Черный Ангел

Прости меня, мамочка. Я никому не хотела сделать этим больно.

Ее слух обострился — последствие наркотиков, прокачиваемых через ее кровеносную систему. Изображение перед нею стало расплываться, меняться, принимать иные формы. Вокруг нее слышались голоса, они о чем-то шептались. Она попыталась повернуть голову и понять, кто это, но не смогла. Панический ужас накатил на нее.

Затем свет ламп исчез, и она погрузилась в полную темноту.

Женщина остановила такси и назвала водителю место, куда хотела ехать. Сначала у нее мелькнуло сомнение, не воспользоваться ли общественным транспортом, но она приняла решение пользоваться им только в светлое время дня. Ночью ей следовало путешествовать на такси, несмотря на расходы. В конце концов, вдруг что-то случится с ней в подземке или на остановке автобуса, прежде чем она успеет поговорить с ним. Тогда кто станет искать ее дочь?

Шофером такси оказался совсем молодой человек, белый. Таксисты в большинстве своем не были белыми, она это успела отметить еще раньше. Тех, кого она видела за рулем такси, можно было встретить разве только в больших городах и заморских землях.

— Мэм, вы уверены, что это — то самое место, куда вам надо? — удивился молодой человек.

— Да, — сказала она. — Отвезите меня в Поинт.

— Это неприятное место. Вы надолго туда? Не стоит там задерживаться, я могу подождать вас и привезти сюда обратно.

Она совсем не напоминала проститутку из тех, что он когда-либо видел, хотя он знал, что Поинт потакал самым разным вкусам. Нельзя сказать, будто место, где эта милая седовласая женщина остановила такси, отличалось особенной благочинностью, но таксисту не хотелось думать о том, что могло бы случиться, окажись она среди обитателей самого дна Поинта.

— Я все же пробуду там некоторое время. Не знаю, когда смогу вернуться, но благодарю вас за заботу.

Чувствуя, что он больше ничего поделать не может, таксист нырнул в поток и направился к Хантс-Поинту.

Он называл себя Джи-Мэк, он был плейа. Он одевался как плейа, потому что это составляло существенную часть такого явления, как плейа. В этом была вся суть. Золотые цепи и кожаное пальто, под которым изготовленный по специальному заказу черный жилет облегал голый торс. Штаны, специально скроенные широкими в бедрах, сужались к щиколоткам настолько, что он с большим трудом просовывал в них ноги. Пшеничные пряди волос скрывались под широкополой кожаной шляпой, а на поясе крепилась пара сотовых телефонов. Он не носил оружия, но оружие всегда оставалось под рукой. Это были его угодья, и на них паслись его «телки». Он надзирал за ними и теперь, за их задницами, едва прикрытыми короткими черными юбками из искусственной кожи, их титьками, выпирающими из дешевых белых не то бюстье, не то топов. Ему нравилось одевать своих женщин в одном стиле — нечто вроде бренда его фирмы.

Буквально все, мало-мальски заслуживающее внимания в этой стране, имело свой характерный отличительный знак, не важно, покупалось ли это в Баттерфризе, штат Монтана, или Эсвайпе, штат Арканзас. У Джи-Мэка работало не так много девочек, как у некоторых, но он только начинал разворачиваться. И имел большие планы.

Он наблюдал, как Шантал, эта высокая чернокожая проститутка с ногами столь тонкими, что он всякий раз поражался, как им удавалось удерживать ее тело, покачиваясь на каблуках, направлялась к нему.

— Глядим, с добычей, детка?

— Стольник.

— Стольник? Ты... мать твою... дуришь меня?

— Дела вялые, малыш. Ничего и не успела, так, всего-то пустые случаи, да сквалыга какой-то попытался надуть меня, только время потратила. Тяжело сегодня, малыш.

Джи-Мэк вытянутой рукой крепко зажал ей подбородок.

— А что бы мне не попытаться поискать, протащить тебя вниз по переулку да вытрясти хорошенько? И что, не найти мне стольника? И не найти мне бумажки повсюду? Думаешь, буду нежности расточать тебе, когда внутрь полезу? Ты этого захотела от меня?

