Лучшие страхи года

Я наблюдал, как девочка роется в маленьком пластиковом ведерке. Похоже, ей было не больше семи. Перепачканное грязью лицо венчала темная челка, а ноги были покрыты царапинами — типичные летние боевые отметины.

Влажным полотенцем девочка стерла засохшую кровь с моего лица, а потом влила в меня целую банку теплой апельсиновой шипучки. Жадно глотая, я заметил, что она уже накрыла голову Микки пляжной сумкой.

Полностью осушив банку, я указал губами на Элви:

— Ты можешь посмотреть, все ли в порядке с моим другом? Ты должна откопать его первым: он серьезно болен.

Левочка уже ковыляла к Элви, когда ее отвлек посторонний шум с дальнего конца пляжа. В лунном блеске я увидел знакомые спутанные волосы и длинные ноги. Девочка тоже увидела его. Саронг из пляжных полотенец упал на песок. Мальчик прибавил ходу.

— Уходи! — рявкнул я на девочку. — Беги и возвращайся с подмогой. Сейчас же!

Девочке не нужно было повторять дважды. Она понеслась под защиту кустов, отчаянно пиная песок пятками. Через пару секунд мальчик тоже промчался мимо меня — молча, если не считать размеренного дыхания.

— Убери от нее свои грязные руки! — закричал я. — Я здесь, сзади! Прямо здесь, ты, больной ублюдок!

Но ни мальчик, ни девочка не вернулись. Я бушевал от ярости и бился в своей неглубокой могиле, все так же не в состоянии вырваться на свободу.

Проснувшись в следующий раз, я почувствовал на своей коже жар солнца. Но солнце это кричало.

Я открыл глаза, и меня чуть не ослепил яркий огненный шар. Будто солнце упало с небес и приземлилось на пляже прямо передо мной. Но была ночь — а кричал Элви. Его голова моталась взад-вперед в покрывале пламени, кожа уже покрылась волдырями и почернела.

Прямо позади Элви я заметил мальчика, освещенного языками огня. У него в руке болталась небольшая канистра.

Я попытался закричать: «Нет!», но вышел только сиплый шепот. Мои губы продолжали беззвучно двигаться в такт исступленным ругательствам.

Пока Элви медленно умирал, я обессилел от дыма и смрада горящей плоти. Мальчик еще некоторое время стоял и смотрел. В пляшущем свете я смог уловить легкое выражение скуки — а затем ненавистное лицо исчезло за стеной черного дыма.

Я точно не знаю, сколько пробыл в отключке, но когда пришел в себя, стали заметны первые признаки рассвета. Я осознал, что лицо мое обращено к небу — половина песка из прижизненной могилы исчезла, — а руки развязаны. Справа лежала девочка — измученная, сжимающая корпус сломанной игрушечной лодки. Как только она заметила, что я очнулся, то тут же выбралась из маленькой воронки и убежала. Через пару минут она вернулась со своим крошечным ведерком, битком набитым банками с соком и помятыми сэндвичами. Я был не в состоянии есть, но выпил все, что она мне предложила. После третьей банки ананасового сока большая часть выпитого тут же выплеснулась обратно. Несмотря на явное отчаяние девочки, мы вынуждены были ждать. Если она думала, что я сам довершу начатое и откопаюсь, то ей пришлось пережить разочарование. Я был невероятно слаб и едва мог отпихивать песок ногами.

Используя игрушку вместо лопатки, девочка копала, пока я не оказался на свободе. Но покуда все, что я мог, — это копошиться в песке, пытаясь вернуть подвижность одеревеневшим рукам и ногам. Если бы двенадцатилетний садист решил вернуться, я бы не смог защитить ни одного из нас.

Пока мы с девочкой пристально всматривались в океан, я попытался выпить и съесть еще немного. Небо над нами было покрыто тучами, но от него исходило блеклое желтоватое свечение. Штормовая погода.

— Ты можешь говорить? — спросил я ее наконец. — Он как-то навредил тебе?

Я совершенно ничего не знал о детях. У девочки мог быть шок, или она просто не умела разговаривать. Волны стали усиливаться, она снова заволновалась и начала внимательно оглядывать пляж и поднимающийся от него склон. Наши глаза встретились, и я тут же понял ее без слов. Надо идти.

