Крестоносцы

Но она, несмотря, ни на что, боролась и думала, что они не погибнут. И поверила в это вдвойне, когда вчера ее малыша не тронула даже одинокая хищная тварь.

Женщина посмотрела по сторонам. Ни одного движения, ни одного знакомого звука. Только тишина и где-то едва слышимое шуршание травы от рыскающих повсюду ящериц.

Солнце вставало над ее головой и отдавало свое тепло тому простому изваянию рук человеческих, на которое была способна одинокая, покинутая всеми мать.

Оно ласково согревало и саму женщину, немного дрожавшую от утренней прохлады, окружая ее своей заботой и вниманием.

Мальчик проснулся и снова попросил есть. Мать вынесла его из хижины и, устроившись удобно на солнце, принялась кормить.

Наевшись, младенец немного поиграл, думая о чем-то о своем в этих глубоких, пока еще не выразившихся до конца глазах, а затем снова заснул, прибегая к помощи той же груди.

Мать также немного вздремнула, и солнце сполна отдало им свою теплоту, насыщая лучом пространство и еще более освещая уходящую темноту уже прошедшей ночи.

Близилось   настоящее утро, полное тепла и света. Они спали, а природа молча оберегала их, и даже где-то там неподалеку притаившийся зверь не смел нарушить их обоюдный покой.

Шел шестой день рождества Христова, опоясывающий всю землю новым видом обогащенного тепла и вносивший свои сильные стороны в беспомощную окультивацию самих человеческих жизней.

Еще никто не знал о его рождении, и еще все думали, что нет на свете Христа.

Это и было той праздной в бытующем эпосе ошибкой, которая заслуженно относилась к самим людям того пустынно идущего, тщедушного времени.

Не боль и не голь рвущегося на части тела оскверняла субординацию исполнения любой протекающей в быту силы власти. Обычная  людская  злоба пролегла в основе настоящего светорождения Христа.

"И, да ниспослал нам Господь сына своего на Землю во имя блага и тепла, и света", - так споют потом люди-грешники, в ту пору принимавшие в этом процессе немаловажное для самого Христа жизненное участие.

Но так будет потом. А тогда, они сами усугубили свою вину, создав все условия для ободлева человеческой цели рождаемости и, сопутствуя своему же горю, усугубляли эту вину и дальше, исповедуя в себе самих и не приветствуя восходящую совесть потока.

На седьмой день жизнь нормализовалась, и мать с только что проснувшимся младенцем все так же улыбнулась солнцу. Но их бедствия только начинались, несмотря на их силу возникновения и даже, невзирая на силу поднебесья.

Вверх идущий   по течению - обязан добиться его истока. Таков был завет его воли сверху, и таковой сказалась сама его жизнь.

ИСПОВЕДЬ ГРЕХА

«Указуй, но памятуй, что ниспослание верха — есть воля и пророждение нового в искренне восходящем свете», - гласит настоящая Библия о делах житейских.

Но, что лежит в основе этого, уже всенародного эпоса? Попробуйте, разберитесь.

Важен смысл не только как инаугурация восхождения, но и как не колеблющиеся во времени проросли вглубь уходящей правды.

Но продолжим наш рассказ и осветим путь от истока до пророка, не смотря ни на какие субординации права, и даже не взирая   на усталь от своеобразия подобного словоизложения.

Мальчик рос, казалось, не по дням, а по часам.

Мать даже немного удивлялась этому. То ли это происходило от довольно частого кормления, то ли от того, что она очень часто молилась за его благополучие и здоровье в этом окружающем, почти мертвом мире, пугающим издали своей мертвецкой бледностью в опоясывающей зеленой примеси деревьев.

Тишина уже была условной необходимостью их близкого общения с природой и даже иногда пугала своей возрастающей глухотой.

Прошел месяц. Мальчик подрос и уже не казался таким слабым и беспомощным, как это было вначале.

Мать без устали приглядывала за ним и, почти не переставая, молилась богу за их спасение.

