Страница 38 из 86
Домой мы неслись со всех ног.
Когда мы добежали до полуразвалившейся хибары Макфарландов, отец Уайти, пьяно покачиваясь, дожидался нас во дворе.
— Где тебя черти носят? Твоя проклятая собака места себе не находит, — заплетающимся языком пробормотал он.
— Папа, — выпалил Уайти, задыхаясь. — Мы такое видели! В поле. Мертвого оленя.
— Домой иди, — велел мне Макфарланд, даже не взглянув в мою сторону. А затем одной рукой схватил Уайти за шиворот, а второй начал вытаскивать из брюк ремень. — Собака тут развылась, по чужим дворам бегает. А мне за нее отвечать?
Уайти посмотрел на меня с таким же испуганным видом, какой был у Мэгги, когда она учуяла оленя. Я отвел взгляд, чувствуя себя совершенно беспомощным.
Макфарланд подтолкнул Уайти к дому. А потом уставился на меня своими злыми, остекленевшими глазами и произнес одно слово:
— Убирайся.
Это был не приказ, а угроза.
Я помчался домой, и в груди у меня болело от ледяного воздуха и слез, которые я глотал на бегу.
Когда я рассказал папе о том, что случилось, он так поджал губы, что его рот превратился в тонкую прямую линию. Не знаю, что его сильнее взволновало — мертвый олень или мистер Макфарланд. Он познакомился с отцом Уайти, когда они вместе работали на фабрике. Однажды я спросил его, почему мистер Макфарланд стал таким, и папа рассказал, что мать Уайти сбежала с каким-то подлым коммивояжером и с тех пор его отец стал пить. Хозяин фабрики только и ждал подходящего случая, чтобы уволить кого-нибудь из рабочих и сэкономить на зарплате, так что очень скоро мистер Макфарланд получил расчет. И покатился по наклонной.
Я не считал, что это его оправдывает, и по-прежнему ненавидел за то, как он обращался с Уайти, но от этого мне не легче продолжать свой рассказ.
Следующим утром папа собрал группу парней, вооруженных дробовиками, топорами и мотыгами, и они двинулись к лесу. Вернулись на закате, уставшие, с висящим на плечах оружием и поникшими головами. Помню, как мама ждала на крыльце, заломив руки, а папа, подходя к дому, с виноватым видом покачал головой.
Прошло несколько недель, становилось все холоднее, но снега не было. Постепенно паника улеглась, и родители уже не так строго следили за своими детьми. Никого уже не провожали в школу и не встречали на обратном пути, но перед тем как разрешить мне ходить одному, мама с папой усадили меня за кухонный стол и строго-настрого запретили отходить от дома. Отныне мне нельзя было из города и носа высунуть. Никаких прогулок по лесу, вдоль реки и к пруду. Папа взмахнул своей мозолистой ладонью и заявил, что всыплет мне по первое число, если я посмею ослушаться, и, хотя до этого он ни разу меня не бил, я ему поверил. Готов поспорить, что такие же воспитательные беседы проводились в Осуиго на каждой кухне.
Но иногда беда случается на ровном месте. Мы ничего плохого не делали, просто играли в бейсбол с Айрой, Бенни и Уайти в его дворе. У нас там была вытоптана площадка, и отца Уайти не волновало, что мы носимся по двору, перебегая от базы к базе. Его вечно не было дома, так что никто не орал на нас, когда мяч ударял в стену, и можно было шуметь, сколько душе угодно, поэтому в его дворе мы играли чаше всего.
Айра Шмидт был на два года старше нас с Уайти и сильнее всех бил по мячу. Он уверял нас, что на холоде может закинуть мяч еще дальше. Когда пришла его очередь быть подающим, он забросил мяч в высокую траву за домом, которая тянулась сплошной полосой до самого леса. Мы разбрелись в разные стороны, чтобы быстрее найти мяч, но главная находка досталась Уайти. И я до сих пор жалею, что это оказался именно он, а не я или кто-то из наших друзей.
Я разгребал руками мерзлую траву, когда Уайти безжизненным голосом произнес:
— Ботинок. — И поднял с земли коричневый рабочий башмак.
Я оглянулся на мгновение и уже собрался продолжить поиски, как вдруг услышал изумленный вздох. Повернувшись, я увидел, что из ботинка торчит часть ноги, откушенная выше щиколотки, и этот темно-красный обрубок с куском белой кости выглядит в точности как срез окорока в лавке у мясника.
