Навь и Явь

На прощание Дивна вложила в ладошку Светланки то самое колечко – из чернёного серебра, с горным хрусталём.

– Приходи в гости, родная. Мы ждём тебя в любой день.

Когда Светланка гостила у Дивны в прошлый раз, Белые горы едва не поймали её в ловушку. Покровительница надела ей на палец кольцо, и они одним шагом перенеслись в богатые хоромы; Светланка, разинув рот, дивилась их красоте и не обратила внимания, что колечко-то у неё Дивна забрала. Сперва она не придала этому значения, подумав, что так и надо, но когда настало время возвращаться в лесной домик, женщина-кошка принялась уговаривать её остаться на денёк, потом ещё на один… Без кольца домой оставалось идти только пешком. Пусть и чудесно Светланка провела время в гостях, и вкусны были яства, подаваемые к столу, хозяйка – ласкова и щедра, а с Ольхой они крепко сдружились в весёлых играх, но девочка горько разрыдалась, поняв, что её не отпустят домой. Весь день она проплакала в комнате, не выходила ни в сад, ни к обеду, ни к ужину; вечером огорчённая хозяйка дома пришла к ней и со вздохом прижала к своей груди.

«Признаюсь, не хочется мне тебя отпускать, милая, но и видеть тебя несчастной нет моих сил, сердце рвётся в клочья от слёз твоих. Прости меня, дитя моё. Так полюбилась ты мне, что соблазн затмил мне разум».

Тотчас чудесное колечко прохладно скользнуло Светланке на палец, и они вместе с Дивной шагнули в проход. Дома её встретили хмурые и обеспокоенные Цветанка и Невзора: они уж думали, что Светланка больше не вернётся…

«В гостях хорошо, а дома лучше», – с грустной улыбкой вздохнула Дивна, выпуская руку девочки из своей.

Кольцо она тогда унесла с собою, но сейчас оно легло в ладонь Светланки, завораживающе блестя росисто-прозрачным камнем.

– Пусть оно останется у тебя, – сказала женщина-кошка. – Ты вольна приходить и уходить, когда тебе вздумается, но знай: моё сердце тоскует по тебе и ждёт…

Слыша это, Светланка не могла сдержать горячих, чистых слёз. Она с разбегу обняла собравшуюся уходить Дивну, и та подхватила её на руки. Солнце накрыло их тёплым куполом, осушая щёки и ресницы, и Светланка прошептала:

– Я непременно приду, госпожа.

– Мы будем ждать. – Дивна покрыла крепкими жаркими поцелуями лицо Светланки, поставила её наземь и погладила по голове. – Ольха уж соскучилась, спрашивает про тебя.

– Почему бы госпоже не отпустить дочурку к нам? – подала голос матушка, отрываясь от своей вышивки. – Её здесь никто не обидит.

Светланка промолчала, покосившись на оружие в сверкающих ножнах, висевшее на поясе Дивны. Уж если она сама приходила сюда с охраной, то уж младшую дочку вряд ли отпустила бы к оборотням…

День продолжал звенеть и вздыхать в сосновой хвое, мошкара плясала в широком солнечном луче, покачивалась на ветру серебряная паутинка с застрявшими в ней соринками. Светланка забралась на полати и надела Цветанке на голову венок-сон. Та заворочалась, хмурясь и рыча сквозь дрёму, приоткрыла глаза, и сквозь ресницы проступил подёрнутый потусторонней дымкой взгляд. Едва венок коснулся её волос, глаза её тут же снова сомкнулись, а на губах медленно, как отражение разгорающейся зари в пруду, проступила улыбка. Светланка тихонько прильнула губами к её покрытому прохладной испариной лбу, перелезла через неё и склонилась над Невзорой. Та, чьё дарующее звериную силу и здоровье молоко вскормило Светланку в младенчестве, скалила клыки, сдвигала угрюмые брови, и девочка дунула ей в лоб, прогоняя хмурые тучи, сгустившиеся в её сне. Невзора не улыбнулась, как Цветанка, но её лицо смягчилось, разглаженное тем редким, глубоким покоем, с которым дремлют трёхсотлетние деревья в сумрачной чаще.