Прежде чем покинуть место нашего захоронения, я накрыл голову Элви полотенцем и вооружился зазубренным горлышком разбитой пивной бутылки.

— Я вернусь, Элви, — сказал я самому старому своему другу. — Я не собираюсь оставлять тебя здесь.

Хоть и совершенно изможденный, я был почти что в хорошем настроении. Несколькими минутами раньше смерть, казалось, уже поджидала за углом. А сейчас мне выпал шанс побороться. Мне, без сомнения, придется пуститься в бега: у Роди длинные руки, и если я, живехонький, объявлюсь где бы то ни было, он вряд ли отнесется к этому благосклонно.

Чтобы нас не заметили с пляжа, мы двигались под прикрытием высокой травы, придерживаясь змеившейся среди листвы утоптанной тропки. Я позволил девочке вести нас, изо всех сил стараясь не отставать. То и дело спотыкаясь, я тревожился, не поджидают ли нас на этой тропе сюрпризы.

Хотя девочка выглядела измученной, прыти в ней оказалось на удивление много: чтобы убедиться, что берег пуст, она часто взбегала вверх по дорожке. Если я слишком сильно отставал, она бежала обратно ко мне, цепко хваталась за мой указательный палец и тащила вперед.

Вдруг, в момент, когда девочка была далеко впереди, заросли стали более густыми, непроходимыми. Я свернул на боковую тропку и, не успев понять, что случилось, снова оказался на пляже. Красноречивое гудение бессчетного множества мух наполняло воздух. У воды я увидел три темных холмика, каждый из которых был накрыт густым облаком насекомых.

Я успел опознать только один из трупов: все они были зарыты по шею слишком знакомым способом. Роди можно было сразу узнать по татуировке на шее, изображавшей осьминога. Из его лба торчала бугельная пила[38] — будто кто-то бросил свое страшное дело на полдороге. Другие тела, думаю, принадлежали Торнтону и Суэйну. Кровь была везде, и меня немедленно затошнило.

Но я ничего не сказал, пока не увидел остов «Райского торта». Самый крупный обломок судна воткнулся носом в песок, подобно самолету, не вышедшему из пике. Более мелкие фрагменты, включая наш незаконный груз, были разбросаны по пляжу. Пилюли усеяли песок красными и белыми точками, насколько хватало глаз. Что бы с нами ни случилось, Роди не имел к этому отношения. И у меня появилось чувство, что конкуренты тут тоже ни при чем. Но разумного объяснения не было.

— Все это мне снится, — сказал я себе.

А потом почувствовал, как маленькая рука вцепилась в мою брючину. Широко распахнутые глаза снова умоляли меня, настаивали, что надо двигаться дальше.

Вернувшись назад, под защиту зарослей, мы стали взбираться вверх по круче, не сводя глаз с тропы. Вскоре трава и кусты начали уступать место каменистому склону, попадались валуны размером с автомобиль. Выдохшись, я остановился и повернулся, чтобы бросить взгляд назад. С высоты я увидел, что «побережье» на самом деле было оконечностью либо узкого острова, либо длинного полуострова. Травянистый гребень сбегал вниз с холма, разделяя две полоски пляжа. Я восемь лет ходил матросом вдоль Восточного побережья, но, совершенно точно, эти берега мне не были знакомы.

Девочка теперь двигалась заметно медленнее — через самые большие валуны ей приходилось перелезать. Ветер здесь дул ощутимо сильнее, вихрясь между огромными камнями. Когда мы подошли к последнему нагромождению скал, я услышал отдаленный плач. Сначала я решил, что это чайки. Девочка немедленно сжалась в комок в щели между валунами, жестом велев мне последовать ее примеру. Немного подумав, я решил, что звук слишком низкий для птицы.

— Что это? — спросил я девочку, упав на колени.

Она прижала к моим губам грязную ладошку. Девочку трясло, она не могла сдвинуться ни на дюйм, но указала мне на расширяющийся конец щели. Я пополз вперед на четвереньках, все еще не понимая, от чего прячусь.

С новой точки обзора я наконец сумел определить, что мы на острове. Склон резко понижался, переходя в усыпанный валунами пляж. Местность была здесь гораздо более суровая, чем та, где мы с Элви и Микки оказались в плену. Вопли стали куда громче.

38

Ручная пила, представляющая собой изогнутую дугой раму из металлической трубы, на которую натянуто полотно пилы с крупными зубьями.