Наверное, за этот месяц она стала к нему на столько ближе, на сколько может человек, вообще, приблизиться к кому бы то ни было и даже сродниться.

И, может от того, что она поверила в свою правоту совершенного ею поступка или познала горечь судьбы многих таких до нее, женщина обрела настоящую веру в силу гораздо большую, нежели та, которой все боялись и почему-то мало преклонялись.

Изуверие стало беспричинной злобой дня. Везде измывались, глумились, убивали, раздевали догола и бросали на съедение живой твари, втыкали в одежду крохотные иглы и заставляли носить ее, дабы помнили о каком-нибудь добре, сделанном подателем настоящей власти.

И не было просить у кого помощи, окромя самого себя. И не было к кому обратить себя, дабы избежать какой злой участи.

Даже узы семьи того маленького племенного общества не давали общую степень благополучного исхода. Казалось, сама природа измывается над ними. Уничтожает их же руками.

Говорили, на Землю ниспослан какой-то злодей в человеческом обличье. Но теперь, обретая в себе уверенность, жизненную стойкость и небольшую капельку настоящей веры, Мария не верила им всем.

Не было никогда такого злодея и не будет впредь. Это люди породили его в своей собственной безнаказанности, изуверии и лжеоправдании своих поступков.

Это они создали настоящее злодейство и теперь бегут от него, как муравьи от жаркого костра в стороны.

"Нет, - думалось в ту пору молодой женщине, - не может быть такого, чтобы на Земле восторжествовал какой-то не мыслимый для таких, как она, злодей. Скорее, мы сами в себе злодеи, если допускаем это с собой. К чему винить кого-то, когда сам в чем-то кому-то уступаешь и прячешься, как побитый пес в кусты. Если нет до нас дела богам, то почему тогда мы так страдаем? Значит, бог есть, ибо не было бы его - не было бы и состязаний в любви к другому такому же, позади и рядом идущему".

Так заключала сама для себя молодая мать, делая что-то по дому или заботясь о ребенке.

Ей некогда было отдыхать и в те редкие выпадающие минуты свободного времени, она просто спала, так как сильно утомлялась за время постоянных забот и хлопот.

Прошел еще месяц.

Мальчик немного подрос, а мать  начала подумывать о том, как бы ей подыскать другое жилье.

Вскоре должна была наступить зима, и хотя это не сильно холодное время, все же нужно было подумать о том, как дальше существовать и где доставать себе пищу. Ведь в округе уже почти ничего не осталось.

Она с грустью смотрела на последние крохи зерна, собранного только вчера на заброшенном участке, и даже тихонько всплакнула. Нужно было что-то предпринимать. Но что?

У нее никого нет. И никому она, кроме своего сына не нужна. Кто ее прокормит, кто пустит к себе?

А если даже и пустит, то кто поверит в ее судьбу, а тем более, ее рассказу о том, что она сама выжила в этих краях.

Местность здесь была не очень гористая, но и долиной ее не назовешь.

Повсюду росло пальмовое дерево, совсем  незначительная часть фруктовых деревьев и небольшие кусты плодовитого растения, питаться плодами которого было очень плохо, так как они вызывали потом необычайную жажду и к тому же, придавали горечь ее молоку.

Сама земля, в основном, была песчаной с примесью довольно большого количества глины, а также красного пористого камня.

Часть земель, специально отобранных местным населением, была предназначена под посевы зерновых, но даже в течение многих лет ее постоянной обработки она скудно родила, не давая хорошего урожая тем племенам, что эту местность населяли.

Мария шла сюда вместе со своим племенем. Они хотели выйти к морскому побережью, дабы попробовать соленой воды и где-то рядом с ним обустроиться.

Главный говорил, что в тех краях должна быть хорошая земля, которая даст им прибыль и удвоит хозяйство. А, может, по дороге найдут и что-то более подходящее.

Женщина снова посмотрела вокруг, и ее сердце больно заныло. Нарастала внутренняя тревога за свою жизнь и сына.