Страница 18 из 47
— Ага, это Карел Гайдош, тоже байстрюк, он и на карнавалах так делает! — ответила смотрительница и добавила растроганно: — Как мило, правда? Ну вот, и видит, значит, наш князь перед смертью мою матушку, которая бросает на лед скатерти, и шагает он по ним прямо на небо…
В пивной голосили: «Георгин по осени цветет…»
Плачущие женщины расходились по домам, на небо над деревней стремительно запрыгнула мокрая луна, а в зале измученный трактирщик по-прежнему разносил шандалы пива.
— «В пивной музыка играет…»
Зал пел, и пение это грозило снести пивной крышу. Один из хмельных певцов потянул за ситец на окне, и весь карниз вместе с занавесками и воланчиками рухнул вниз и накрыл собой пьяного, который, привалившись к стенке, самозабвенно дирижировал игрой гармониста и барабанщика, и барабан тоже скрылся под занавесками и воланчиками, так что из-под них теперь виднелись только руки — руки, которые дирижировали, руки, которые играли на гармошке, и еще одна рука, бившая в барабанный бок.
На улицу вышел Явурек Криштоф, незаконнорожденный княжеский сын; он побрел зигзагами к освещенному сортиру, а дойдя до него, упал и закатился в обитый толем желобок.
— Видите? — показала смотрительница. — Ну, вылитый старый князь! Однажды его светлость возвращался из дворянского казино в Праге и упал посреди Лилиевой улицы, прямо перед ресторанчиком «У белого зайца». А мимо шел один социал-демократ в большой такой шляпе и возьми да и скажи князю: «Вам помочь, гражданин?» А его светлость, которого ноги тогда совсем не держали, оперся о мостовую руками, нашел в блевотине свой монокль, вдел его в глаз и отвечает: «Да вы знаете, кто я? Князь Турн эль-Секко эль-Тассо! Так что марш-марш!» А потом улегся обратно. Вот она, голубая-то кровь!
— Замечательная история, — сказал пан Тонда, — но если уж вы тут всех так хорошо знаете, то, может, вам известен и некий шорник Ланда?
— Известен. А вам он зачем?
— Он написал нам по поводу пенсии.
— Не нужна ему теперь никакая пенсия, — ответила смотрительница, — гадалка ему на картах нагадала, что над частниками собираются тучи, так что он все распродает, а деньги тут же проматывает… это вон тот, который танцует посреди зала с кружкой на голове.
Веселый человек в белой рубахе вышел из пивной и закричал луне, повисшей над крышами:
— Кто хочет есть? У меня дома жареный гусь, и утка, и фазан! Только скажите — и я мигом принесу! У нас от мяса уже даже собака блюет!
Но никто ему не ответил, и тогда он доковылял до уборной и начал мочиться на грудь пану учителю.
— В радостях юность прошла, жалко, недолгой была…
Пивная запела с удвоенной силой, и вновь вокруг мужских шей и животов обвились дружеские руки, и вновь набухли жилы на лбах, и еще заметнее запульсировал воздух под потолком пивной, потому что хору подпевал даже веселый человек в уборной:
— А теперь я не молод…
И он воздел руки и принялся танцевать, а пан учитель все так и лежал в обитом толем желобке…
Тут из дома выбежал какой-то коротышка, он охал, и причитал, и умолял Господа поскорее прибрать его.
— После праздника понос — обычное дело, — сказала смотрительница и добавила: — Это Карличек Гемелу, трубач пожарной команды. Однажды случился пожар, а у него труба куда-то задевалась, так он взял скрипку и давай играть на ней и ходить по площади с криком «Пожар, пожар!»
Трубач пожарной команды съехал по кладбищенской стене в крапиву, выкарабкался оттуда и начал царапать гвоздиком на озаренной луной плите:
— Клянусь никогда больше…
— Эй, Карлик, брось писать, слышишь? — окликнула его смотрительница. — Не смей портить могилу моего папеньки, понял?
Но рука трубача уже и без того бессильно упала, а гвоздик провел по плите отчетливо слышную черту, молнией ушедшую в землю.
И трубач крепко уснул, зажав гвоздь в руке.
С реки возвращались девушки. Луна нежно подталкивала их в спину и заставляла непрерывно наступать на собственные тени.
— Красивая сказка была, жаль, оказалась короткой…
Вот что пели загорелые мужики в зале, и вид у каждого был такой, точно сложили эту песню именно в его честь.
