Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 7 из 86

Тем временем пришла пора позднего ужина, повалила толпа из театра, помещение бара оказалось переполненным. Температура немедленно подскочила на десяток градусов, и общий шум от нескольких дюжин разговоров заглушил все, кроме криков.

Меррилл сагитировала «адвокатов» (которые оказались страховым экспертом и дипломированным бухгалтером) Неда и Томаса и их разозленную соратницу Гленну (секретаря суда) присоединиться к их компании и перебраться в другую, предположительно, более тихую забегаловку.

Они тащились сквозь омытую неоном ночь — шумное, поредевшее стадо полузнакомцев со сцепленными руками, боявшихся не устоять на скользких от тумана дорожках. Дэнни обнаружила, что зажата между Тленной и Недомэкспертом. Нед обхватил ее талию — некрепко, но как собственник; его рука была скользкой от пота, багровые прыщи и алчное выражение хищника не прибавляли привлекательности его обвислому лицу. От рубашки так сильно несло виски, что, должно быть, ее окунали в этот напиток.

Меррилл протащила их по целой веренице баров, ночных клубов и круглосуточных бистро. Пока они толкались в сводчатой прихожей какого-то ирландского паба, кто-то вручил Дэнни пиво: она выпила его, как простую воду, толком не распробовав, и тут что-то случилось с ее ушами. Вечер быстро превратился в клубок хриплой музыки и дыма, отражавший флюоресцентный свет подобно черным от угля шахтерским лампам, и наконец прохладная влажная тьма была разбита вдребезги фарами и сернистым оранжевым сиянием разгневанных облаков.

Согласно своим бессистемным подсчетам, Дэнни мельком видела больше пятидесяти воплощений Верджила. Несколько в таверне, потом еще одного, по большей части прятавшегося в отдельных кабинетах, с холодной подозрительностью наблюдавшего за ней сквозь пивные кружки и стеклянные стопки; еще дюжина рассыпалась по бульвару бессчетными бродягами, чьи взгляды скользили вокруг, ни на чем не задерживаясь. Мимо проурчал городской автобус, полыхнули один за другим его плафоны, и все пассажиры в унисон повернули головы. Каждое прижатое к грязному стеклу лицо принадлежало ему. Их почти живые маски распухли и исказились от безутешной тоски.

Нед привел ее к себе домой, квартира находилась в здании бывшего склада в ряду таких же пакгаузов между гаванью и железнодорожными путями. Во время Второй мировой здание было превращено в завод по производству боеприпасов, а затем, в конце шестидесятых, перестроено под жилье. Дом так и остался черным и грязным, пыльные окна всасывали отблески слабых огней проплывающих лодок и случайных машин.

Они вызвали лязгающий грузовой лифт, чтобы подняться на самый верх, в «пентхаус», как Нед, смеясь, обозвал свою квартиру. Лифт оказался решетчатым ящиком, он обнажал все внутренности шахты и темных туннелей проплывающих этажей. На нем легко можно было бы поднять небольшой рояль. Дэнни прижалась щекой к вибрирующему металлу и крепко зажмурилась, чтобы справиться с головокружением, а также с пивом, которое хлюпало в желудке, как во фляжке.

Не страдавшая от избытка мебели квартира оставалась большей частью во мраке, даже после того как Нед включил напольную лампу и отправился за «резинками». Дэнни рухнула на краешек кушетки, урезав и без того неширокий ореол света, и сосредоточенно уставилась на свою белую, как слоновая кость, руку, вжавшуюся в черную кожу. Из бархатных динамиков вполголоса пел Нил Даймонд. Нед что-то сказал о своей коллекции записей, лед у него в ванночке слабо хрустнул, с резонансом камертона зазвенел бокал…

Рука Дэнни тряслась так, что могла бы расщепиться надвое. Сейчас ей было холодно в этой влажной и жаркой квартире, и ее бедра дрожали. Нед сунул Дэнни выпивку, положил руку ей на плечо, коснувшись воротника, и провел вдоль ключицы влажным кончиком пальца. Дэнни вздрогнула и плеснула себе в глотку джина, но Нед забрал у нее бокал и начал вылизывать ей ухо. Зубы звякали о жемчужную сережку-гвоздик, раскаленное дыхание отдавало тлеющим креозотом и керосином, а когда он потянул за завязки кофточки, Дэнни расплакалась. Нед навалился на нее сверху, его руки были заняты пряжкой ремня и брюками, и наконец те упали на туфли, спутав лодыжки. Он зажал в кулаке гриву ее волос и дернул вниз, прижав Дэнни лицом к своему паху. Подол его льняной рубашки упал ей на плечи, а сам он толкнулся ей в задыхающийся рот. Она начала давиться, сокрушенная терпким настоем пота, мочи и виски, зловонной влагой, его пьяной настойчивостью… Забилась в конвульсиях, руки, сотрясаемые эпилептическими спазмами, упали, и ее вырвало. Бедра Неда несколько секунд еще ритмично дергались, но тут наконец он осознал последние события, вскрикнул от испуга и отвращения и чуть не опрокинул кушетку, бросившись прочь от Дэнни и карамельного потока непереваренных коктейльных креветок и алкоголя.

