Курячий бог

Тёма представил себе, как он перебрасывает через плечо своих противников и они разлетаются от него во все стороны, вереща и постанывая… А он стоит себе посреди дороги, такой спокойный и невозмутимый, в белой куртке для каратэ, подпоясанный черным поясом, и даже не смотрит на своих ПОВЕРЖЕННЫХ противников, которые, с трудом поднимаясь с земли, кланяются ему и говорят: «Простите, сэнсэй!» Потому что «сэнсэй» по-японски значит «учитель», Тёма знал это от папы — папа так называл одного старого режиссера.

Тёма так размечтался, что, несмотря на больную ногу, даже и не подумал сесть на троллейбус или на метро, а доковылял до дому, поднялся по лестнице на третий этаж и даже — впервые в жизни — сам открыл дверь ключом!

«Вот странно, — подумал Тёма, — ведь это наверняка было бы для меня ПРОБЛЕМОЙ, если б у меня сейчас не было других ПРОБЛЕМ! А тут раз — и открыл! Просто потому, что не думал об этом. Получается, что одна проблема прогнала другую».

Было уже довольно поздно, и Тёма только и успел что переодеться, съесть пряник и раскрыть учебник по английскому языку, когда в дверях повернулся ключ и он услышал голос папы, который, как и обещал, пришел с работы раньше, чем обычно.

— Тёма, привет! — крикнул папа. — Как ты там? С замком справился? Вот молодец! Иди сюда, познакомься!

Тёма вышел в коридор. Рядом с папой стояла очень высокая, очень худая и страшно некрасивая женщина. У нее было узкое лицо с большими выпученными глазами, длинный нос и резко выдающаяся вперед верхняя челюсть. Тёма от изумления даже отпрянул. Женщина приветливо посмотрела на него, шагнула ему навстречу, и только тут он заметил, что глаза у нее смотрят как-то странно: один вроде бы на Тёму, а другой как будто на папу. Такие два совершенно самостоятельных, резко скошенных зеленых глаза. «Надо же! — подумал Тёма. — А вообще-то, ведь довольно удобные глаза. Сразу все видят». И сказал:

— Здрасьте!

Папа улыбнулся:

— Ну вот. Это наш Артем. А это… ммм… тетя… Нессичка, как тебя по батюшке?

— Эрнестина Ермолаевна, — кокетливо проворковала женщина, снимая пальто. — Но для вас — просто Несси.

— Ну, для Тёмы все ж таки «тетя Несси», — сказал папа. — Представляешь, Тёмка, твоя мама и тетя Несси дружили с первого класса! Мама тогда была младше, чем ты сейчас!

Тетя Несси довольно рассмеялась, без приглашения прошла в комнату, села на диван, положила ногу на ногу и с гордостью сказала вошедшим вслед за ней Тёме и его папе:

— Мы с Идушей просидели за одной партой восемь лет! Правда, несколько раз она пыталась пересесть от меня к другой девочке, но я так горько плакала и так переживала, что Идочка по просьбе всего класса и даже по ЛИЧНОЙ ПРОСЬБЕ директора школы каждый раз возвращалась ко мне! Вот какие мы были подруги!

«Бедная мама!» — подумал Тёма и посмотрел на папу. Папа молчал, но Тёме показалось, что он подумал о том же.

Папа откашлялся и спросил бодрым голосом:

— А… почему только восемь лет? Почему не все десять?

Несси помрачнела.

— Потому что после восьмого класса Идочку перевели в специальную школу с математическим уклоном! А меня туда не взяли — у меня с математикой отношения были сложные!

И с гордостью добавила:

— Ведь я — чистый гуманитарий! Из гуманитарной семьи! А Идушин папа был, кажется, обыкновенный физик?

— Всего-навсего ОБЫКНОВЕННЫЙ астроном, — оскорбленно поправил Тёма. — И обыкновенный ученый. Дедушка даже совсем обыкновенно открыл звезду!

— Ну да, ну да, — закивала головой Несси. — Что-то в этом роде. Я хорошо помню, что Михаил Львович вечно стоял у подзорной трубы и глядел на небо! Чуть ли даже не по ночам!

Тёма промолчал — объяснять тете Несси про телескоп было явно бессмысленно.

А папа спросил:

— Разве Ида интересовалась математикой?

— Не так чтобы очень, — ответила Несси задумчиво. — Она ничем особенно не интересовалась. Она просто была отличницей по всем предметам. А все — значит ничего. Но почему-то ее вдруг потянуло в математическую школу. Признаться, я на нее тогда немного обиделась, просто как на подругу, ведь для меня в высшую математику путь был закрыт. Я — ВЫРАЖЕННЫЙ ГУМАНИТАРИЙ, а ей, в сущности, все равно было, чем заниматься. И конечно, я расценила тогда ее поступок как предательство! Но потом сама же первая протянула ей руку! Просто я поняла, что обижаться на нее не надо, потому что это не столько ее решение, сколько родителей, особенно ее мамы. Между нами говоря, у Артемиды Теофиловны был довольно трудный характер! С ней было не поспорить! А Идуша мягкая, в папу. Так и получилось, что в старших классах мы стали меньше общаться. А потом еще меньше — разные институты, разные судьбы. И все-таки, видите, школьная дружба — навек. Знаете вальс «Школьные годы»?

— Знаем-знаем, — поспешно кивнул папа.

Но тетя Несси уже запрокинула голову и, покачивая в такт длинной шеей, самозабвенно запела:

Папа поморщился. У него был абсолютный слух.

У Тёмы слух был не абсолютный, но он поморщился тоже.

А тетя Несси продолжала петь:

Несси стукнула кулаком по столу, и в шкафу задребезжала посуда:

Несси подхватила Тёму и, кружа, понеслась с ним по комнате:

Довольная Несси повалилась в кресло, Тёма в изнеможении опустился на пол.

— Замечательно! — сказал Тёмин папа.

Несси скромно улыбнулась.

— Спела, как смогла. В школе мне иногда говорили, что слуха у меня нет.

Папа пожал плечами и сделал какой-то неопределенный жест рукой.

— Зато есть голос! — воскликнула Несси. — И потом, какое все это имеет значение, если поет душа!

Папа кивнул.

— Меня тошнит, — пожаловался Тёма.

Несси вскочила на ноги.

— Это от голода! — заявила она. — Сейчас я приготовлю ужин. Я принесла вам такой вкуснятины!

— А вы правда умеете варить макароны? — спросил Тёма.

— Конечно! — воскликнула Несси. — Ведь я же ИТАЛЬЯНИСТКА! И я несколько лет жила и работала в Италии! Да что макароны! Я умею делать гораздо более сложные блюда СРЕДИЗЕМНОМОРСКОЙ КУХНИ!

— Не надо более сложные, — сказал папа. — Я принес торт. Съедим какой-нибудь салатик и попьем чаю.

— Ура! — закричал Тёма. — Никакого супа! Торт и салатик! Вначале — торт!

— Ну уж нет, — засмеялся папа. — Вначале салатик.

— Это будет такой САЛАТИК! — Несси лукаво посмотрела на Тёму, и зрачки у нее сошлись на переносице. — Ты такого еще не ел!

Тёма с папой быстро помыли руки и накрыли на стол.

Несси шумно возилась на кухне, гремя посудой, стуча каблуками и что-то напевая.

— Кажется, это «Варшавянка», — неуверенно предположил папа.

— А может, «Интернационал»? — засомневался Тёма.

В дверях появилась тетя Несси. Мамин фартук почти не закрывал ей живот и смешно топорщился. Почему-то Тёме стало больно от того, что она его надела, хотя, казалось бы, что тут такого? В руках тетя Несси держала большую салатницу.

— Эх вы… — снисходительно улыбнулась Несси. — И еще говорят, у меня слуха нет… А сами хороши!.. «Марсельезу» не узнали.

Папа рассмеялся.

Тёма тоже рассмеялся — и вздрогнул.

Наверное, такой грохот бывает в горах, когда начинается обвал и эхо разносит шум камней по ущельям. А может, так шумит Ниагарский водопад весной, когда тают ледники. Или лава, извергаясь из кратера вулкана…