Уставший трактирщик по-прежнему разносил шандалы пива…
8
Между танцевальным залом и кухней было окошко с матовым стеклом, и в нем рисовался силуэт человека во фраке, элегантно державшего в пальцах рюмку — ни дать ни взять реклама какого-нибудь аперитива. Силуэт поднес рюмку к губам и выпил вкусный напиток до последней капли. Потом видение исчезло, а в танцевальном зале возник танцмейстер во фраке; он тут же занял свое место в центре под люстрой, захлопал в ладоши, пробежался пальцами по пуговицам ширинки и воскликнул:
— Итак, господа, к сожалению, среди нас пока нет дам, кроме одной-единственной, — он указал в сторону зеркала, где сидела барышня Гроудова в хлопчатобумажном клетчатом платье и мяла в пальцах большой носовой платок. — Но, господа, чего нет, то вот-вот появится! Дамы будут! Они обещали мне непременно посещать наши уроки танцев для пожилых и продолжающих! А сейчас я попрошу вас рассчитаться по номерам, чтобы четные остались теми, кем они есть, а нечетные стали дамами! Начнем с вальса. Пан аккомпаниатор, Штрауса, пожалуйста! — Вот что говорил танцмейстер и, скользя вдоль линейки, в которую выстроились его ученики, отсчитывал четных и нечетных, четных и нечетных, а дойдя до последнего, велел:
— Кавалеры, приглашайте дам!
Аккомпаниатор, работавший некогда «У Шпирку» и «У старой дамы», послушно поклонился, но стоило ему поглядеть на потрепанных танцоров, как голова у него закружилась так, что он по ошибке, торопясь к своему инструменту, едва не зашел в зеркало.
— Verfluchte Paralyse![3] — выругался он, сев наконец к инструменту, и в зале грянул вальс «Голоса весны».
— А потом «Императорский вальс», — кричал танцмейстер. — Мне надо отлучиться на кухню, у меня там междугородный разговор по поводу прекрасных дам.
И он удалился, одолеваемый заботами о прекрасных дамах; потом его силуэт возник в молочном стекле окошка между залом и кухней, и в этом театре теней чья-то рука протянула ему рюмку.
— Матерь Божья! — сказал Буцифал, танцевавший за даму с паном управляющим. — Ну и публика тут собралась!
— Это все наши клиенты, — сухо отозвался управляющий. — Вон того мясника, который только что уселся под зеркалом, мы обломали на первом же уроке. Он записался на самую высокую пенсию. Видите Виктора, Буцифалек? Он танцует с лакировщиком Тимиком, и тот уже у него на крючке. Присмотритесь хорошенько, и вы поймете, что сюда в основном ходят пожилые частники, чиновники и сумасбродные старые холостяки… ну, а кто еще стал бы брать уроки танцев в этакой глуши?
— Господи! — воскликнул Буцифал. — Я вас случаем не пнул? А кто вон тот человек, который танцует сам с собой?
— Это помощник садовника Ироушек, — прошептал управляющий. — На первом уроке он был моей дамой, но едва заиграли польку, как он вырвался у меня из рук и принялся танцевать один. Что поделать, такой уж он индивидуалист. У него было двое умственно отсталых сыновей, которых он до пятнадцати лет никак не мог научить различать время, он ставил для них стрелки будильника во всевозможные положения и даже колотил их этим будильником по голове… Но теперь дело пошло на лад, потому что один сын повесился, а второй, когда видит на часах четверть шестого, говорит, что сейчас половина шестого… и помощник садовника совершенно счастлив, ибо все стало гораздо лучше.
— Кто вам оплачивает эти уроки? — спросил Буцифал.
— «Опора в старости». В прошлом году на таких вот уроках танцев для пожилых и продолжающих — разумеется, в другом конце Праги — мы заключили двенадцать договоров страхования, — объяснил управляющий, изящно кружась в венском вальсе.
— А вам известно, сколько убийств на совести помощников садовников? — спросил Буцифал и ласково прильнул щекой к плечу своего партнера. — Наверное, все дело в свежем воздухе. Добрых пять лет вы пропалываете и поливаете цветы, а потом берете да и придумываете идеальное убийство. Кошмарное умерщвление трех человек в Намести-над-Ославой! Убийца Филипи, помощник садовника, забрался после содеянного в пустой колодец и ожидал там дальнейшего развития событий… Или, к примеру, Штепанек из Роуднице… Он застрелил двух женщин-велосипедисток и свою кузину, которую, раздев донага, запихнул в ванну… а потом отправился в жандармерию и заявил: «Я знаменитый убийца Штепанек, помощник садовника!..» Осторожнее, пожалуйста! — сердито воскликнул Буцифал.
3
Паралич его разбей (нем.).