Дэнни с усилием поднялась и побрела к выходу. Дверь была заперта, и она, давясь слезами, рванула цепочку и дернула засов. Сквозь тонкую перегородку и гром воды в ржавых трубах доносились проклятия Неда. Дэнни рывком распахнула дверь и тут же потерялась в похожем на пещеру холле, стены которого с безумной скоростью раздвигались. Дверной проем позади зиял, как отверстый зев пещеры, а окна были как дыры, как норы. И Дэнни покатилась вниз по лестнице.





Она лежала, скорчившись, сырой бетон врезался ей в затылок и сдавливал ноги. Призрачное свечение покрывало тенями пегие стены узкой лестницы и превращало каракули граффити в загадочные письмена. Медь и соль наполнили рот. Голова была тяжелой и мутной, и, когда Дэнни приподняла ее, в глазах заплясали кометы. Прямо перед ней зигзагами порхала моль, устремившись по какой-то безумной ломаной линии к голой лампочке под потолком. Лампочка была бурой от пыли и сигаретного дыма. Из мрака лестничной площадки выступила тень: тонкий, черный как смоль силуэт, дрожавший по краям, как пары бензина.

— Мамочка? — Тихий голос разнесся эхом, знакомый и странный, голос ребенка или кастрата, заставив затрепетать все у нее внутри.

— Боже, — сказала Дэнни, и ее снова стошнило — прямо на шершавую поверхность стены.

Фигура превратилась в две, потом в четыре, и уже целая толпа вроде бы детских силуэтов собралась на лестничной площадке. Бледный ореол бурой лампочки потускнел. Дэнни откатилась в сторону и, повернувшись на живот, поползла…

10 августа 2006 г.

Полиция обнаружила Дэнни в полубессознательном состоянии в переулке позади дома-пакгауза. Она мало что понимала из того, что ей говорили, и не могла решиться открыть все подробности своего ночного приключения. Меррилл отвезла ее в кабинет первой помощи, и после двухчасового ожидания вымотанный хирург нашел у Дэнни несколько нехороших ушибов, незначительных рваных ран и прокус на языке. Сотрясения, впрочем, не было. Он вогнал десять скоб ей в кожу головы, выписал рецепт на болеутоляющее и отослал домой с предписанием явиться через двенадцать часов на повторный осмотр.

Когда они наконец благополучно устроились дома, Меррилл укутала Дэнни в одеяло и заварила чайник зеленого чая. В последнее время Меррилл увлекалась фэн-шуй и китайскими целебными травами. Еще не вполне рассвело, поэтому они сидели в полумраке. Взаимных упреков не последовало, но Меррилл, похоже, впала в панику. На ее лице застыло угрюмое выражение вины и беспомощности, вызванное явным проколом, допущенным в ее миссии защитника. Дэнни потихоньку задремала, поглаживая руку подруги.

Когда она снова очнулась, только наступил полдень и Меррил гремела кастрюлями на кухне. За тарелкой горячего супа с лапшой Меррилл объяснила, что отпросилась с работы, сказав, что пару дней поболеет. Она считала, что нужно сходить проверить, как там череп Дэнни, а потом взять парочку фильмов, залечь на диван с попкорном и предаться решительному ничегонеделанию. Ну а завтра будет подходящий день, чтобы пройтись по магазинам и поискать какую-нибудь азиатскую гравюру — повесить в их ужасающе голой прихожей.

Меррилл вызвала такси. Дождь хлестал по окнам автомобиля, и Дэнни под стук «дворников» клевала носом, пытаясь игнорировать взгляд водителя, который ловила на себе в зеркале заднего вида. Шофер был совершенно не похож на свое изображение на размытом снимке — лицензия с фото была прикреплена к ветровому стеклу. На снимке его лицо цвета жженого тика было покороблено, как разъеденный кислотой пластик.