Страница 5 из 15
А в доме шел негромкий разговор.
– Анри, это небывалая война, – произнес гость. – Всё, что раньше было само собой разумеющимся, скоро будет забыто. Нет больше войны по правилам, с красивыми пехотными каре, знаменами, раззолоченными мундирами. Мои офицеры еще не поняли это, да я и сам не до конца понимаю. Но это так. Всё, что раньше годилось только для войны с туземцами в колониях, теперь через считаные дни станет допустимо и в Европе.
Лугару-старший тяжело вздохнул:
– Когда-то и штурм Каркассона казался немыслимым…
Генерал Жоффр был уроженцем Лангедока, поэтому, услышав о Каркассоне, кивнул печально:
– Ты меня правильно понял, Анри.
– И чем мы можем помочь?
– Я хочу поговорить с Арманом.
– Сейчас позову. Что ж, ему не привыкать воевать…
Война только разворачивалась в поистине широкоформатное действие, но в тылу уже запахло пороховой гарью, немереными барышами для немногих и лишениями и трудностями для остальных. Газеты запестрели объявлениями соответствующей тематики:
«К вступительным экзаменам на ускоренные КУРСЫ ПРАПОРЩИКОВ при военных училищах быстрая и солидная ПОДГОТОВКА с гарантией успеха…»
«ГЕНЕРАЛЬСКОЕ пальто на крымском барашке, на рост выше среднего ПРОДАЕТСЯ Ропшинская улица дом № 18 квартира № 18. Видеть с 10-ти до 12-ти часов и с 5-ти до 7-ми часов».
Журнал «Искры» подробно сообщал о визите французского главнокомандующего, намекая, что «вождь французской армии» провел переговоры не только о взаимодействии обычных войск, но и о сотрудничестве в области тайных операций и разработки нового небывалого оружия.
«Нынешний главнокомандующий французской армией генерал Жоффр и высшие русские военные круги хорошо знают друг друга. Во время поездок в Россию генерал Жоффр находился в тесном общении с целым рядом начальствующих лиц русской армии. Генерал Жоффр был милостиво принят Государем Императором в Новом Петергофе. В день своего приезда в Петроград генерал Жоффр в беседе с журналистами заявил:
– Как солдат, я не имею права ничего сказать по поводу нашей миссии…
Из всего этого с несомненностью вытекает, что результатом посещения Великим Князем Николаем Николаевичем Франции и поездки генерала Жоффра в Россию явились полное ознакомление союзных держав с военными силами друг друга и выработка согласованных действий… Относительно генерала Жоффра следует еще добавить, что перед поездкой в Россию он, в качестве начальника французского генерального штаба, много работал над реформированием плана французской мобилизации».
Что еще изменилось в столице после вступления Российской империи в войну? Появились патриотические призывы (в том числе – и объявления, предлагающие бойкотировать германские магазины и товары, покупать русское), начался повсеместный сбор пожертвований в пользу фронта, обустройство новых частных больниц для раненых. В первые недели все верили в быструю победу над врагом. На фронт отправились многие аристократы и представители светского общества, но уже через пару месяцев в Петрограде начались отпевания геройски погибших в боях гвардейских офицеров (и не только их). Затем стали наводить порядок и запретили торговлю спиртными напитками. Было издано распоряжение градоначальника, коим запрещалось «воспроизводить фотографические снимки и рисунки с воинских частей и учреждений, с укреплений, орудий, судов, постов, железнодорожных путей и всяких работ, производимых по распоряжению военных властей, а также ходить в районе таких работ вне проезжих или необходимых для местных жителей дорог».
Любой говоривший по-немецки вызывал в толпе подозрение и мог быть назван врагом… Были убраны все вывески на немецком…
Впрочем, жертвы были не только на фронте. 28 августа дворники дома № 4 по Эртелеву переулку, Василий Михайлов и Сергей Сидоркин, решили гульнуть и выпили большое количество денатурированного спирта из большого фонаря, освещавшего двор. После того как они почувствовали себя плохо, были отправлены в Обуховскую больницу, где ночью и скончались. Спустя пять дней в больницу Святой Марии Магдалины, располагавшуюся на Васильевском острове, поступил с признаками отравления денатурированным спиртом сапожник Василий Жаров, который вскоре, не приходя в сознание, скончался.
