Страница 28 из 33
— Еще чего! — возмутился Тёмин папа. — Убери сейчас же свои деньги! Я пока еще способен купить пакет молока!
— И соску? — спросила Кира.
— Во дает! — засмеялся шиномонтажник.
А Тёмин папа посмотрел на Киру хитрым взглядом и с видом фокусника достал из-за пазухи бутылочку с соской для детского питания:
— Представь себе! Я ведь, между прочим, тоже не первый день замужем! Кой-кого выкармливали! Я и в аптеку зашел!
— Спасибо большое! — прошелестела Кира.
Папа налил молоко в бутылочку и спросил шиномонтажника:
— Подогреть нельзя?
— А как же! — весело ответил тот, поставил бутылочку в кастрюльку и налил в нее теплой воды из чайника.
Пока грелось молоко, Тёма и Кира пили «Буратино», а папа — минеральную воду. И все ели пряники, ореховые и медовые. А шоколадку оставили «на потом» — до Москвы было еще далеко.
Шиномонтажник принес колесо и сказал:
— Счастливого пути! Не напарывайтесь больше на острые предметы!
Тёмин папа с ним расплатился, отсыпал ему из пакета пряников к чаю и оставил пакет с остатками молока.
А шиномонтажник улыбнулся и сказал:
— Классный у вас пацан! Механиком будет!
Папа гордо посмотрел на Тёмины покрасневшие уши.
А шиномонтажник добавил:
— А уж дочка! Я прям балдею!
— Это не моя дочка! — сказал Тёмин папа. — Это подружка моего сына.
И кивнул на Тёму.
— Ого! — сказал мастер и УВАЖИТЕЛЬНО пожал Тёме руку.
А Кира почему-то насупилась.
— Не забудьте, пожалуйста, про молоко! — сказала она строго. — Оно, наверное, уже согрелось!
— А как же! — сказал шиномонтажник. — Даже слишком! Подожди теперь, пока немножко остынет!
И дал Кире бутылочку. Она взяла ее рукой в варежке, подула на нее и, очень довольная, села в машину.
Когда молоко чуть-чуть остыло, Кира дала бутылочку собаке. Собака вначале не понимала, что это такое и зачем ей дают такой странный предмет. Кира ужасно испугалась: вдруг собака умрет от голода — а потом как-то ненароком нажала на соску. Теплое молоко, разбавленное Кириной горючей слезой, капнуло на нос собаки, она облизнулась и уже заинтересованно посмотрела на Киру, открыв от удивления рот. Кира сейчас же впихнула ей соску.
Собака зачмокала и захлюпала, жадно посасывая молоко, и даже стала толкать лапой бутылочку, пытаясь ее подоить, как будто это было теплое брюшко мамы Альмы.
Кира облегченно вздохнула.
— Ура! — крикнул Тёма.
— Жить будет! — объявил Тёмин папа. — Раз взяла соску, значит, порядок! Надо это отметить! Тёмка, открывай шоколад!
Они ели шоколадку, собака, напившись молока, мирно спала, Тёма смотрел на дорогу, а папа сказал:
— Слушай, Кир! Назови ее Ролик!
— Почему Ролик? — спросил Тёма.
— Ну как? — удивился папа. — Она же в коробке для пленки живет! Как ролик с фильмом!
— Что вы, Денис Аркадьевич! Она ведь девочка! — сказала Кира. — А Ролик — это мужское имя!
— Тогда Бобина! — сказал Тёмин папа.
— Точно! — сказал Тёма. — Сокращенно Бобка!
— Нет. — Акира упрямо покачала головой. — Бобка-Бабка-Барбоска какая-то! Плебейское имя!
— А она у тебя аристократка! — улыбнулся Тёмин папа. И осекся, увидев в зеркало заднего вида, как потемнели Кирины глаза.
— Ни за что! — отрезала Акира — Имя для собаки — это очень важно! Это определяет ее судьбу!
И отвернулась.
А за окном уже мелькали высокие здания.
— Москва! — сказал Тёма.
— Здравствуйте! — ответил ему папа. — Только что понял? Да мы уже почти дома.
И действительно, скоро они проехали мимо пустыря, свернули на свою улицу и увидели обшарпанный подъезд родного двенадцатиэтажного панельного дома.
Все получилось даже еще лучше, чем думал Тёма. Рано утром позвонила мама и сказала, что сегодня во время обхода грозный Тимофей объявил, что отпускает ее домой, и за ней можно приехать около двенадцати — только не раньше, потому что выписка еще будет не готова, но обязательно до половины первого, потому что потом в регистратуре обед и тогда ей придется еще целый час торчать в больнице, а она НЕ ВЫНЕСЕТ здесь больше ни одной минуты! Папа очень обрадовался и сразу стал звонить на студию и переносить какие-то встречи, а Тёма тоже обрадовался, но одновременно и заволновался, что мама приедет домой, когда он будет в школе. И он не увидит, КАК она приехала!
А папа ему сказал:
— Ты не волнуйся, я ее доставлю в лучшем виде! Но потом я как раз уеду на студию. Ничего не могу поделать — у меня дела. Так что ты после уроков сразу беги домой, мне на смену! И немедленно подключайся! Договорились? Учти — я на тебя надеюсь.
Тёма кивнул головой и сказал, что, конечно, папа может на него рассчитывать, он даже НЕ ПОНИМАЕТ, о чем тут может быть разговор, но, вообще-то, лично он считает, что в школу ему идти сегодня нет никакого смысла, потому что ничего существенного они сейчас не проходят, к тому же он все это уже давно выучил да и всегда успеет нагнать, если что.
— Учиться никогда не поздно! — мудро заключил свою речь Тёма, подняв палец вверх.
Тут папа почему-то вздрогнул:
— Где ты это слышал?
Тёма покраснел.
— Один мальчик сказал.
А потом шепотом спросил:
— Это что — плохие слова?
— Да нет… — папа замялся. — …Слова-то очень хорошие. Это из стихотворения прекрасного поэта, Гавриила Романовича Державина. Но просто их столько раз повторяли потом по совсем другому поводу и в другие времена, что они уже начали казаться смешными. И многие даже думают, что их вообще сказал другой человек… один политический деятель… а он изрядно всем надоел… и сильно навредил… поэтому хорошие слова как бы изменили свой смысл… не знаю даже, как тебе это объяснить…
— Ну папа! — Тёма пожал плечами. — Ты главное говори, не бойся! Я ведь уже не ребенок.
Папа кивнул.
— Я вчера это понял. У тебя первый урок сегодня какой?
— История, — вздохнул Тёма.
— Вот! Как раз! — обрадовался папа. — Очень удачно! Вот и скажи своему учителю истории, чтобы он тебе объяснил, как все это получилось. И иди уже наконец в свою школу, а то опоздаешь!
Тёма поплелся в школу и на уроке сразу поднял руку, чтобы задать вопрос про «учиться никогда не поздно». Но историк почему-то разозлился и сказал, что к ним это не имеет никакого отношения, потому что это было очень давно и тогда в нашей стране была совсем другая эпоха, а если кто не выучил про Куликовскую битву, то пусть так и скажет, вместо того чтобы увиливать и придумывать разные отговорки. Дальше Тёма вообще перестал слушать, а только считал про себя минуты и думал: «Сейчас, наверное, папа уже в больнице. Он ждет маму. А мама все не идет! А вдруг они ее сегодня не отпустят? Вдруг Тимофей передумал? Она же НЕ ВЫНЕСЕТ там больше ни одной минуты! И я тоже не вынесу без нее больше ни одной минуты». Тёма чуть не заплакал. Но вовремя вспомнил, что он в школе, НА ЛЮДЯХ и раскисать нельзя. Тём более он уже взрослый. Это даже папа признал. И на всякий случай Тёма грозно взглянул на Машку — школьную сплетницу и ябеду, которая что-то слишком уж пристально на него посматривала своими шустрыми и любопытными глазками. Тёма нахмурил брови — просто так, для острастки. А Машка фыркнула, скорчила обиженную физиономию и отвернулась.
Историк, к счастью, больше о Тёме не вспомнил. Он почти сразу перебил отличницу Веру, которая без запинки толково излагала по учебнику ход битвы на Куликовом поле, и стал дополнять ее рассказ такими цветистыми деталями и житейскими подробностями деяний коварного хана Мамая и отважного Дмитрия Донского, что казалось, он сам присутствовал на поле брани, а может быть, даже и рубился в этом великом сражении, проявив чудеса доблести и отваги.
По математике Тёма учился лучше всех в классе, и все привыкли, что к нему обращаются в сложных случаях и он сразу все решает, но на сей раз он даже не услышал, как математик вызвал его к доске. Потому что представлял себе, как папа с мамой ИМЕННО СЕЙЧАС подъезжают к дому и выходят из машины. А он, Тёма, в этот момент как дурак сидит в школе!