлением дня теплый ветерок с литовской стороны стих. Перед нашим взором пылает все больше и больше пожарищ. Облака грязно-черного дыма, клубясь, медленно поднимаются все выше и выше и расползаются над холмами и лесами. Через связного-мотоциклиста мы получаем приказ к выступлению. Сейчас 3:45 утра. Не верится, что прошло всего лишь сорок минут с того момента, как впервые заговорили пушки! Нойхофф отправляет связного с приказом к нашим связистам. Раздается команда «Становись!», и мы выступаем.
Какое же это облегчение, наконец, двинуться вперед. Но я передвигаюсь не пешком, а на своей лошади, которую приходится держать в жесткой узде. Плут (такова кличка моей лошади) ведет себя беспокойно. Очевидно, мое внутреннее напряжение передалось и животному. Я стараюсь успокоиться. Очень скоро человеку и лошади предстоит непростое крещение огнем, и я задаюсь вопросом, как мы его выдержим. Меня беспокоит то, что охватившая меня нервозность может негативно сказаться на твердости моей руки, необходимой при операции. Я трогаю сумку с медикаментами и медицинскими инструментами. Согласно уставу она приторочена к седлу. Все в порядке! Петерман, в обязанности которого входит уход за моей лошадью, трусит позади меня с двумя санитарными сумками с перевязочным материалом. В нескольких сотнях метров позади нас за нами следует санитарная машина с санитарами: Дехорном, Мюллером и Вегенером.
Мы видим первого раненого солдата. У него пулевое ранение в руку. Я развязываю резиновый жгут и снимаю временную повязку, которую наложил санитар на поле боя. Кровотечение незначительное, так как пуля прошла навылет и, видимо, лишь слегка задела кость. Быстро накладывается давящая повязка, а рука закрепляется в перевязи через шею.
– Ну, как там дела впереди? – спрашиваю я раненого солдата.
– Унтер-офицер Шефер и еще один офицер погибли. Я не знаю, кто именно. Других потерь нет. Наступление развивается успешно. Но подробностей я не знаю, герр ассистенцарцт, все произошло так быстро! – бодро отвечает раненый.
– Возвращайтесь назад по этой дороге, – говорю я ему, – пока не встретите санитарную роту! Она следует за нами!
С улыбкой солдат отправляется в обратный путь. Война продолжалась для него всего лишь каких-то пять минут. Я снова вскакиваю в седло, пришпориваю своего Плута и нагоняю головную группу нашей колонны. Петерман следует за мной. Вскоре мы уже скачем рядом с командиром батальона Нойхоффом и его адъютантом Хиллеманнсом.
– Все в порядке? – спросил меня командир.
– Так точно, герр майор! Всего лишь легкое ранение в руку.
– Как вы представляете себе оказание раненым необходимой медицинской помощи в условиях, когда подразделение так растянуто?
– Все спланировано очень тщательно, герр майор!
– Хорошо, но каковы именно ваши планы, Хаапе? – продолжал настойчиво интересоваться Нойхофф.
– Эта дорога, проходящая мимо таможни, ведет к автодороге на Калварию. Туда с санитарной ротой выдвигается оберштабсарцт доктор Шульц и принимает всех раненых, которым я оказал медицинскую помощь. Тяжелораненых я прикажу временно размещать в близлежащих к дороге домах, с ними останется один из наших санитаров, пока доктор Шульц не заберет их. Точно таким же образом будут действовать и остальные батальонные врачи!
– Хорошо! – пробурчал себе под нос Нойхофф.
Погибшим офицером оказался лейтенант Шток из нашего батальона: он был сражен пулей русского снайпера, занимавшего позицию в высокой ржи. Тело Штока лежало посреди вытоптанного ржаного поля. Два бойца из 11-й роты Крамера, в которой служил и Шток, копали ему могилу в мягкой, податливой земле. Четверо пленных русских солдат угрюмо наблюдали за их работой. У двоих из них сквозь свежие, только что наложенные повязки сочилась кровь. Мой маленький, бойкий санитар Дехорн дал одному из русских напиться воды из своей фляжки. Я заметил, что двое других русских, стоявшие в стороне от остальных, не были даже перевязаны, хотя на ноге у одного из них была зияющая, сильно кровоточащая рана. Мой другой санитар, унтер-офицер Вегенер, охранял пленных с автоматом в руках, очевидно, это был автомат погибшего Штока. И мой третий санитар, ефрейтор Мюллер, с хмурым видом не спускал глаз с русских.
Не опуская автомата, Вегенер отдал мне честь и доложил:
– Мы перевязали этих четверых русских, герр ассистенцарцт! Но что нам делать с двумя другими? Замаскировавшись во ржи на этом поле, они застрелили лейтенанта Штока выстрелом в спину. Позднее наши ребята нейтрализовали этих типов с помощью гранаты. Мы что, должны оказывать им первую помощь?
– Мы не судьи им, Вегенер! – резко оборвал его я. – Наша задача – помогать раненым! Как немцам, так и русским! Даже в том случае, если они убили одного из наших офицеров выстрелом в спину. А теперь, пожалуйста, опустите свой автомат!
Тем временем солдаты закончили рыть могилу и опустили в нее тело Штока. Саперными лопатками они быстро засыпали тело погибшего офицера рыхлой землей и, соорудив грубый березовый крест, воткнули его в могильный холмик. Вот и все, что можно было сделать для погибшего товарища. На крест водрузили стальную каску и повесили идентификационный жетон лейтенанта. Каска и жетон свидетельствовали о том, что здесь покоится лейтенант Шток, погибший в 21 год. Ничто на этой могиле не указывало на то, что юный лейтенант был прекрасным пианистом, что незадолго до того, как мы покинули Нормандию, своим исполнением «Лунной сонаты» во время мессы в часовне городка Литри он добился того, что заставил множество слушателей из нашего батальона забыть обо всем на свете. И вот всего лишь за какое-то мгновение лейтенант Шток был вырван из этой прекрасной жизни ужасной смертью. За то мгновение, которое потребовалось русской пуле, вылетевшей из ствола снайперской винтовки, долететь до его сердца…
До сих пор я не раз видел умирающих, которые хотя бы несколько минут находились на пороге смерти. Но еще никогда прежде жизнь человека из моего ближайшего окружения не обрывалась так быстро. Внезапная смерть Штока переключила мои размышления о себе самом на мысли о моих боевых товарищах. Теперь следовало раз и навсегда покончить с самокопанием! С этого момента я должен смотреть на войну глазами своих товарищей из 3-го батальона! Вполне возможно, что в будущем с нашим батальоном может произойти еще многое такое, что вытеснит из памяти воспоминания о юном лейтенанте Штоке и о его тонких красивых пальцах пианиста.