Пират (сборник)

– Лошадь сошла с ума, она разбила качалку и чуть не убила меня, – жалобно сказал помощник.

– Почему же вы сразу не съехали с круга? Лошадь не должна чувствовать, что она сильнее, – орал всегда спокойный Африкан на своего помощника. – Теперь я должен в третий раз ехать на нем на круг. Заведи лошадь в конюшню, закрой ворота и подай хлыст, – приказал он Сеньке.

Сенька подал хлыст. Африкан спокойно, без злобы, стегнул несколько раз Браслета хлыстом. Браслет метался и дрожал при каждом ударе.

Третий раз Браслет вышел на круг. Сам Африкан Савин сидел в качалке. Очутившись на дорожке, Браслет, не дожидаясь посыла, рванулся и понес. Африкан откинулся назад и почти повис на вожжах. Разбрызгивая пену, храпя, Браслет несся по кругу. Мыло пышными хлопьями повисло на сбруе. Удила рвали рот, но он уже не чувствовал боли. По кругу раздался тревожный крик:

– Берегись!

Наездники, торопясь, съезжали в сторону.

По большой дорожке, закусив удила, неслась обезумевшая лошадь. Она неслась прямо на забор и каждую минуту могла убить наездника и убиться сама.

Но вот Браслет разжал зубы. До забора не оставалось и десяти метров, когда, почувствовав ослабление вожжи, он чуть-чуть отпустил удила. И в то же мгновение Африкан изо всей силы потянул к себе вожжи и, упираясь в стремена, разогнулся, как пружина.

Изо рта Браслета брызнула кровь. Он захрипел и грохнулся на песок вместе с качалкой. Мгновенно сбежались люди и окружили упавшую лошадь. Браслет лежал не двигаясь, откинув голову, и тяжело дышал… Африкан встал с земли, отпустил подпругу и подтянул уздечку. Браслет открыл глаза, поднял голову и посмотрел на людей, словно проснувшись. Африкан ласково похлопал его по шее и дернул еще раз. Браслет поднялся и теперь стоял, дрожа и пошатываясь. К потным бокам прилип толстый слой песка. Капли крови медленно скатывались с губ. Рыбкин взял его под уздцы и повел в конюшню. Сенька сзади поддерживал разбитую качалку. В конюшне Рыбкин сказал, ни к кому не обращаясь:

– Такой наездник, и такой дурак!

На следующий день между хозяином и Африканом Савиным произошел короткий разговор.

– Господин Лысухин, – сказал Савин. – Браслету Второму нужен длительный отдых. Мой совет – увезти его на это время за город на траву.

– Через три недели разыгрывается десятитысячный приз, и когда его возьмет Браслет Второй, тогда можно будет говорить о травке.

– Браслету Второму необходим немедленный отдых, – повторил Африкан.

– А мне необходимо десять тысяч. Конюшня последнее время слабо себя оправдывает, – упрямо сказал хозяин.

– У него плохое сердце, он может погибнуть.

– Что же делать, спорт связан с риском. Кстати, Браслет теперь стоит дешевле суммы приза. Свою стоимость он уже отработал, и я могу рискнуть.

– Лошадь отказывается работать. Она будет защищаться.

– Такой наездник, как вы, может заставить ее идти и сделать все, что он хочет. Двадцать процентов будут ваши. Браслет все равно пойдет на приз, и вы потеряете две тысячи. Подумайте.

– Я на нем не поеду, господин Лысухин. С Браслетом Вторым раньше двух месяцев наезднику делать нечего. Я не ветеринар и не коновал.

– А я десять тысяч считаю в своем кармане, – услышал наездник, уходя из кабинета.

Скоро в конюшне появился новый наездник – англичанин Фильмер.

Фильмер славился умением укрощать строптивых лошадей. Сам он рассказывал множество невероятных и поразительных случаев из своей тренерской практики. Среди специалистов он пользовался неважной репутацией. Настоящие тренеры и наездники старались держаться от него подальше. Зато у барышников, у мелких владельцев и игроков он был в большом почете. Внешность его приятностью не отличалась. Небольшого роста, кривые короткие ноги в ботфортах подпирали большое, сильное туловище. Длинные руки свисали почти до колен. Голова квадратная, из-под крючковатого носа торчали пушистые усы. Сизые от бритья щеки и круглые черные глазки под редкими бровями дополняли портрет. Говорил он очень громко и очень много.

