Последнее время

2001 год

«Нет, уж лучше эти, с модерном и постмодерном…»

Нет, уж лучше эти, с модерном и постмодерном, С их болотным светом, гнилушечным и неверным, С безразличием к полумесяцам и крестам, С их ездой на Запад и чтением лекций там,— Но уж лучше все эти битые молью гуру, Относительность всех вещей, исключая шкуру, Недотыкомство, оборзевшее меньшинство И отлов славистов по трое на одного. Этот бронзовый век, подкрашенный серебрянкой, Женоклуб, живущий сплетней и перебранкой, Декаданс, деграданс, Дез-Эссент, перекорм, зевок, Череда подмен, ликующий ничевок, Престарелые сластолюбцы, сонные дети, Гниль и плесень, плесень и гниль, — но уж лучше эти, С распродажей слов, за какие гроша не дашь После всех взаимных продаж и перепродаж. И хотя из попранья норм и забвенья правил Вырастает все, что я им противопоставил, И за ночью забвенья норм и попранья прав Настает рассвет, который всегда кровав, Ибо воля всегда неволе постель стелила, Властелина сначала лепят из пластилина, А уж после он передушит нас, как котят,— Но уж лучше эти, они не убьют хотя б. Я устал от страхов прижизненных и загробных. Одиночка, тщетно тянувшийся к большинству, Я давно не ищу на свете себе подобных. Хорошо, что нашел подобную. Тем живу. Я давно не завишу от частных и общих мнений, Мне хватает на все про все своего ума, Я привык исходить из данностей, так что мне не Привыкать выбирать меж двумя сортами дерьма. И уж лучше все эти Поплавские, Сологубы, Асфодели, желтофиоли, доски судьбы,— Чем железные ваши когорты, медные трубы, Золотые кокарды и цинковые гробы.

1996 год

«Со временем я бы прижился и тут…»

Со временем я бы прижился и тут, Где гордые пальмы и вправду растут — Столпы поредевшей дружины,— Пятнают короткою тенью пески, Но тем и горды, что не столь высоки, Сколь пыльны, жестки и двужильны. Восток жестковыйный! Терпенье и злость, Топорная лесть и широкая кость, И зверства, не видные вчуже, И страсти его — от нужды до вражды — Мне так образцово, всецело чужды, Что даже прекрасны снаружи. Текучие знаки ползут по строке, Тягучие сласти текут на лотке, Темнеет внезапно и рано, И море с пустыней соседствует так, Как нега полдневных собак и зевак — С безводной твердыней Корана. Я знаю ритмический этот прибой: Как если бы глас, говорящий с тобой Безжалостным слогом запрета, Не веря, что слышат, долбя и долбя, Упрямым повтором являя себя, Не ждал ни любви, ни ответа. И Бог мне порою понятней чужой, Завесивший лучший свой дар паранджой Да байей по самые пятки, Палящий, как зной над резной белизной,— Чем собственный, лиственный, зыбкий, сквозной, Со мною играющий в прятки. С чужой не мешает ни робость, ни стыд. Как дивно, как звездно, как грозно блестит Узорчатый плат над пустыней! Как сладко чужого не знать языка И слышать безумный, как зов вожака, Пронзительный крик муэдзиний! И если Восток — почему не Восток? Чем чуже чужбина, тем чище восторг, Тем звонче напев басурманский, Где, берег песчаный собой просолив, Лежит мусульманский зеленый залив И месяц висит мусульманский.

1998 год

Океан на Брайтоне

Совок бессмертен. Что ему Гекуба? Не отрывая мундштука от губ, Трубит трубач, и воет из раструба Вершина, обреченная на сруб. Вселенской лажи запах тошнотворный, Чужой толпы глухой водоворот, Над ним баклан летает непокорный И что-то неприличное орет. Какой резон — из-под родного спуда Сбежать сюда и выгрызть эту пядь? Была охота ехать вон оттуда, Чтоб здесь устроить Жмеринку опять. Развал газет, кирпичные кварталы, Убогий понт вчерашнего ворья… О голос крови, выговор картавый! Как страшно мне, что это кровь моя. Трубит труба. Но там, где меж домами Едва обозначается просвет,— Там что-то есть, не видимое нами. Там что-то есть. Не может быть, что нет. Там океан. Над ним закат в полнеба. Морщины зыби на его челе. Он должен быть, — присутствующий немо И в этой безысходной толчее. Душа моя, и ты не веришь чуду, Но знаешь: за чертой, за пустотой — Там океан. Его дыханье всюду, Как в этой жизни — дуновенье той. Трубит труба, и в сумеречном гаме, Извечную обиду затая, Чужая жизнь толкается локтями — Как страшно мне, что это жизнь моя! Но там, где тлеют полосы заката Хвостами поднебесных игуан — Там нечто обрывается куда-то, Где что-то есть. И это — океан.