Страница 98 из 117
– Вот прохвосты! – воскликнул Серго. – Ну, ничего… Вы уже, наверное, знаете, я писал: товарищи на местах потребовали, чтобы была создана Российская организационная комиссия, а ЗОК или должна полностью подчиниться ей, или самораспуститься. И я приехал сюда уже как уполномоченный Российской комиссии. К сожалению, я не очень хорошо информирован о том, что происходило в стране в последние дни, пока я был в дороге.
– Повсюду продолжаются выборы делегатов. Но есть и недобрая весть: в Москве арестован Захар.
– Ах ты черт!.. Не уберегся… – Серго представил: в эту самую минуту товарищ – в ледяной камере Буты рок или на допросе в жандармском застенке. Да, все это знакомо! Эх… – А что от Семена?
– Как в воду канул. В последний раз была от него весточка из Перми. Сейчас он должен быть уже в Питере.
– И Семен говорил мне: без конца писал в ЗОК – будто камни в колодец.
– Будем надеяться, что хоть с ним все в порядке, – сказала Надежда Константиновна. – Делегаты от тех комитетов, где он побывал, уже в пути. Со дня на день надо ждать телеграммы от Пятницы или Матвея.
– Что касается Матвея… – Серго замялся. – Не знаю, предупредил ли вас Альберт, но у него возникли какие-то сомнения. Во всяком случае, Альберт хочет отстранить его от участия в переправке делегатов через границу.
– Да, я получила письмо. Пятница настаивает: Матвея к конференции не допускать. Я его никогда не видела. Но у меня самой уже возникали сомнения, – задумчиво произнесла Крупская. – Дело в том, что через Матвея идет вся наша литература на Москву. Мы получаем от него извещения, что транспорт благополучно переправляется, а товарищи с мест жалуются, что ничего не получают. И последние провалы – как раз по транспортным адресам. Странно. Очень все это странно…
Позвонили. Надежда Константиновна вышла в прихожую. Хлопнула дверь. Послышался знакомый, с хрипотцой голос – ив кухню вбежал Камо.
– Наконец-то!
Они обнялись. Серго отстранил Тер-Петросяна:
– Хорош! А одет-то! Парижанин! Все в порядке?
– Конечно, дорогой! Ух, конспиратор! Не дал в Баку даже глазком взглянуть!
– Бывает, что один взгляд головы стоит… Как приняли тебя мои персы?
– О!.. И все о тебе говорили-вспоминали! Ты для них – как сам аллах! Муштехид!
Серго расплылся в довольной улыбке:
– Не забыли, значит…
– У нашего друга все в порядке – если не считать, что болеет, – заметила Надежда Константиновна. – Мы принудили его сходить к доктору: здоровье расшатано, надо серьезно лечиться.
– Шутки! Шутки все это! Разве такие больные бывают? – Камо обхватил и легко поднял товарища. – Вот только дождусь возвращения Ильича, обсудим с ним мой план – и назад!
– Какой еще план? – насторожился Серго.
– Колоссальный! Подорвем все самодержавие!
– Никак не может угомониться, – глядя на него, как на младшего брата, ласково сказала Крупская. – Убеждаем: не те времена, – слышать ничего не хочет. Только бы бомбу в руки. Может, вы образумите?
– Он? – шутливо оскорбился Камо. – Яйца курицу не учат!
– Обсудим, обсудим твои планы, – миролюбиво кивнул Серго.
– Лечиться ему надо, – настойчиво повторила Надежда Константиновна. – Ильич настаивает, чтобы он поехал в Бельгию на операцию глаза.
– Операцию, операцию… – проворчал Камо. – Сами говорите: дела. А лечатся одни бездельники. Скажи лучше, как там мой побратим?
– Антон? Надежный товарищ. Скоро он приедет сюда.
