Путь Черной молнии

Овчинников протянул палец к кнопке звонка.

- Она здесь, в Томске.

- Лида в Томске?

- Да, она посещает лекции, готовится к поступлению в медицинский институт.

- А ее отец, он тоже здесь?

- Да, она живет у него.

- Адрес, быстро.

- Я не знаю, где они живут, но Вы можете найти Лиду в библиотеке, она часто там бывает.

- Ну, смотри Клавдия, если обманула меня, шкуру спущу.

Он вызвал конвойного и приказал отправить женщину в камеру со смягченным режимом, а на самом деле покачал ей вслед головой и, прихлопнув папку с делом Марусевой Клавдии Петровны, подумал: "Твое дело Клава закрыто, сегодня ночью ты подпишешь признание в своем участии в контртеррористической организации, а завтра тебя выведут на задний двор. Решение тройки не оспаривается, и приговор приведется в исполнение немедленно. Завтра нужно захоронить новую партию расстрелянных, мест для этого не хватает, придется вывозить за город".

Здесь Овчинников был уверен на все сто, подобные дела решались за одни сутки: арест по справке НКВД, обвинение в заговоре, выдавливание показаний, подписание признательного протокола и обвинительного заключения, решение тройки и ВМН (Высшая мера наказания - расстрел) в виде расстрела.

Да что там какая-то Клавдия Марусева, когда перед Овчинниковым сидела в мае месяце бывшая княгиня Елизавета Александровна Волконская, высланная со своим мужем А.В. Волконским из Ленинграда в Томск. Овчинников дал согласие и подписал справку на ее арест за участие Волконской в контртеррористической организации "Союз спасения России". Несколько месяцев назад он был еще старшим лейтенантом и родные органы, оценив по достоинству его труд, присвоили ему звание капитана.

Овчинников вызвал к себе начальника спецкомендатуры и отдал приказ, чтобы направили в лес команду для снятия дерна и приготовили общую могилу, где после расстрела, приговоренных тройкой тридцать семь человек, необходимо вывезти ночью и закопать, а сверху могилу уложить дерном. Чтобы не знала ни одна душа, персонал горотдела и милиция в этом деле разобщены, и каждые по отдельности выполняют свои функции. Расстрельная команда работает, как часы: чекисты, постоянно поддерживая себя спиртом, отправляют на задний двор к выкопанной яме приговоренных и пускают в расход. Овчинников иногда отдает приказы, чтобы берегли патроны и душили "врагов народа" веревками: на каждого приговоренного в среднем уходило на экзекуцию чуть больше минуты. Подобные рекомендации ему давали товарищи "сверху", дабы не пугать ночами местных жителей массовыми выстрелами. Иногда приговоренных тройкой к расстрелу, приходилось ликвидировать прямо в подземном переходе между управлением и тюрьмой. Их вели со связанными за спиной руками, и в какой-то момент исполнитель стрелял приговоренному в затылок, затем делал контрольный выстрел в голову.

Овчинников вспомнил, как 25 июля 1937 года, возвращаясь в Томск с совещания УНКВД в Новосибирске, пребывал в приподнятом настроении. Предварительная работа оперативного сектора, которую он возглавлял в Томске, не прошла даром. Зачатки по выявлению, кулаков, белобандитов, контриков (контрреволюционер) и прочих уголовников, дали первые ростки. В горотделе уже лежали сотни дел на антисоветчину, готовых к рассмотрению, с последующим арестом подозреваемых лиц.

На совещании, проводимом начальником УНКВД по Западно-Сибирскому краю С.Н. Мироновым, давалась жесткая установка: в каждом округе, районе, городе арестовать лимитированное количество "врагов народа", в основном применять к ним две категории: 1 - расстрел, и 2 - десять лет заключения без права переписки.

