Лучшие страхи года

У нас на первом этаже межкомнатных перегородок нет. Из кухни просматривается гостиная, где стоит телевизор. Самого телевизора не видно — его загораживает лестница, но видно край дивана и стеклянную дверь на веранду. Так как Гарри сидел на диване, я не мог присматривать за ним. Я слышал звук телевизора, но самого Гарри не видел.

Я уселся обедать. Выпил две большие бутылки пива.

А большая бутылка «Хейнекена» — это семьсот пятьдесят миллилитров пива крепостью пять и шесть десятых процента. Это восемь и четыре десятых единицы алкоголя, то есть примерно столько же, сколько в четырех пинтах разливного лагера (настоящих пинтах, а не карликовых американских). Так что я прилично выпил, и не стану этого отрицать. А о том, хорошо это или плохо, — судите уж сами.

Телевизор работал. Фоном шел звук (очень домашний звук, я бы сказал), я читал фантастический боевичок от издательства «Baen», в ветвях папайи чирикали майны,[26] и, хотя я видел, как над крышей соседнего дома собираются облака, мир был прекрасен. «Кофейный» эффект от восьми и четырех десятых единиц алкоголя очень способствует позитивному взгляду на жизнь.

Но когда я встал, чтобы дойти до туалета, Гарри на диване не оказалось.

Я выглянул на веранду. Гарри не было. Я вышел из дома и осмотрел двор. Гарри не было. Забеспокоившись, я обошел вокруг дома, осмотрел задний двор с поливальной установкой и колодцем и снова вернулся к веранде.

Гарри не было.

Я побежал к воротам, и обнаружил, что они закрыты не до конца. Они не были распахнуты настежь, но щель оказалась достаточно широкой, чтоб сквозь нее мог протиснуться маленький мальчик.

Теперь, когда я думаю об этом, мне кажется, я точно помню, что закрывал ворота. Обычно я всегда их закрываю, чтобы бродячие собаки не забредали к нам и не гадили на газон. Да и в любом случае ворота приходилось держать закрытыми, чтобы Гарри не вздумалось выйти из сада.

Может, он сам их открыл. Может, я забыл закрыть.

В таких историях нужен грешник, правда ведь? Во многих городских легендах есть какая-то мораль. Будь начеку со своим парнем. Не заговаривай с незнакомцами. Не кради. Так что, наверное, мой грех заключался в том, что я оставил ворота открытыми. Или это был грех Гарри.

Или, быть может, ворота открыл… кто-то другой.

Я выбежал на улицу, осмотрелся по сторонам. В конце улицы дремала стая бродячих собак. Рядом стояла пара машин: темно-синяя соседская «киа» и серебристая «тойота». Тучи на западе потемнели. Где-то прогремел гром.

Гарри нигде не было.

Вы, наверное, можете себе представить мое состояние. Если у вас есть дети, то вы отлично понимаете, что я чувствовал. Когда речь заходит о судьбе детей, какие только кошмары родители себе не выдумывают.

Я добежал до конца улицы и окинул взглядом шоссе, проходящее через наш поселок. Гарри не было. Я помчался к выезду из поселка, не замечая лающих мне вслед собак и удивленных взглядов соседей.

Добежав до будки охранника, я спросил, не видел ли он здесь маленького мальчика. Охранник ответил, что нет, и на мгновение я расслабился, решив, что раз Гарри не выбрался за границу поселка, то я легко его найду.

Но тут я бросил взгляд на подъездную дорогу — примерно в двести ярдов длиной, ведущую к шоссе, — и заметил там черный фургон, который как раз готовился свернуть налево: поворотник мигал, тонированные стекла блестели в солнечных лучах, и из выхлопной трубы поднимался голубоватый дымок.

Скажу честно: что было дальше, я помню смутно. Когда человек в шоковом состоянии, его память начинает отказывать. Я помню, как бежал по подъездной дороге за фургоном — не кричал, а бежал молча.

Фургон вырулил на шоссе, когда я был от него в сотне ярдов.

Конечно же я не остановился. Дальше я помню, как добежал до поворота и посмотрел налево с тем безумным чувством, которое возникает, когда в твоих жилах вместо крови течет чистый адреналин.

Фургон притормозил у обочины примерно в полусотне ярдов, но двигатель продолжал работать. Рядом оказались заросли бамбука, за которыми тянулось рисовое поле. Бамбук раскачивался, как от сильного ветра.