Уайти завизжал так по-девчоночьи, что это могло бы показаться смешным, и в первый миг я решил, что он просто придуривается. Но затем его глаза закатились, и, выронив из рук ботинок, он упал в обморок. Я хотел броситься к нему, но не мог двинуться с места — такой ужас вызывал во мне этот ботинок, лежащий в окровавленной траве.
— Что там? — спросил Бенни, но я как будто онемел.
Я оглядывался по сторонам и не мог поверить, что мы не заметили этого раньше. Примятую траву. Рыжеватое пятно крови. Борозды на промерзшей земле, где что-то тащили к лесу. Все то, что я видел, с трудом укладывалось в голове, но, кажется, уже тогда я понял, что к лесу волокли отца Уайти.
Дальше все было словно в тумане. Я помню женский крик и чьи-то руки на моих плечах, а потом мама Бенни заглядывала мне в лицо и спрашивала, что случилось. Я просто ткнул пальцем в ботинок. Потом меня кто-то тащил к дому, а две другие женщины пытались привести Уайти в чувство.
Затем рядом оказалась моя мама и взяла меня под крылышко. Она отвела меня и Уайти, который уже очнулся и мог идти сам, к нам домой. Но не успели мы усесться за стол, как дверь веранды распахнулась, и в кухню вбежал мой отец. Он схватил свою теплую куртку и ржавый штык, который мы использовали вместо кочерги. Мама спросила, что происходит.
— Мы идем за ним. Сидите здесь, — ответил он и выскочил за дверь.
Мама расхаживала по кухне. Мы молчали. Потом она обняла нас обоих, прижала к себе и забормотала что-то успокаивающее.
— Уайти, у тебя же уши ледяные, — сказала вдруг она и приложила ладонь к его лицу. — И щеки тоже. Давай-ка я принесу одеяло. — И она ушла в спальню.
Я повернулся к Уайти. Он смотрел куда-то в угол и сидел так скособочившись, что я подумал, как бы он со стула не свалился.
— Уайти, — шепнул я. — Все нормально?
Он перевел взгляд в мою сторону, как будто только что меня заметил, и покачал головой. Мы помолчали, а затем я услышал, как мама тихонько ругается, доставая из кладовки с бельем теплые одеяла, которыми мы обычно укрывались в самые холодные зимы.
Уайти снова взглянул на меня и вдруг сорвался с места, словно вспугнутый олень. За ним еще и дверь не успела захлопнуться, как я бросился следом, и мамин окрик растворился в шуме свистящего в ушах ветра.
— Постой, Уайти! — кричал я, хотя и знал, что он меня не послушает, и, если честно, мне и не хотелось, чтобы он останавливался. Я знал, что эта погоня — мой единственный шанс присоединиться к поисковому отряду.
Уайти промчался мимо домов, через поле, и я почти догнал его, когда он вдруг метнулся к лесу. На опушке, где начиналась прогалина перед прудом, мы услышали крики людей и треск ружейных выстрелов.
Уайти остановился у края затянутого льдом пруда и наклонился вперед, пытаясь отдышаться. Я подбежал к нему, и вместе, в тишине, прерываемой лишь звуками нашего тяжелого дыхания, мы стали смотреть, как развиваются события.
Мужчины стояли широким полукругом на льду в двадцати ярдах от нас. У каждого имелось какое-то импровизированное оружие — топор, мотыга. Отец Бенни Карпера и двое других парней держали дробовики и целились в толстую четвероногую тварь. Сначала мне показалось, что это черный аллигатор, но я знал, что аллигаторы такими крупными не бывают, и у них нет длинных и гибких хвостов с шипом на конце. Вдоль хребта твари шел ряд пластин — с тарелку каждая.
Вдруг поднялся ужасный шум: кто-то стал кричать, тварь зарычала, как не желающий заводиться двигатель, лед застонал, прогибаясь. На существо обрушились удары, но оружие с металлическим лязгом отскакивало от его толстой шкуры. Тварь размахивала хвостом вверх и вниз, пытаясь зацепить кого-нибудь из нападавших, и наконец задела ногу одного из мужчин. Она бросилась было к нему, но на льду ее лапы разъехались. Мистер Карпер разрядил дробовик в бок животному, и оно дернуло головой, скорее реагируя на звук, чем на боль от выстрела. И тут мы увидели его морду.