В Томске планировалось по 1-й категории пустить от десяти тысяч и более человек, а по второй свыше двадцати тысяч. Особенно упор производился на выявление и разгром организаций, сформированных за последние годы для борьбы с советской властью. Сегодняшний допрос Овчинникова в подвале, как раз объяснял работу чекистов в уже действующем плане. Штаб восстания, как будто бы располагался в Новосибирске, и структура организации имела военную составляющую: главная часть войска в крупных городах, а все остальные подразделения в районах, поселках, деревнях. Вся эта масса, то есть: крестьяне, священнослужители, колхозники, рабочие и руководители предприятий, были уже под прицелом оперсекторов НКВД, ожидавших приказа сверху об аресте контрреволюционеров. Списки лежали у начальников горотделов НКВД.

И вот - "массовые операции" начались, с каждым днем поглощая несметные "залежи врагов народа". Партия и правительство не поскупилось в людях, направляя на "ответственные" участки молодых следователей, еще не закончивших межкраевой школы НКВД. Машинисток, отбивающих дробь по клавишам, впечатывая фамилии приговоренных к ВМН и десяти годам без права переписки. Кипы бумаг и документов приходилось перелопачивать сутками. Всевозможный транспорт: гужевые повозки, грузовики, спецвагоны и плавучие баржи, все готовилось к приему "долгожданных" гостей.

Овчинникову тоже прислали из УНКВД зеленых следователей, еще не способных различить среди массы арестованных истинных шпионов и вредителей. По его подсчетам, если эти юнцы в неделю будут раскрывать по два дела, то сколько же лет понадобится на борьбу с врагами Родины?

Как правило, практика конвейера (беспрерывный, нередко многосуточный допрос) Овчинниковым и следователями сводилась к тому, что протоколы допросов заранее были заполнены машинным текстом или рукой следователя, подкреплялись они другими показаниями, взятыми у разных арестованных по одному и тому же делу. Обвинительное заключение и дальнейший приговор тройки, не подлежащий обжалованию и последующая за всем этим главная экзекуция - расстрел и вывоз к захоронению, при последующем оповещение родственников, что приговоренный осужден на 10 лет без права переписки и отправлен по этапу к месту отсидки.

Таким образом, отработанная схема с массовыми спецоперациями действовала безотказно, претворяя главный Сталинский тезис в жизнь: "Развитие социализма в молодом советском государстве тормозится антисоветскими элементами. Кулаки, белогвардейцы, западные переселенцы (немцы, поляки, прибалты) являются эксплуататорами трудового народа, партия и ее руководители в кратчайший срок должны избавиться от обременительного груза".

Овчинников прошел к начальнику тюрьмы и, отдав ему последние распоряжения по поводу ночной, коллективной "свадьбы" (неформальное высказывание сотрудников НКВД по поводу расстреливаемых лиц, имеется в виду свадьба со смертью), позвонил в спецкомендатуру и приказал коменданту прибыть в следственную тюрьму. Затем через тоннель, прорытый глубоко под землей, прошел в соседнее здание управления НКВД.

Из управления Овчинников направился в своей машине к библиотеке, которую, по словам Клавдии, посещает Лида. Подождав полчаса, он передал водителю фотографию Лидии и приказал неусыпно следить за женщиной:

- Проследишь, куда направится, где живет, с кем общается, и вечером доложишь.

- А если ее сегодня не будет?

- Завтра я направлю своего человека, он продолжит наблюдение. Да смотри, не выдай себя, подозреваемая не должна догадываться, что за ней ведется слежка.

Но предполагаемых шагов не последовало, Овчинников увидел, как из здания библиотеки выходит молодая, красивая женщина, он сразу же узнал ее - это была Лида. Защемило сердце, при виде "возлюбленной" и, приказав водителю ждать, капитан направился через дорогу навстречу идущей по тротуару Лидии.

Если бы перед ее взором сейчас предстал разъяренный и кровожадный медведь, она была бы не так поражена подобным зрелищем, но когда Лида увидела Овчинникова, ее словно парализовало: "О Боже! Вся жизнь теперь полетит под откос, лекции, учеба в институте. Этот мерзавец не даст мне жить спокойно".

Лида попыталась обойти стоящего перед ней Овчинникова, но, ухватив ее за локоть, он потянул к себе: