Ты проснешься

– Марианна, а ты помнишь, когда я тут у тебя в первый раз сидела, Вика мне еще позвонила на мобильник, сказала, что папку они нашли? Она еще про деда Мороза ерунду говорила. Что, якобы, дети видели в тот вечер постороннего человека, сильно похожего на деда Мороза. Выходит, не ерунда. Это Ескевича мальчишки из младшей группы узнали. Они вспомнили один случай, когда компаньоны вышагивали по коридору, а Колян с Виталиком их остановили и спросили, не бандиты ли они с Демидовым – ну дети, непосредственность, а Ескевич засмеялся и сказал, что нет, не бандиты, а Дед Мороз и Снегурочка. Так вот, у младших спальни на третьем этаже, и в восемь вечера их уже загоняют по комнатам и предлагают заняться чем-нибудь спокойным перед сном. А в тот вечер несколько мальчишек ухитрились сбежать, нравится им в полутемном холле притаиться и страшные истории друг другу рассказывать. Они видели, как какой-то дядька свернул на лестницу, и был он на кого-то здорово похож. Имя и фамилия в головах не отложились, а случай про деда Мороза из памяти выплыл. Хотели проследить, чтобы убедиться, что догадка верна, но операция была сорвана по вине воспитателя, который их обнаружил и водворил снова к паззлам.

Марианне не очень понравилось этот экскурс, чем-то он ее задел, поэтому она хмыкнула, отставила пустую кружку на подоконник и, уткнувшись в папки, начала перебирать какие-то бумаги. Катя сконфуженно замолчала. И что ее дернуло напомнить? Сейчас Марианна такая милая. Была. До тех пор, пока ей не напомнили о допущенных косяках. А что она вообще о Путято знает?! Может, у нее, у следователя Путято, дел завал и злобное начальство?! А может, она в коммуналке с тремя соседями живет и они ей каждый вечер нервы мотают?! Или вообще кто-то из родных серьезно болен, а Марианна должна искать лекарства и каждый день ездить в муниципальную больницу, чтобы передать кефир и апельсины?!  «Катерина, ты законченная эгоистка», – поругала себя Катерина со вздохом. Ей было неловко и даже как-то стыдно. Надо срочно загладить опрометчивую бестактность и сказать Путято что-нибудь приятное.

Но тут Путято, не поднимая глаз от дурацких папок, сухо спросила:

– Что-нибудь еще?

Катя замялась и вместо того, чтобы исполнить арию о Марианниных заслугах, профессионализме и, несмотря на молодость, богатом розыскном опыте, ляпнула:

– Послушай, Марианна, а что теми с детьми? Ну, с бывшими воспитанниками? Забрали их оттуда? Где их держали, у кого?

Настроение Марианнино окончательно потухло и закоптило, как огарок стеариновой свечи.

– Их ищут, – сухо ответила она.

– Ищут? Как ищут? Они еще там? А что, разве не назвал Ескевич своего сообщника?

– Назвал, а тебе зачем?

– Ну как зачем... Думаю, торопиться надо, а то ведь он их может...

– Это ты меня так подгоняешь, что ли? Это ты мне что ли выговариваешь? – голос Марианнин стал совсем уж неприятный, но Катя решила не пугаться, как раньше.

– Я не выговариваю тебе, ну что ты, – заговорила она горячо. – Но не могла бы ты сказать только, арестуют-то его когда? И ребят нужно поскорее оттуда вызволять, намучились же!

– Дело передано в другой отдел. Мы со своим справились, а то, что касается торговли людьми, это ведет другой следователь и вообще, тебя это не касается! И давай уже, иди на работу или куда ты там собралась.

– Марианна! Ну товарищ следователь! Ну ты мне хоть скажи, на каком этапе дело! Или хоть скажи, где ребят держат! Ведь знаешь, наверно? Что тебя, расстреляют за это?

– Не расстреляют, – неожиданно спокойно проговорила Путято. – Звания лишат, с работы выгонят – за разглашение тайны следствия. Но для тебя же все это фигня, не так ли? – и уткнулась в бумаги. В Катину негодующую спину ей смотреть не хотелось.

«Как же мне все это достало», – думала Путято, мрачно тыкая в кнопки на телефоне.

– Митрофанов? Здорово. Как сам? Нормулек? Ты чего такой взъерошенный? Ща зайду, айн момент.

Она прошагала в другой конец серого коридора мимо стенда с изображениями летней и зимней формы одежды, доски приказов и фотографиями ветеранов управления и вошла в такой же, как у нее, может чуть попросторнее, кабинет Митрофанова Сергея, майора и замначальника второго отдела. Второй отдел не занимался вульгарной бытовой поножовщиной и кражами со взломом, второй отдел вел дела посерьезнее – наркотики, подпольный бизнес и похищение людей с целью выкупа.