Серго снял комнату в «Отель популяр» и на следующее утро чуть свет поспешил на авеню д’Орлеан, где в доме № 110 помещались экспедиция и типография Центрального органа партии газеты «Социал-Демократ», а в комнатках на втором этаже собирались на совещания члены Заграничной организационной комиссии. В этот ранний час никого, кроме двух наборщиков, в здании не было. В коридоре лежали стопки свежего номера газеты. Серго снял верхний лист. В «Социал-Демократе» печатались сообщения из Питера, Москвы, Киева и других городов – в поддержку конференции выступали местные комитеты. Была в газете статья «Столыпин и революция», корреспонденция «О новой фракции примиренцев или добродетельных»…
Орджоникидзе углубился в чтение: «Умерщвление обер-вешателя Столыпина совпало с тем моментом, когда целый ряд признаков стал свидетельствовать об окончании первой полосы в истории русской контрреволюции. Поэтому событие 1-го сентября, очень маловажное само по себе, вновь ставит на очередь вопрос первой важности о содержании и значении нашей контрреволюции…» По энергии, сконцентрированной в этих фразах, Серго, хотя под статьей и не было подписи, догадался кто ее написал. «…Столыпин был главой правительства контрреволюции около пяти лет, с 1906 по 1911 г. Это – действительно своеобразный и богатый поучительными событиями период…» Да, когда-нибудь историки станут раскапывать горы бумаг, пытаясь отыскать реальные и достоверные свидетельства, с помощью которых можно будет хотя бы приближенно восстановить картину этого периода. Они же – Серго и его товарищи – не только современники и очевидцы. Они участники этих событий, оказавшие посильное влияние на их ход. Что ж, можно гордиться этим!..
Под второй статьей стояла подпись: «Н. Ленин».
«Большевизм „перенес“ отзовистскую болезнь, революционную фразу, игру в „левизну“, шатание от социал-демократизма влево…
Большевизм перенесет и „примиренческую“ болезнь, шатание в сторону ликвидаторства (ибо на деле примиренцы всегда были игрушкой в руках ликвидаторов)…»
Вот она, точная и исчерпывающая оценка позиции примиренцев, в том числе и тех, которые окопались в Заграничной комиссии!..
В доме на авеню д’Орлеан стали собираться товарищи.
О прибытии из России уполномоченного уже оповестили по цепочке и членов ЗОК. В полдень совещание началось.
Орджоникидзе представил отчет о расходах. С точностью до копейки указал, сколько и на что потратил денег: на билеты, еду и гостиницы – не больше 75 копеек в сутки. Выложил на стол счета, которые смог сохранить.
Говорил он очень медленно, тихо, и в этом его нарочитом спокойствии члены комиссии почувствовали с трудом сдерживаемый гнев. Но терпения у него хватило ненадолго. Швырнул на стол последний листок и воскликнул:
– Понятно, что нам всеми силами мешала охранка, но непонятно, почему всеми силами мешали нам вы! Как могли допустить, что уполномоченные, ваши же товарищи, вынуждены были не только жить впроголодь, но и целыми неделями не иметь средств на поездки, на проведение работы? В таких условиях, когда каждый час задержки грозил провалом! Ни я, ни другие уполномоченные, ни товарищи на местах не могут понять этого! Партийные организации, которые я теперь представляю от имени Российской организационной комиссии, поручили мне заявить, что деятельность ЗОК отныне исчерпана. И без вас работа по созыву конференции пойдет своим чередом. Последнее, что вы должны сделать, – немедленно послать деньги, которые необходимы Семену, чтобы он мог выехать из России!
– Это голословные оскорбления! – возмутился один из членов ЗОК. – Мы не получали ни ваших писем, ни телеграмм!
– Нет, получали и были полностью в курсе дела, – поддержал Серго представитель большевиков в комиссии. – Однако мы неделями не могли созвать вас на совещания, чтобы решить насущные вопросы. Вы занимались постыдным саботажем!
– Я заявляю, что ничего общего с вашим учреждением иметь не желаю! – Голос Серго дрожал от гнева. – Извольте сдать все дела!
Тем же вечером он отправил в Питер, на явку Семена, письмо: «Кое-как добрался. Примиренцы устроили склоку, не хотели подчиняться, но с моим приездом дают отбой. Как бы тут ни было, а дело пойдет. Деньги будут, и вое сделаем».
Не успел отправить письмо, как получил записку от Семена.
Она была послана, видимо, давно, но долго плутала в пути.
Над пламенем свечи проступил «химический» текст: «Убедительно прошу тебя не задерживать меня деньгами, надо сейчас выехать, переведи телеграфом. Внешняя обстановка резко изменилась и без хвоста ни на шаг. Торопись».