Увидев его в конюшне, Рыбкин отвернулся и проворчал:

– Черт дьявола прислал.

Наездник похлопал Браслета по шее, приговаривая:

– Хо-хо! Кто сказал, что он не будет ходить? Такой голубчик пойдет как пуля. Правильно я говорю, а? – спрашивал он, ни к кому не обращаясь, и, не дождавшись ответа, продолжал: – Я, голубчик, и не с такими справлялся. А ну-ка, миленький, собери-ка, я на нем прокачусь.

Сенька собрал Браслета. Новый наездник стоял рядом и, не переставая, говорил о том, что не родилось еще такой лошади, которую бы он, Фильмер, не сумел заставить плясать под свою дудку. Удила он забраковал.

– Хо-хо! – гоготал он. – С такими удилами молоко возить, а не на призы ездить. – Он выбежал из денника и принес новые удила. – Вот это вещь, – сказал он, протягивая Сеньке жесткие, колючие удила. – Вот эти и ходить будут на нем. Понял, миленький? Фильмер подберет к нему ключи. Подай мой хлыст, – приказал он Сеньке, садясь в качалку.

Сенька подал длинный, полутораметровый хлыст из китового уса, туго обтянутый кожей.

– Ну, поедем на прогулку, – оскалил зубы Фильмер.

Браслет спокойно вышел из конюшни на улицу и свернул на ипподром. Но перед открытыми воротами на круг он уперся, как перед стеной. Фильмер перевел удила. Браслет мотал головой, топтался на месте и пятился назад. Фильмер рванул к себе вожжи, и жесткие проволочные удила врезались в еще не заживший рот. В то же мгновение голова наездника, описав полукруг, стукнулась о землю, а ноги взвились кверху. Браслет поднялся на дыбы, он мог рухнуть на спину, разбиться и придавить наездника. Фильмер освободил ноги, перевернулся через голову и откатился в сторону. Почувствовав свободу, жеребец бросился к выходу. Фильмер, как кошка, метнулся следом и, сделав огромный прыжок, на полном ходу вскочил в качалку. Все это произошло необыкновенно быстро и неожиданно. Прыгнув в качалку, Фильмер крикнул, как в цирке:

– Але! – помахал рукой и схватил вожжи.

Браслет остановился. Наездник повернул его и пустил тихой рысью по двору. По двору Браслет бежал охотно. Он тряс головой и довольно пофыркивал, успокоенный, что его не гонят на круг.

Фильмер решил перехитрить Браслета. Он выждал, пока жеребец успокоится, и, улучив мгновение, с полного хода дернул вожжой и направил его в ворота. Прежде чем Браслет успел опомниться, он уже был на кругу. Очутившись на дорожке, он задрожал и остановился как вкопанный.

– Проведите его, – закричал Фильмер, работая удилами.

Два конюха с двух сторон схватили Браслета под уздцы и потянули на круг. Браслет осел на задние ноги, уперся передними и не двигался. Глаза у него сузились, и в глубине замелькали зеленые огоньки. Уши нервно стригли воздух. Вдруг он оскалил зубы и лязгнул ими у самого носа одного из конюхов. Конюх вскрикнул и, выпустив недоуздок, отскочил в сторону. Браслет взвился на дыбы. В следующее мгновение он ударил передними ногами о дорожку и, высоко подбросив зад, с размаху трахнул копытами по качалке. Удар был неожидан и так силен, что качалка разлетелась вдребезги и наездник рухнул под копыта лошади. Казалось, что Фильмеру пришел конец. Браслет, никогда до этого не бивший задом, словно обрадовавшись неожиданно открытому способу мести, с визгом еще раз ударил ногами. Сенька на полсекунды зажмурил глаза. Копыта Браслета ударили воздух. Открыв глаза, Сенька увидел живого и невредимого Фильмера, уцепившегося за уздечку. Он улыбался, но лицо его было бледно.

– Бери, чего стоишь! Веди в конюшню, – закричал он Сеньке.

Сенька заметил, что Фильмер, как заика, с усилием выговаривает каждое слово.

В конюшне Фильмер коротко привязал Браслета и с размаху со злобой ударил хлыстом. Браслет подбросил зад и ударил копытами в стену. Фильмер стоял у головы и, не переставая, стегал его.

Сенька, сжав кулаки, глядел на экзекуцию. Когда, кончив порку, Фильмер ушел из конюшни, Браслет уткнулся головой в угол. Он вздрагивал всем телом, словно ребенок, который устал от долгого плача.