Митрофанов стоял в углу рядом с вешалкой и злобно тер мокрой тряпкой рукав шинели. Пахло кислым, похоже, что квашеной капустой.

– Вот гадина старая, – выругался он, бросив взгляд на Марианну. – Закрой дверь, болельщики мне не нужны.

Марианна спокойно прикрыла дверь и стала молча наблюдать за процессом. Правый рукав не то чтобы был сильно испачкан, но вонял мощно, а все старания Митрофанова эту вонь как-то прекратить особого результата не давали.

– А мне к полтретьему в главное управление, Михальченко вызвал, а шинель смотри как испохаблена! Куда я теперь в ней! Ух, посадил бы в обезьянник падлу старую, если б не Наташка.

Он не плакал, конечно, но огорчен был основательно.

Марианна молча отобрала испорченную вещь и направилась с ней в туалет, потом попромокала отстиранный рукав бумажными салфетками, потом послала Митрофанова к паспортисткам за маленьким феном, и они ему фен доверили, потом высушенную шинель побрызгала освежителем воздуха «Хвойный аромат», заимствованный у уборщицы Люськи, и все это заняло шестнадцать минут, секунда в  секунду.

– Кто это тебя так уделал? – невозмутимо осведомилась она после всех процедур. Сидели за столом, сделали по первой затяжке.

– Ты прикинь, ситуация! Звонит мне Наташка, еле пищит в трубку, опять, говорит, плохо стало, голова кружится и все такое, а сама под землей, тут, на Третьяковке. Я рванул, конечно. Седьмой месяц, не шутки. Спускаюсь вниз, обнаруживаю ее на платформе. Стоит моя краса у стенки, и по стенке чуть не стекает, мордочка серо-зеленая, испарина на лбу, ртом дышит. Меня пробрало даже, веришь? Ну. Сержант подбежал, нашатырь тянет, еще один рядом с рацией наготове. Я говорю, мол, спасибо, мужики, медицины не надо, сами доберемся. И пошли потихоньку. А как по ступенькам наверх поднялись, ей опять хуже стало, я ее и начал тянуть под локоть, а как еще? Мне, главное, до машины ее довести, а там уж, считай, все в порядке.

Вот идем таким вот макаром, я вот в этой пальтушке, Наташку за рукав тащу, она ногу за ногу цепляет. Идет, похныкивает, а я ей еще и мозги промываю при этом, за каким лядом поперлась в метро? Какой Новый год, какие подарки? Завернись они в блин, подарки эти. Ты роди сначала, а потом про подарки думать станешь.

Вот тут на меня и напали те две бабки. Что они учинили, Марьяна! Как подняли рев: «Глядите, граждане, милиция-то совсем очумела! Уже беременных в кутузку тащат! Бандитов не ловят, а несчастную женщину истязают!» И понеслось! «Садюги! Вон чего творят! Морды сытые!» Там Макдоналдс рядом, так от их воплей даже студенты стали на нас с Наташкой оборачиваться. Я понимаю, что останавливаться и объяснять идиоткам времени нет, надо Наташку срочно домой транспортировать. Решил прорываться к машине, я ее в переулке оставил. Только ногу с тротуара над проезжей частью занес, как одна из бабок шарах мне по плечу сумкой тряпочной! Сумка не пустая, натурально, с провизией. И еще раз, и еще! Наташка моя очухалась и дуре старой объяснить пытается, что, типа, муж это ее, я, то есть. А говорит еле слышно, ну чуть живая, конкретно. А эта придурошная ей: «Ой, девонька, как же тебя так угораздило! Ты беги, детка, а мы его задержим». И опять прицелилась, и я вижу боковым зрением, что теперь уже в голову метит. Но промазала, сил не рассчитала, карга. Студенты просто писают от радости, как будто комиков увидели. Хотя я их понимаю, конечно. Сам бы поржал, будь кто другой на моем месте. А тут вторая бабка эту хватает за руку и в ухо ей орет: «Евгения Павловна, мы, кажется, сделали с вами поспешные выводы». А первая ведьма заартачилась и  тоже орет: «Как же поспешные, если вот перед вами, Ксения Львовна, несчастная беременная женщина, которую этот жестокий милиционер ведет в отделение, и это несмотря на то, что она ему жена!» Только, видимо, пока она всю эту тираду орала, что-то начало брезжить в ее пенсионерских мозгах, перехватила она свою сумку покрепче, развернулась и засеменила к метро, а вторая за ней, так и скрылись. А в сумке ее пенсионерской, в числе прочей картошки и морковки, была, как теперь выяснилось, еще и квашеная капуста, и по всему видно, в дырявом пакете.