Страница 4 из 72
говорили на одном языке, а это немало.
Вчера, посетив наплакавшуюся до икоты Ритку и дотошно обо всем ее
порасспросив, а потом кое-как успокоив, Алина сразу же позвонила Марьяне на
службу. Та почти полгода как была переведена из своего районного отделения в
самое что ни на есть сердце московской полиции – на Петровку.
«Дослужилась, карьеристка», – с усмешкой подумала Алина, но это она так,
любя. Марьяна была умна, энергична, зубаста, а кроме того азартна и удачлива.
Неплохой капитал. Семьи у подруги не было, но Алине как-то даже не приходило в
голову задаться вопросом – почему. Не рисовался в ее воображении мужчина,
которому Путято стирает носки и гладит рубашки. Видимо, Марьяниному
воображению он тоже не рисовался.
Алина ей звонила в надежде, что Машка сможет воспользоваться своими
связями и узнает какие-нибудь подробности, так сказать, изнутри. Алина не
представляла себе, чем в данном случае могут помочь эти подробности, но ее
сознание категорически отказывалось принять и усвоить, что тетя Тамара могла
кого-то убить, тем более мужа, тем более – пырнуть ножом. Она не алкоголичка,
не наркоманка, не подвержена приступам буйства. По крайней мере, ранее в этом
замечена ни разу не была. Если это только не внезапное обострение скрытой
вялотекущей шизофрении. Нужно будет все обдумать, может, медэкспертов
потребуется привлечь. Нельзя тетю Тамару бросать.
Но оказалось, что Марьяна не просто в курсе, Марьяна это дело ведет.
Риткина мамаша явилась с повинной прямиком к ним на Петровку. Это было
удачей, если в данной ситуации уместно говорить об удаче.
Марьяна Алину выслушала и сказала: «Ладно, свидание получишь», а потом
тут же перезвонила и велела: «Только ко мне сначала зайди».
Все это было вчера, а сегодня с утра вместо работы Алина приехала в эту
опустевшую квартиру, ключи от которой ей дала подруга Ритка.
Та наотрез отказалась идти к матери в СИЗО. Рыдала и говорила Алине:
– Я потом, я как-нибудь потом к ней обязательно схожу. Но пока не могу,
понимаешь? Не могу! Ты скажи ей, что я заболела, ладно? Что я зайду, как
поправлюсь.
Алина старалась понять. Не получилось, хотя она честно старалась.
Она вспомнила, как тетя Тома Ритку любила. И Ритка очень любила мать. А
потом выросла и начала матери хамить, они ссорились часто и зло. Куда что
делось…
Алина осмотрелась, соображая где тут что. Наверно, нужно найти что-то
типа спальни, а в спальне уже обнаружится и платяной шкаф. Нужен свитер, носки
шерстяные, смена белья…
Обстановка давила. И тишина стояла какая-то затхлая, и воздух казался
наполненным ватной жутью. Как будто некто бестелесный и недобрый,
растворенный в пространстве стен, встретил ее у входа и теперь с холодной
усмешкой рассматривал ее и изучал, и ему было немножко любопытно, зачем она
пришла и что собирается тут делать.
Поймав себя на этих мыслях – нет, ощущениях, Алина рассердилась и
решительно двинулась исследовать апартаменты. Свернула направо и по узкой
кишке коридора вышла на кухню. Кухня как кухня, раньше у них тоже такая была.
Линолеум на полу, кафель над мойкой, мебель разномастная.
Она поискала глазами какой-нибудь приемник. На табурете у окна нашлась
магнитола, старенький советский двухкассетник «Маяк». Этот аппарат Алина
хорошо помнила, это тети Тамарина вещь. В школьные годы, назанимавшись под
завязку химией с геометрией, девчонки расслаблялись, слушая по нему
«Иванушек» и Таню Буланову.
Привычным движением Алина потыкала по клавишам и, обнаружив в
правом кассетоприемнике какую-то кассету, уверенно нажала кнопку
воспроизведения. Кухню тут же наполнил хриплый баритон Владимира
Семеновича, экспрессивно и со вкусом выводящего что-то о серебряных родниках
и золотых россыпях.
«Высоцкий так Высоцкий, главное, пошумней и погромче», – подумала
Алина и, более не задерживаясь в помещении, где недавно умирал человек,
прошагала вглубь квартиры.
У тети Тамары все было прибрано. Когда она только успевала? Насобирав
по полкам стопку носильных вещей и водрузив сверху на нее пару толстых
шерстяных носков-самовязов, Алина отправилась в прихожую упаковывать
собранное. Главное, магнитофон не забыть выключить, а потом бумажку снаружи
снова наклеить. В смысле, с печатью.
Когда она впихивала тети Тамарин спортивный костюм в дорожную сумку,
которую специально для такого дела захватила из дома, Высоцкий на высокой
ноте неожиданно смолк, затем раздался тихий щелчок, шипение, затем чье-то
невнятное бормотание и громкое «Алё», а после паузы незнакомый мужской голос
с надрывом прохрипел:
– Гнида! Ты гнида, понял!? Нет, ты понял?!
Пауза. Шипение. Опять надрывающийся голос:
– Ты ее не найдешь никогда, ты понял!? И пузырь не найдешь, я хорошо
спрятал. Задергался, шкура!.. Ты правильно дергаешься… У меня и телефончик ее
есть, а ты как думал?..
Голос умолк, лишь тихо шипел магнитофон, перематывая пленку.
Алина замерла на одной ноге, подпирая сумку коленом и стараясь, чтобы
вещи не вывалились на пол. Первый испуг прошел. Это же просто магнитофонная
запись, и больше ничего. Но кто это говорит?! Может быть, тети Тамарин муж,
теперь уже покойный?
Бросив сумку на полу, она кинулась на кухню, голос вновь рванулся ей
навстречу.
– Да пошел ты!.. – зло выкрикнул предполагаемый Шурик, и Алине опять
сделалось жутковато. А голос все говорил и говорил, яростно, с ненавистью:
– Короче, Додик, бабки мне твои на хрен не нужны. А ничего не хочу! Хочу
тебя, гниду, проучить, а больше ничего. Таких, как ты, учить и наказывать надо. И
учти, больше мы с тобой не…
Магнитофон тихо щелкнул, останавливая кассету, и запустил обратную
перемотку. Сторона кончилась. Запись прервалась.
Алина подошла к шипящему двухкассетнику, медленно протянула руку к
панели и нажала кнопку «стоп». Стоп! Рядом красная копка «запись».
Промахнулся, значит, Шурик, когда спешил ответить на звонок. Не на ту кнопочку
впопыхах нажал.
Да, дела…
Алина стояла над магнитолой и думала. Надо отнести кассету Марианне.
Сегодня же. Очевидно, имелись у покойного Александра некие запутанные
отношения, но вот с кем? С кем…
Хотя… Нет, не будет она Марианне мозги засорять. У нее на руках и труп, и
преступник. А что дела какие-то и с кем-то у покойного были, то вряд ли это на
прямую связано с его безвременной кончиной от руки потерявшей рассудок жены.
Но кассету изъять все-таки нужно.
Алина потрясла сумкой, утрамбовывая вещи, застегнула сверху молнию и,
окинув напоследок быстрым взглядом кухню, собралась уже на выход, как
заметила на подоконнике грустные растения в разноцветных керамических
горшках. Собственно, их она видела с самого начала, но только сейчас
сообразила, что их не мешало бы полить, а то загнутся. Когда еще Ритка
соберется сюда наведаться…
Горшков было три – в одном растопырился матерый столетник, во втором
душистая герань разрослась аж на всю высоту оконного проема, между ними
красовалась кокетливая сиреневая фиалочка.
«Недокомплект, – сделала вывод Алина, – где-то должны стоять
остальные».
Остальные нашлись в комнате, выполняющей роль гостиной, а в спальне
никаких растений не было. В гостиной горшков тоже было три, видимо, Тамара
Михайловна уважала симметрию. Все правильно – декабрист, каланхоэ и столбик
кактуса.
Алина хмыкнула и отправилась на кухню за водой. Она не обнаружила
ничего подходящего для полива цветов, ни кувшина, ни лейки, поэтому решила
обойтись обычной чашкой.
Чашек и мелких плошек на сушилке было много, чистенькие, они стояли