Алая королева

Дверь в мою спальню приоткрылась, и на пороге показалась моя гувернантка.

— Ваш деверь Джаспер, — начала она, — спрашивает, не согласитесь ли вы назвать ребенка именем, которое он выбрал. Он собирается написать королю и вашей матушке и сообщить им, что хочет назвать племянника Эдмунд Оуэн в честь его отца и деда.

— Нет, — решительно возразила я. — Нет, Эдмундом ни за что его не назову!

У меня не было ни малейшего желания давать сыну имя человека, из-за которого я так жестоко страдала, который не принес мне ничего, кроме боли и унижения. Впрочем, имя его глупого отца меня тоже совершенно не устраивало.

— Но Эдуардом вы не сможете его назвать, — заявила гувернантка. — Эдуардом уже зовут нашего принца, королевского сына.

Тут я вспомнила о нашем «спящем» короле: вдруг он очнется ради мальчика из рода Ланкастеров, которому дали имя в его честь? Хотя рождение собственного сына-принца, которого назвали Эдуардом, он так и проспал.

— Я назову его Генри. Это самое что ни на есть королевское имя. Самые лучшие и самые храбрые короли Англии звались Генрихами. Вот и мой мальчик, став королем, будет носить имя Генрих Тюдор. — И я еще раз с гордостью повторила: — Да, он будет Генрихом Тюдором!

А про себя подумала: «Когда «спящий» король Генрих Шестой умрет, мой сын займет его место и станет Генрихом Седьмым».

— Но ваш деверь просил назвать мальчика Эдмундом Оуэном, — упрямо твердила гувернантка, словно я была глухой или совсем тупой.

— А я сказала, что дам ему имя Генри, — настаивала я. — И я уже называла его так. Отныне таким будет его имя. И покончим с этим. Я давно уже называла его Генри в своих молитвах. Теперь его осталось только окрестить.

Услышав в моем голосе звенящую решимость, гувернантка изумленно подняла брови и пробормотала:

— Им это не понравится.

Затем она вышла из комнаты — отправилась жаловаться моему деверю, что девчонка заупрямилась и наотрез отказывается назвать сына в честь своего покойного мужа, что она сама выбрала имя для младенца и теперь разубедить ее невозможно.

А я устало откинулась на подушки и закрыла глаза. Мой мальчик будет зваться Генри, и, кто бы там что ни говорил, он станет королем Генрихом Тюдором!

ВЕСНА 1457 ГОДА

После родов мне пришлось провести в своих покоях еще целых шесть недель, и лишь затем я смогла наконец отправиться в часовню и пройти обряд очищения от греха деторождения. А когда я вернулась, ставни в моих комнатах уже были открыты, темные занавеси с окон сняты, на столе стояли кувшины с вином и тарелки с пирожками. Джаспер навестил меня и поздравил с появлением сына. Няньки передали мне, что Джаспер каждый день заглядывает в детскую, словно это он — счастливый отец, и сидит у колыбельки, если малыш спит, нежно касаясь пальцем его щечки или поддерживая ладонью его туго спеленатую головенку. Если же младенец бодрствует, Джаспер наблюдает, как его кормят или как перепеленывают, и восхищается его прямыми ножками и сильными ручками. По словам служанок, Джаспер часто просит подольше не завертывать ребенка в свивальник, чтобы еще полюбоваться его маленькими кулачками и толстенькими ножками. Впрочем, няньки считали, что Джаспер поступает не по-мужски, что это не дело, когда молодой мужчина постоянно болтается возле детской колыбели, и я, пожалуй, была с ними согласна, однако знала: Тюдоры всегда поступают именно так, как нравится им самим.

Войдя ко мне, Джаспер осторожно улыбнулся и поинтересовался:

— Ты хорошо себя чувствуешь, сестра?

— Да, вполне хорошо, — ответила я и тоже улыбнулась.

— Слышал, что роды были очень трудные.

— Да, очень.

Джаспер кивнул и продолжил:

— Я получил послание от твоей матери, адресованное тебе. Впрочем, она и мне написала.

Он передал мне листок бумаги, сложенный вчетверо и скрепленный печатью моей матери — гербом Бофоров в виде решетки крепостных ворот. Я аккуратно сломила печать и пробежала глазами по строчкам. Мать писала по-французски; она велела мне встретиться с ней в замке Гринфилд, город Ньюпорт, графство Гвент.

