Страница 6 из 7
Голос его зазвенел. И прекрасен, и страшен был царь в эти мгновения. Горели его глаза, ноздри раздувались, вздрагивали губы, высоко вздымалась богатырская грудь.
Наконец, поборов себя могучим усилием воли, Петр взялся за книгу. Ветер теребил занавески на окне, ветки шуршали глухо. Царь насторожился: до его чуткого слуха донесся отдаленный говор, и ему показалось, что голоса все приближаются и что скрипнула приворотная калитка. Страх холодком пробежал по спине. Петр выглянул во двор. Было темно, веяло прохладой, из пасторского сада лился аромат цветов. В саду стояла ночная тишина, слышался только шелест листьев под легким налетевшим ветерком.
— Причудилось, надо быть, мне, — промолвил царь, — никого там нет. — Да и кому быть? Сестра Софья сюда своих соглядатаев послать не осмелится… Ох, сестра, сестра! — он нахмурился, вспомнив про правительницу, но, опять подавив в себе закипавшее чувство, махнул рукой и подошел к завешенному углу.
Отдернул занавеску, за ней оказался прекрасно собранный человеческий костяк, установленный во весь рост на широкой подножке. Глазные и носовые впадины зияли на его белой кости. Беззубый рот был раздвинут, и казалось, что эта страшная мертвая голова улыбается царю, кости-руки были протянуты вперед, словно скелет хотел обнять Петра.
— Не шути, брат, — пробормотал государь и, взяв костяк, перенес его к столу. Сел сам и развернул одну из книг. Перелистав несколько страниц и найдя нужное ему место, он поднял и укрепил подставкой одну из рук скелета так, что она приняла нужное положение, повозился с его костяной ногою, стал повторять урок, вприщурочку глядя на скелет, лишь изредка заглядывая в учебник:
— Сие есть локтевая кость, сие — лучевая, сие — голень, вот малая берцовая, вот копчиковый отросток…
Царь увлекся. Время летело незаметно. Наконец, закончив, Петр, придал скелету прежнее положение, поставил костяк пред глазами, а сам закурил трубку с длинным чубуком: напряженно работавший мозг требовал взбодрения.
Петр курил истово, и клубы табачного дыма носились над его головой, окутывая и его, и стоявший пред ним скелет — мрачноватая картина! Но венценосный ученик не обращал на это внимания. По временам он отрывался от книги, склонялся к скелету, трогал его, повертывал, похрустывал косточками, давно уже высушенными, и чудилось: слушает, понимает его безмолвный приятель…
А ветки за окнами шевельнулись сильнее. Стрельцы Кочет и Телепень промелькнули в калиточку пасторского дома. Телепень бодрился, держался на ногах достаточно твердо, бормотал, себя успокаивая:
— А что, брат, ведь хорошо я придумал? Ведь верно, хорошо?
— Чего уже лучше! — насмешливо ответил Кочет. — Вот как хозяева надают в загорбок, совсем чудесно будет.
— Не надают… Мы и сами с усами… Сдачи дадим…
— Тише ты, видишь? — указал Кочет на отворенное окно, из которого выбивался неяркий свет. — Ведь не спят еще, проклятущие.
— Да, я и то вижу… А ведь беседка, что я наметил, прямо против окна…
— Думаешь, не увидят?
— Может, и ничего, а увидят — прогонят… Ночуй в канаве… Эх ты, жизнь…
— Что же делать?
— А вот что! Переждем тут, под стеной… Не до петухов же не спать будут. Угомонятся, тогда мы в беседку и проберемся.
— Дело, — согласился Кочет, — переждем!
Они притаились под стеной вблизи открытого окна; шум, вызванный ими, привлек внимание чуткого Петра, который настороженно стоял у занавески, стиснув рукоять ножа.
Шло время… Стрельцам давно уже надоело стоять и ждать, да и спать им хотелось, так что невтерпеж стало.
— У, полуночники! — с сердцем выбранился Кочет. — Ночь уже на дворе, а они не укладываются… А знаешь что, Телепень?
— Что?
— Давай поглядим, кто там такой полуночничает? Може, немчинская девка с хахалем милуется.
— Так мы их спугнем, — хохотнул, оживился Телепень. — Верно ты говоришь, давай!
