Страница 17 из 86
— Он сел рядом со мной. Хотел мне ствол продать, дешевку тридцать второго калибра. В нем были три патрона. Он просил за него десять баксов. Говорил, ему нужны деньги, чтобы вернуться домой. Я посмотрел и увидел, что у меня с собой всего пять баксов.
— Менее крутой парень поинтересовался бы, что случилось с остальными тремя патронами, — заметил я.
— Я думал об этом. Сейчас мне кажется, что, наверное, это была проверка. Я предложил ему пятерку, и он продал мне свой ствол. И вот сижу я с пистолетом и без гроша денег. Тут внезапно незнакомец весь расцветает, улыбается мне, и я чувствую, как что-то во мне меняется. Он нарочно это сделал, понимаешь? Я в такой раж вошел, что вообще ни о чем не задумывался. Мне просто хотелось пустить этот ствол в дело. И тогда я подумал о Кляйне. Я в то время в Ист-Сайде жил, и он был прямо по пути. Ты же помнишь универмаг Кляйна?
— Конечно, на Юнион-сквер. Там еще была здоровенная неоновая вывеска на фасаде.
— Там устраивались какие-то гигантские распродажи. Когда мне было лет шесть и мать пыталась одевать меня как маленького пижончика, именно там она покупала мне одежду по дешевке. Потом, мальчишкой, я работал у них рассыльным на складе. Знал, что они хранят выручку на верхнем этаже, и помнил, что по субботам закрываются в шесть.
Пока он рассказывал, я представлял себе, как наяву, неряшливую Юнион-сквер в безвкусных рождественских украшениях, толпы женщин, обвешанных пакетами с покупками, и молодого Фрэнка Парнелли, проталкивающегося мимо них к универмагу Кляйна.
— Это оказалось так легко, и я сделал все не задумываясь. Поднялся на верхний этаж, как будто по делам. Это очень старомодный магазин, где люди расплачивались наличными. Охранником был пожилой мужик в очках. Я подошел к стойке, где возвращались деньги за бракованный товар, и вытащил пистолет. Продавщицы сразу уссались со страху. Я выгреб все. Тысячи баксов в пакетах, и мне даже следы заметать не пришлось. Я просто спустился по лестнице, меня никто не остановил. Снаружи уже стемнело, и я смешался с толпой. Когда я шел по Четырнадцатой, со мной поравнялся тот парень из бара, который продал мне пистолет. Тогда он выглядел потрепанным. А теперь, казалось, в нем и вовсе жизни не осталось — ну вылитый зомби. Но знаешь что? У меня была запирающаяся ячейка в тренажерном зале на Третьей авеню. Я зашел туда, чтобы снять кожанку и переодеться в теплую куртку с фуражкой. Парню я сунул пачку денег, хотя ничего ему вроде не обещал. И он уехал домой. С тех пор я больше его не видел. Я все еще не протрезвел и никак не мог опомниться. Той же ночью я сел в самолет. А утром уже был в Лос-Анджелесе. И там оказался впервые. Вот как раз после этого я обнаружил, что будто одной ногой стою в другом мире. Да и этот мир вдруг оказался не таким, к которому я привык. В те дни я и понял, что не один в своей голове. Что со мной там Марк Бэннон.
Я окинул взглядом бар. Студент пил джин и перелистывал страницы. Муж с женой уже не пели, а сидели за столиком у окна. Бармен болтал по сотовому телефону. Я сделал ему знак, и он наполнил стакан Фрэнка.
— Следующие несколько лет я как белка в колесе крутился, — продолжил папаша Фрэнк. — Мы сошлись с Красной Руфью, и она задавала жару нам обоим. Втянула нас в политические разборки в Латинской Америке: Гондурас, Никарагуа, мне до сих пор нельзя об этом говорить. Мы были там втроем: Руфь, я и Бэннон. Потом она устала от нас, я устал от Марка Бэннона в моих мозгах, а он устал от меня. Вот так все и закончилось.
Он оперся локтями о барную стойку и прикрыл глаза рукой.
— А что случилось-то? Мать снова хочет его найти? Я видел ее в тот первый раз, когда она отправила тебя его искать. Шикарная тетка.
— Что-то вроде этого, — ответил я. — А в последнее время никто у тебя про Марка Бэннона не спрашивал?
— Пару недель назад какой-то хмырь заглядывал сюда и задавал вопросы. Сказал, что вроде как колонку новостей в Сети ведет. Пол Ревир, что ли, его звали? Вроде бы так. Делал вил, будто что-то знает. Но я и более умных обламывал.
— А больше никто не интересовался?
Он покачал головой.
— Не хочешь ничего передать Марку, если я его увижу?
Не убирая ладонь от глаз, папаша Фрэнк поднял вторую руку, поднес к губам стакан и залпом выпил.
— Скажи ему, что с тех пор прошло больше тридцати лет и что я радовался, когда он ушел, но все это время после его ухода я чувствую себя пустым внутри.
Когда на Саут-Виллидж опускается вечер, на улицах появляются зазывалы. Они стоят по обеим сторонам перекрестков с рекламными листками в руках и твердят заученные фразы.
— Заходите послушать лучших авторов песен в Нью-Йорке, — предложил мне сердитый юноша и сунул в руку флаер.
Женщина, руки и ноги которой были разрисованы цветами и змеями, заявила:
— Вы выиграли бесплатную акцию в тату-салоне!
— Сэр, вы выглядите так, будто вам необходимо… посмеяться, — произнес небольшого роста афроамериканец, по виду гей, у входа в юмористический клуб.
Я видел, что люди поглядывают на кого-то украдкой, — как это обычно делают ньюйоркцы, когда замечают какую-нибудь знаменитость. Но я так никого и не узнал. В последнее время со мной такое случалось.
Я думал о Марке Бэнноне и Фрэнке Парнелли, и мне хотелось знать, не видел ли Марк во Фрэнке всего лишь оболочку с более крепкими мышцами и быстрыми рефлексами, чем у него самого? Вспоминал ли он Фрэнка с симпатией, после того как они разделились? Было ли это похоже на то щемящее чувство, с которым люди думают о любимой лошади или первом автомобиле?
Мне повезло, что я познакомился с Марком, когда сам он еще не повзрослел, а его «ангел-хранитель» не набрался опыта. Однажды в субботу, когда нам было лет по четырнадцать — мы тогда учились в разных школах и очень мало общались, — я встретился с ним на импровизированном хоккейном матче на реке Непонсет.
Стоял один из тех серебристо-черных зимних дней, когда ничего нельзя спланировать заранее. Парни, живущие по соседству, решили сыграть в хоккей. Ни у кого не было желания оказаться в воде, поэтому нам пришлось отправиться на поиски прочного льда.
Мы нашли его в миле от того места, где Непонсет впадает в Бостонскую гавань в районе Нантаскетского рейда. Игра заключалась в том, чтобы гонять по льду потрепанную шайбу, постоянно сталкиваясь друг с другом и устраивая драки. Марк, оказавшийся со мной в одной команде, выглядел, как обычно, рассеянным.
Посредине реки лед был толстым, хоть и исчерченным лезвиями коньков. Вдоль берега он был тоньше и в некоторых местах даже растрескался.
Спустя какое-то время я оглянулся и заметил у берега детишек лет восьми-девяти без коньков, они прыгали по льду и с хохотом разбегались, когда тот начинал ломаться. Но тут прямо за моей спиной взвизгнули чьи-то коньки, и меня сбили с ног.
Из всей нашей команды я был самым низкорослым. Ледяное крошево попало мне под штанины, обжигая кожу холодом. Когда мне удалось подняться, я услышал детский крик. Один из малышей оказался в воде и тщетно пытался ухватиться за край льда, а тот ломался под его руками.
Все сразу бросили играть и уставились в его сторону. И тут Марк ожил. Он ринулся вперед, поманив меня за собой, хотя до этого почти меня не замечал. Догоняя его, я услышал вдруг слова «Цепочка жизни». Это был спасательный прием, которому, наверное, обучают бойскаутов, но я ни разу еще не видел его в действии.
Вопреки собственной воле я упал на живот. Марк лег на лед позади меня и схватил меня за лодыжки. Он крикнул остальным парням, чтобы двое из них держали его за ноги, а еще четверо держали тех. Я лежал будто на вершине пирамиды.
Каким-то образом в моей руке оказалась хоккейная клюшка. Я скользил вперед по льду, вытянув клюшку вперед — к тонущему ребенку. Я не сам полз, меня подталкивали сзади.
Лед в этом месте был тонким. Сверху его покрывал слой воды. Наконец мальчишка ухватился за клюшку. Я чувствовал, как подо мной прогибается лед и как меня тащат за ноги.