Страница 23 из 27
Куранты на колокольне пробили десятый час. Тишина и покой ясного июльского вечера опустились на лавру. Прожит был ещё один день в трудах и молитвах, а сколько предстоит их — Бог весть. Замерло и затихло всё. Монахи отдыхали в кельях, готовясь к ранней монастырской утрене, богомольцы разбрелись на ночлег. Только в Троицком соборе у гробницы преподобного оставался гробовой монах, он уходил лишь в полночь. Завидная сия участь — день за днём пребывать близ величайшей святыни...
Митрополит Платон и Дроздов сидели в одной из комнат митрополичьего дома возле распахнутого окна. Густые кусты отцветшей сирени скрывали их от любопытных взоров.
—...Владыко, вы видите перед собою человека, который стоит в глубокую ночь на пустой дороге, но не может ни оставаться на одном месте, ни продвинуться вперёд. Всё жду некоего знака.
— Не мудрствуй. Поистине, коли стоишь на дороге, так и опусти глаза долу. Помнишь, ты мне детский сон свой рассказывал?
— Отлично помню. Будто очутился я ночью в дремучем лесу. Темно, вдруг огонёк вдали. Побежал — избушка. Только вошёл — вокруг лица будто и знакомые, но не узнаю, чёрные бороды, глаза горят. И один говорит: «Мы тебя сейчас убьём!» Тут я испугался и... всё.
— Лес тот дремучий и тёмный — жизнь мирская. И к смерти тебя призывали ради отказа от мира, предлагая иной жребий. Вот и гляди: в младенчестве знамение было, а он ещё чего-то особенного ожидает!
— Боюсь, владыко, не выдержу тяжести жребия сего, — признался Василий.
Они сидели в вечерних сумерках. Стемнело, и келейник принёс свечу, поставил её на конторку, за которою работал владыка. Слабый огонёк лишь усиливал темноту комнаты, и оттого легче говорилось сокровенное.
— Сын мой, — тихо заговорил старик, — монашество не может положить более обязательства на христианина, как сколько уже обязывало его Евангелие и обеты крещения. По духу евангельскому всякий христианин должен быть всегда воздержан, смиренен, послушлив, трезв, богомолен, никакими излишними житейскими заботами себя не связывает... Хотя может иметь жену по слабости плоти, но живёт с нею целомудренно, более пребывая в посте и молитве, нежели предаваясь сладострастию... При таковом рассуждении тот будет истинный монах, который будет истинный христианин. Труд велик, но спасителен.
Они не видели лиц друг друга, но Василий различал взор Платона, обращённый, кажется, в душу его.
— Об удалении от мира и уединённой жизни должны мы судить, что они не сами по себе что-нибудь значительное и потому похвалу заслуживают. Нет! И в жизни уединённой может иной быть развратник или лицемер, скрывающий только по наружности свою внутреннюю злость. Такового удаление от мира не только не спасает, но более осуждает и погубляет. Необходимо же, чтоб он удалил от себя все прихоти мира, жил един для единого бы Бога, содержал душу в чистоте, сердце наполнял любовью к Богу и ближним. Единственно чего бы стремился достигнуть — ничего для себя не желать и не искать в мире сем. При таковом только души расположении удаление от мира и уединённая жизнь богоугодна... Но я могу сказать, что в мире живущий, а к миру не приверженный христианин не меньше, если не больше монашествующего возвышает себя. Труден сей подвиг? Конечно, труден! Но чем большие встречаются трудности, тем большая награда, тем светлейшая победа, тем знаменитейшая слава!.. Ступай.
На следующий день после заутрени келейник доложил митрополиту, что прибегал учитель Дроздов и оставил прошение. Платон взял лист бумаги, исписанный знакомым мелким аккуратным почерком с редкими росчерками. Слёзы умиления и радости навернулись на глаза старика.
«...Обучаясь и потом обучая под архипастырским Вашего Высокопреосвященства покровительством, я научился по крайней мере находить в учении удовольствие и пользу в уединении. Сие расположило меня к званию монашескому. Я тщательно испытывал себя в сём расположении в течение почти пяти лет, проведённых мною в должности учительской. И ныне Ваше Высокопреосвященство, милостивейшего архипастыря и отца, всепокорнейше прошу Вас архипастырским благоволением совершить моё желание, удостоя меня монашеского звания.
Июля 7 дня 1808 года. К сему прошению риторики учитель Василий Дроздов руку приложил».
Заработала канцелярия. Митрополит направил прошение о пострижении в Святейший Синод (указав на всякий случай возраст Дроздова четырьмя годами старше, ибо в монашество дозволялось принимать после тридцати лет). В начале октября искомое дозволение было получено. Потребное одеяние владыка приказал изготовить на свой счёт. Согласие отца подразумевалось, но тут всё прошло не так просто.
Отец Михаил 1 ноября получил от сына очередное письмо и устроился прочитать его после обеда в любимом кресле. Евдокия Никитична присела рядом, тихо радуясь привычному почтительному началу и предвкушая хорошие новости от Васеньки. Вдруг размеренный тон отца Михаила изменился:
—...«Не знаю точно, понравится ли Вам новость, которую скажу теперь; впрочем, если в Ваших письмах говорит сердце, надеюсь, что я не оскорбил Вас и не поступил против Вашего соизволения, сделав один важный шаг по своей воле, по довольном, смею сказать, размышлении. Батюшка! Василия скоро не будет, но Вы не лишитесь сына, сына, который понимает, что Вам обязан более, нежели жизнью, чувствует важность воспитания и знает цену Вашего сердца...»
— Не пойму я, отец, что же это означает? — решилась перебить чтение Евдокия Никитична.
Муж не ответил, только сурово взглянул и продолжил чтение:
— «Без нетерпения, но с охотою, без радости, но с удовольствием, я занимаюсь теперь некоторыми приготовлениями к преобразованию, но Высокий Благодетель мой отнимает у меня часть сих попечений... Я прошу теперь Вашего благословения и молитв...» А-а!..
Рушилась мечта отца Михаила, желавшего женить Василия на одной из дочерей отца Симеона (готового взять его в свой храм), поселить поблизости от себя в уютном домике (с хозяином которого уже столковались), со временем поставить на своё место в кафедральном соборе (ибо необъяснимые приливы слабости стал чувствовать отец Михаил и полагал, что век его близится к концу), а самому напоследок порадоваться внукам... Но этот молчун и упрямец поступил по-своему!.. Поражённый отец вскочил и хотел было разорвать письмо, но жена остановила.
— Что ты, что ты, друг мой! Васенька...
— Нет у тебя больше Васеньки! Нет!.. Монахом стал! Не послушал отца…
— Не горюй, батюшка. Видно, так Богу угодно... Что супружество? Иной поживёт и овдовеет...
Стали они рядышком на колени перед иконами, молились, потом оба плакали в неутолимой, но светлой печали.
Долго в тот вечер не ложился отец Михаил. Сидел за столом перед раскрытой Псалтирью, а на ум приходило то давнее пророчество московского старца Филарета, то судьба недавно скончавшегося отца Фёдора Игнатьевича Дроздова, будто проложившего для внука иноческий путь... Сидел он, пока свечной огарок не догорел.
Казалось, жизнь определилась навсегда.
16 ноября 1808 года Василий Дроздов в Трапезной церкви был пострижен наместником лавры архимандритом Симеоном в монашество с именем Филарета в память Филарета Милостивого Пафлагонянина[18]. 21 ноября инок Филарет в домовой архиерейской церкви был рукоположен митрополитом Платоном в иеродиакона. Внешне жизнь его почти не переменилась. Он исполнял ту же должность учителя поэзии и риторики, жил в той же квартире, разве что Дормидонт стал более почтителен (впрочем, на качестве обедов это не сказывалось).
Внутренняя жизнь его, казалось, замерла, набрав новую высоту. Ушли неотвязные вопросы «что-то будет?», «что-то выйдет?». Владыка был особенно нежен к нему и поторапливал с написанием очередной проповеди.
Но из столицы, из какой-то Комиссии духовных училищ пришла бумага, а в ней требование: направить в Петербург из троицкой семинарии иеродиакона Филарета, иеродиакона Симеона, учителей Платонова и Александрова. По одному человеку вызывалось из калужской и ярославской семинарий.
18
...«память Филарета Милостивого Пафлагонянина. — Филарет Милостивый — святой, родился в 702 г. в местечке Амния (в Пафлагонии) в семье богатого землевладельца. Получив наследство отца, стал очень щедро помогать всем нуждающимся, и вскоре его богатство сильно уменьшилось. Нашествие арабов довершило его разорение: земли его были захвачены, остатки имущества он раздал и совсем впал в бедность. Но вскоре внучка Филарета Мария стала супругой молодого византийского императора Константина VI. Захваченное имущество было возвращено Филарету, а его самого пригласили жить в константинопольском дворце. Заняв высокое положение, он стал ещё энергичнее, чем прежде, помогать нуждающимся. За свою благотворительность он удостоился узнать день своей блаженной кончины.