Они подкрались, затаивая дыхание, к окну. Первым взобрался на узкую завалинку Кочет, заглянул и кубарем, без звука скатился вниз, кинулся в кусты. Что такое? Телепень постоял, подумал и, подумав, не говоря ни слова, сопя, полез к окну. Он увидел комнату в табачном дыму, мертвую улыбку скелета и глаза царя, глядящие на него.
Волосы дыбом поднялись под шапкой у парня, ослабели руки…
— Чур, меня чур! — вырвался из его груди дикий, отчаянный вопль. — Оборотень, антихрист!
Затопали по земле его сапоги, зашуршали у калитки кусты.
Петр сутулил плечи у окна…
XI
Анхен
Сумрачен был взгляд царя. Скулы его каменели. Заговор? Вспомнились очумелые глаза мордатого стрельца, его вопль. Царь покачал головой, хмыкнул. И вдруг весело, безудержно рассмеялся.
— И поделом негодникам! — бормотал он сквозь смех. — То-то я думаю, их душа в пятки ушла… Эх, людишки, — презрительно закончил он и, позабыв о приключении, снова принялся за прерванную было работу.
Но, должно быть, в этот вечер ему не суждено было заниматься науками: только что венценосный ученик хотел углубиться в книги, как у дверей послышались веселый девичий говор и смех.
Он приподнял голову и слегка улыбнулся.
— Ишь, — проговорил вполголоса, — одна стрекоза другую привела… Что же они сюда не идут? Чего там за дверями стрекотать?
Как бы в ответ дверь распахнулась и в кабинет пастора вбежала Елена, таща за руку другую девушку.
— Иди, Анхен, не упрямься, — смеясь, сказала она, — молодой московский царь — не медведь и тебя не укусит.
Петр поднялся со стула и во все глаза смотрел на гостью, чувствуя, как вдруг загорается все его лицо. Пред ним была та самая неземная нимфа, которая рисовалась в его молодых грезах: не лупоглазая жирная московская «тетеха», нет, это была она — высокая, статная. Тяжелые золотистые косы змеями висели по плечам, голубые глаза смотрели гордо, но в то же время кротко. Щеки так и пылали ярким румянцем. Девушка была, видимо, смущена этой неожиданной для нее встречею, однако на ее лице не отражалось ни испуга, ни тревоги. Петр даже плохо слушал Елену от волнения. О чем это она?..
— Ваше царское величество, — с церемонным реверансом говорила Елена, — прошу вашего позволения представить вам мою подругу Анхен Монс.
Это имя было знакомо Петру. Он не раз слыхал о Иоганне Монсе, богатом виноторговце. Ясно, что эта девушка — его дочь.
— Я рад знакомству с вами, фрейлейн, — проговорил он, протягивая девушке руку. — Слышал о вашем отце, а вот теперь вижу вас…
— Что ты так на него смотришь, Анхен? — оставляя в стороне всякую церемонность, воскликнула Елена. — Ты, может быть, удивляешься, что он так прост? Вероятно, тебе наговорили, что эти московские цари — какие-то божки… сидят на своих престолах, а им все кланяются… Так нет, видишь, вон он какой… Он у вас бывает запросто и даже не любит, когда его здесь называют царем. Ну, знакомьтесь же, разговаривайте… Я пойду по хозяйству! — И Елена убежала, оставив молодых людей одних.
Как всегда, на первых порах неожиданного знакомства чувствовалась неловкость. Очевидно, Петр произвел сильное впечатление на молодую девушку, ее зоркие глазки сразу заметили, что он тоже смотрит на нее с волнением. И разговор не клеится. Молодые люди задавали друг другу незначительные вопросы, отвечали на них, но смущение все-таки владело ими. Разговор то и дело прерывался…
Так прошло некоторое время.
Вдруг в кабинет вбежала Елена Фадемрехт. На этот раз она была взволнована и даже испугана чем-то.
— Государь, — заговорила, прерывисто дыша, — тут сейчас явился какой-то молодец, который желает видеть вас.
— Кто такой? — нахмурившись, спросил Петр.
— Не знаю, но он очень настойчив и говорит, что если не будет допущен к вам, то могут произойти для вас большие неприятности…
— Э-эх! — досадливо махнул рукой Петр, вспомнив вытаращенные глаза стрельца, — так вот всегда… Прознали, значит, мелкие шавки мой след… Вы, фрейлейн, ничего не слыхали?