Больше там не было ни слова. Ни капли любви или беспокойства о моем новорожденном сыне, ее внуке. Я помнила, как она приказала повитухам, если придется выбирать между мальчиком и матерью, спасать мальчика, а мать может и умереть. Решив не обращать внимания на холодный тон послания, я повернулась к Джасперу.

— Она, случайно, не написала тебе, зачем мне ехать в Ньюпорт? Дело в том, что мне она не потрудилась этого объяснить.

— Написала, — кивнул он. — Мне надлежит доставить тебя туда в сопровождении вооруженного эскорта. А сын твой пока останется здесь. Тебе предстоит встреча с герцогом Хамфри Бекингемом. Это его замок.

— Но зачем мне встречаться с ним? — удивилась я. — Может, его назначили моим новым опекуном? Кстати, Джаспер, не мог бы ты сам взять надо мной опеку?

У меня сохранились какие-то весьма смутные воспоминания об этом герцоге, который возглавлял одно из самых богатых и знатных семейств королевства. Мы, кстати, и с ним тоже были дальними родственниками.

Брат моего покойного мужа потупил взор.

— Нет. Дело совсем не в этом… — Он попытался улыбнуться, но все равно его взгляд был печальным и жалостливым. — Тебе предстоит снова выйти замуж, сестра. За сына герцога Бекингема, сэра Генри Стаффорда. Как только закончится год твоего траура по моему брату. Но брачный контракт должен быть подписан прямо сейчас, и обручение тоже должно состояться немедленно. Так что теперь ты станешь женой сэра Генри.

Я посмотрела на него и по его глазам поняла, какой ужас отразился на моем лице.

— Значит, я снова должна выйти замуж?! — не сдержавшись, выкрикнула я так пронзительно, что даже смутилась.

Дело в том, что я моментально вспомнила недавно пережитые родовые муки и поняла: еще одни роды наверняка меня убьют.

— Скажи, Джаспер, могу ли я отказаться и не ехать? — взмолилась я. — Нельзя ли мне остаться здесь, с тобой?

Он покачал головой.

— Боюсь, это невозможно, сестра.

МАРТ 1457 ГОДА

Я — посылка. Меня, словно посылку, перевозят с места на место, передают из одних рук в другие, то разворачивают, то снова заворачивают, как кому заблагорассудится. Еще меня можно назвать сосудом для вынашивания сыновей, и совершенно неважно, для какого именно влиятельного господина. Никто, никто не замечает, что на самом деле я — молодая женщина из очень знатной семьи, что я в родстве с самим королем, что я обладаю исключительной набожностью и прочими несомненными достоинствами, которые, видит Бог, заслуживают хоть какого-то признания. Но на мои личные качества всем наплевать. Сначала меня отправили в замок Ламфи, а теперь мне пришлось тащиться верхом на толстой кобыле в Ньюпорт. Сидя позади грума, я даже дорогу перед собой толком не могла разглядеть; лишь украдкой, мельком между ногами бегущих рядом коней вооруженной охраны, я успевала ухватить глазом раскисшие поля и блеклые пастбища. Охранники были вооружены копьями и дубинками, на воротниках — герб Тюдоров. Впереди на боевом коне скакал Джаспер; он заранее предупредил всех, что нужно быть готовыми к вероятной засаде, которую вполне способны устроить люди Херберта, или к иным неприятностям вроде столкновения с бандой грабителей. А по мере приближения к морю Джаспер все сильнее тревожился из-за того, что на нас могут напасть морские пираты. Вот меня и защищали со всех сторон. Что ж поделать, такова была страна, в которой я жила и которой так не хватало настоящего, сильного правителя.

Решетка ворот Гринфилд-хауса была уже поднята; мы проехали под ней, и решетка тут же с грохотом опустилась. Пока мы спешивались во дворе перед замком, на крыльце появилась моя мать и пошла мне навстречу. Я не видела ее почти два года — помнится, в день моей свадьбы она уверяла меня, двенадцатилетнюю девочку, что мне нечего бояться. Когда она приблизилась к нам, я тут же смиренно потупилась и опустилась перед ней на колени, испрашивая благословение, поскольку поняла: как только она увидит мое лицо, то сразу догадается, что я все знаю — и то, как ужасно она солгала мне в день свадьбы; и то, что мне пришлось лицом к лицу встретиться со смертью; и то, что мне известно о ее готовности принести меня в жертву ради своего внука и наследника. Ей-то, впрочем, нечего было меня опасаться — она и тут во всем чувствовала себя правой. Зато у меня причин для опасений хватало.