Светланка слезла с полатей и склонилась над молочным братом и сестрой. Чёрные космы падали на глаза Смолко, он поскуливал и дёргал ногой; наверно, ему снилась ночная охота. Девочка представила себе клыкастые пасти, обагрённые кровью, и содрогнулась. Долгое почёсывание за ухом уняло беспокойство, и Смолко расплылся в довольной ухмылке, а Люта и так спала сном младенца – тут ничего исправлять и улучшать не требовалось. Она тихонько посапывала, а из уголка её рта тянулась прозрачная ниточка слюны. Обернувшись напоследок на пороге, довольная Светланка неслышно прикрыла за собой дверь.

Её уже ждала паволока с письменами, расстеленная на траве. Когда Светланка подносила к ней руку, от неё веяло прохладой осеннего тумана, а края чуть заметно колыхались от ветерка. Девочка с нетерпением принялась читать:

– «Повисла Цветанка на суку, глядь – а под деревом стоит девочка и смотрит на неё. Смотрит и смеётся, а из богатых хором уж бегут слуги, чтоб схватить воровку: няньки с палками да дядька пузатый с метлою. Еле унесла тогда Цветанка ноги, но запала ей в сердце эта девочка. Когда же в другой раз проходила она мимо этого забора, девочка сама выглянула и позвала её в гости. Густые кусты укрыли их от чужих взглядов, и под шатром из веток лакомились они яблоками и вишней в меду. Девочку звали Нежаной, а Цветанка своего настоящего имени не назвала, открыла только кличку – Заяц. Так прозвали её за ноги резвые.

Стали они встречаться в их излюбленном укромном местечке под кустами вишнёвыми, и учила Нежана Цветанку грамоте. Там же случился их первый поцелуй. Не ведала Нежана, что перед нею не мальчик, а девочка, крепко полюбились ей очи ясные и синие, как цветочки полевые. Но беда чёрная змеёй из норы выползла: подыскали родители Нежане жениха знатного да богатого. Был он старше её более чем вдвое, а женился без любви: большое приданое за невестой взять чаял. Не посмела Нежана родителям перечить и пошла в жёны к Бажену Островидичу, сыну градоначальника, и жить стала с ним, с нелюбым, с постылым, с ненавистным. Не видела она от него ни ласки, ни подарка щедрого, только оплеухи да побои. Не давал муж ей в сад ходить да песни петь, и затосковала Нежана, Зайца своего вспоминая. Каждую ночь снились ей очи его синие.

Долго ли, коротко ли – понесла Нежана дитя под сердцем. Тайком от мужа в сад всё ж ходила она, песни свои пела вполголоса, чтоб злодей Бажен не услышал и не сдавил поганой своей ручищей горло её белое. Вдруг сквозь дырочку в заборе слышит она, как зовёт её голос знакомый. Забилось сердечко, из груди пташкой вырываясь: то Заяц её ненаглядный был. Да только когда перебралась Цветанка через забор, увидела Нежана, что не человек она уж больше. Царапина от когтя оборотня её Марушиным псом сделала…»

На мгновение прервав чтение, Светланка не сдержала вздоха при взгляде в сторону домика, где спали после ночной охоты её родные человеко-волки. Она любила их всем сердцем – каждый волосок, каждую морщинку и шрам; одинаково дорог ей был и звук их голосов, и звериный рык. Она не застала времён, когда Невзора и Цветанка были людьми… Но ведь были когда-то! И превращение в оборотней разделило их жизни толстым ноющим рубцом на «до» и «после»…

– «Так рада была Нежана встрече со своим Зайчиком, что не убоялась она ни клыков его, ни когтей, – продолжила Светланка читать. – Бросилась она в его объятия без оглядки, и умыкнул он её от мужа постылого, из клетки золотой, где ни жить, ни дышать она не могла. Помчались они по лесам заснеженным быстрее ветра, пока не очутились в избушке заброшенной. Там сознался Заяц в том, что не парень он вовсе, а звать его Цветанкой, но и это не поколебало любви Нежаны.