И тут рядом с фургоном я увидел Гарри — он стоял с полупустой бутылкой молока в руке и ревел белугой.

Я подбежал к фургону, ничего не соображая от ужаса, схватил Гарри и обнял его с такой силой, что он взвизгнул и стукнул меня бутылкой по голове.

Только тогда я вспомнил о фургоне и повернулся к нему, все так же крепко прижимая к себе Гарри. Солнце слепило глаза, и я не смог разглядеть внутри ничего, кроме полоски пола, хотя и дверь в центральной части кузова, и дверь у пассажирского сиденья были распахнуты.

Я шагнул к фургону. Знаю, что это был полный идиотизм, но я это сделал. И знаете, в тот момент я не думал ни о торговцах внутренними органами из Китая, ни о чокнутых поварах, которые делают фрикадельки из человечины, ни о красных кхмерах из джунглей.

Нет, я думал лишь о том, что ручка на двери в центральной части кузова была вывернута, как крендель, а перед самой дверью в мягкой грязи на обочине отпечаталась чья-то нога. Я очень хорошо рассмотрел отпечаток. Можете мне поверить.

И тут три события случились одновременно. Во-первых, я услышал позади щелчок, как будто треснул бамбуковый стебель. Толстый такой стебель. Во-вторых, Гарри воскликнул:

— Обезьяна! Смотри, папа! Обезьяна! Обезьяна!

И в-третьих, я увидел на полу фургона лужу красной жидкости, поблескивающей в солнечных лучах карминно-алым цветом.

Я не оглянулся. Я продолжал смотреть на отпечаток ноги и думать о слишком длинных желтых зубах и о том, что, по словам Гарри, обезьяны не любят попадаться людям на глаза.

— Обезьяна! — повторил Гарри. И начал вырываться у меня из рук. — Обезьяна! Обезьяна! Папа, посмотри! — А потом радостно рассмеялся и снова долбанул меня бутылкой по башке.

Бамбук опять зашумел. Но теперь звук был таким, словно кто-то пробирался сквозь стебли бамбука по земле.

— Обезьяна, пока-пока! — крикнул Гарри. — Папа! Пока-пока, обезьяна!

Я еще немного подождал и только потом оглянулся. Один из бамбуковых стеблей у края дороги был сломан — треснул пополам, словно под чьей-то тяжестью. И в грязи я увидел еще пару отпечатков. Цепочка следов вела к краю рисового поля и исчезала в мутной воде среди ярко-зеленых ростков. Между отпечатками ног были борозды, как будто здесь что-то тащили волоком. По росткам риса в дальнем конце поля пробежала волна. Качнулась вершина бананового дерева. Похоже было на то, будто кто-то бежал через заросли (кто-то большой).

Но ведь приближалась гроза, так что это могли быть просто порывы ветра.

И тут начался дождь.

Владельцев фургона полицейские так и не смогли отыскать. Номера были сняты с «тойоты-камри», угнанной месяц назад, а серийный номер на двигателе принадлежал фургону, который за полгода до этого был пущен на металлолом. Анализ крови вовсе ничего не дал. Как позже рассказал мне начальник полиции, следы в кузове принадлежали по меньшей мере шести разным людям. Клейкую ленту купить могли где угодно, как и найденную в фургоне детскую футболку.

Меня упорно расспрашивали о дверной ручке. Но потом сняли отпечатки пальцев и отстали. Я к ручке даже не прикасался, но кто-то ведь прикоснулся! И кто бы это ни был, у него хватило сил согнуть металл, как разогретый пластик.

Я не стал рассказывать полиции про следы, да меня об этом и не спрашивали. Наверное, их просто смыло дождем. Я думаю, это к лучшему.

Понимаете, эти следы не были отпечатками туфель или ботинок. Они были похожи на отпечатки человеческих ступней, очень длинных, босых, тонкопалых.

Похожи… да не совсем.

Несколько лет назад я прочитал одну статью в «Бангкок пост». В их архиве на сайте этой статьи нет, но, если вы напишете в редакцию, они могут вам ее выслать (я же говорил, что пишу чистую правду!).

26

Майны (лат. Acridotheres) — род певчих птиц из семейства скворцовых. Распространены в тропической Южной Азии от Ирана на восток до юга Китая, а также в Индонезии.