На тихой окраине Питера о начавшейся войне еще ничего не напоминало. Разве что через несколько дней проехала со стороны дач в открытом экипаже барыня в сарафане с душегреей и в высокой кике. При ней были нарядные детишки в костюмах разных стран, но каких – этого Василий распознать не сумел, приметил только белую ланголию[4] и яркий жилет поверх белой же рубашки на одном из мальчиков. В такой одежде был изображен на лубочной картинке, висевшей в горнице, некий греческий герой, воевавший против турок. Под мышкой барыня держала толстого мопса в наморднике с карнавальными усами.
– Да ведь прямо царь Вильгельм! – воскликнул кто-то из зевак, указав на собачку.
Барыня, как понял Василий из последующих разговоров, ехала на благотворительный базар, собирать деньги для лечения раненых.
А еще несколькими днями позже хозяев дома окликнул другой постоянный покупатель, проезжавший мимо. Пока его супруга жаловалась молочнице, что летний отдых пришлось прервать, а значит, не до конца насладиться творожными запеканками, молочными сладостями и прочими лакомствами, на которые их дачная кухарка такая мастерица, этот господин хоть и в штатском пока, но с очевидной военной выправкой вдруг обратил свой взор на Василия.
Потом посмотрел на хозяина, который тоже без удовольствия слушал женскую болтовню, переминаясь с ноги на ногу. И – снова на Василия. Спросил:
– А скажи-ка, молодец, ты на солнце обгореть не боишься?
– Нам солнце не страшно, сударь, мы привычные.
– Ах вот как… И что же ты, совсем со двора не выходишь?
– Не положено. Только если позовут.
– Кто позовет?
– Хозяева. Или дети хозяйские, когда вырастут и своим домом заживут.
– Понятно. Надо же, говорила мне матушка, что у нас в роду видящие бывали, а я не особо верил. Но я думал, что ваше племя поменьше габаритами будет, всё больше котики или хорьки всякие.
– Могу и котиком… – усмехнулся Василий.
– Да? То есть, и это правда? Интересно, интересно… А хотел бы ты мир посмотреть, там, за воротами?
Василий не ответил. Но ощутил жгучее желание увидеть всё то, о чем говорилось в сказках, что слабым подобием отображалось на цветных лубках…
Назавтра младший домовой Василий с подворья такого-то на Малой Охте получил официальную призывную повестку, предписывающую хозяевам дома исполнить подобающий обряд провожания, а ему самому – прибыть в распоряжение полковника особого отдела Эдуарда Алексеевича Утукина.
Положение на фронтах, привлекавшее внимание миллионов на пяти континентах, заполнило на четыре долгих года первые полосы газет. Выходивших даже в тех странах, которые придерживались нейтралитета.
27 августа 1914 года военные сводки немецкой стороны звучали торжествующе: «Германские армии с победными боями вступили на территорию Франции от Камбре до Вогез. Враг, разгромленный на всех участках фронта, отступает и не может оказать серьезного сопротивления наступающим германским войскам».
Впрочем, реальность была чуточку менее радужной. Один из офицеров тогда записывал в дневнике: «Наши люди дошли до крайности. Солдаты валятся от усталости, их лица покрыты слоем пыли, мундиры превратились в лохмотья… Солдаты шли с закрытыми глазами и пели, чтобы не заснуть на ходу. И только уверенность в предстоящем триумфальном марше в Париже поддерживала в них силу».
Уже упомянутый план недавно почившего графа фон Шлиффена был прост и понятен – сначала взять Париж, потом добивать. 30 августа армия фон Клюка оказалась уже в Компьене. Защищать Париж было некому. Британцы спешно отступали. Их главнокомандующий сэр Джон Френч демонстрировал явное намерение бросить генерала Жоффра и его солдат на произвол судьбы.
4
Часть греческого национального костюма.