Она затрясла головой, пытаясь высвободиться. Он чуть ослабил хватку, наблюдая, как она полезла под юбку. Секундой позже ее рука появилась с пластиковым пакетом. Внутри виднелись банкноты.

— Слышь, ты чего, хотела со всем этим деру дать? — изумился он, забирая пакет одними ногтями, со всей предосторожностью, чтобы потом руки не пахли ее духами. Она отдала ему и сотню из своей сумочки. Он поднял руку, словно готовясь ударить, затем позволил руке медленно опуститься и улыбнулся своей лучшей, одобряющей улыбкой.

— Прощаю, поскольку ты у меня новенькая. Но попробуй, мать твою, снова облапошить меня, сука, я так тебя, дерьмо, уделаю, ты кровоточить будешь неделю. А теперь убирай свою задницу отсюда.

Шантал кивнула и засопела, втянув воздух носом.

Правой рукой она погладила его пальто, затеребила лацкан.

— Прости, малыш. Я только...

— Проехали. Мы с тобой все выяснили.

Она снова кивнула, затем повернулась и отправилась назад на свое место. Джи-Мэк смотрел ей вслед. Еще часов пять есть, пока дела пойдут на убыль. Вот тогда-то он запрет ее и покажет, что случается с суками, которые ловчат с Джи-Мэком, пытаются обмануть его, утаить от него деньги.

Он и не думал воспитывать ее, зачем ему худая слава. Нет, он разберется с ней втихаря.

— С этими... — он грязно выругался, — всегда так. Только попробуй, спусти одной, так в следующий раз они все начнут тебя грабить, а потом только и останется, как самому идти на их место. Учить их надо в самом начале, иначе нечего и держать их при себе. Забавная штука — ты их наказываешь, а они все равно остаются с тобой.

Значит, сработал верно, и они чувствуют себя нужными, словно они теперь в семье, которой у них не было никогда. И ты, как стоящий папаша, наказываешь их, потому что любишь своих деток. Можно и поощрить тех, кто получше, но недовольных уже не будет, потому что каждой достается по заслугам. Все хорошо, пока все остается внутри семьи. Они — твои женщины, и ты можешь делать с ними, что тебе заблагорассудится, если только можешь дать им ощущение принадлежности, в котором они нуждаются. Надо быть психологом с этими суками, знать и соблюдать правила игры.

— Извините меня, — неожиданно раздался голос.

Он посмотрел вниз на невысокую седовласую чернокожую женщину в пальто. Она что-то держала рукой в сумке. Казалось, подуй на нее ветер с достаточной силой и она рассыплется.

— Чего тебе, бабуля? Ты вроде немного старовата, чтобы с тобой шалить.

Если женщина и поняла оскорбление, она не показала виду.

— Я тут ищу... ее, — выговорила она, доставая фотографию из бумажника, и Джи-Мэк почувствовал, как его сердце покатилось вниз.

Дверь слева от Алисы открылась, затем закрылась, но огни в коридоре за дверью также были погашены, и ей не удалось разглядеть того, кто вошел. Только пахнуло каким-то смрадом, и ее затошнило. Она не могла слышать шагов, и все же не сомневалась, что какая-то фигура кружится вокруг нее, оценивая.

— Пожалуйста, — выговорила Алиса, и на это ушли все силы. — Пожалуйста, что бы там я ни сделала, простите меня. Я никому ничего не скажу. Я даже не знаю, где я. Отпустите меня, и я буду хорошей девочкой, обещаю.

Шепот нарастал, послышался смех вперемежку с голосами. Потом что-то коснулось лица, она кожей почувствовала покалывание, и ее сознание переполнили образы. Казалось, кто-то роется в ее воспоминаниях, как в вещах или бумагах, на краткий миг поднося их к свету, затем отбрасывая ненужное ей под ноги. Она видела мать, тетю, бабушку...

Дом, полный женщин, на клочке земли на краю леса; мертвец, лежавший в гробу, женщины, собравшиеся вокруг гроба, ни одна из них не плачет.

Одна из них протягивает руку к хлопковой простыне, закрывающей мертвецу голову, вот простыня откинута: у него почти нет лица, оно разворочено, кто-то сотворил страшную месть над ним. В углу застыл мальчик, он высоковат для своего возраста, на нем дешевенький, взятый напрокат костюм, и она знает его имя.