Последнее время

1995 год

Конец фильма

Финал любовной кинодрамы: Герой в вагоне, у окна, Его лицо в квадрате рамы Плывет, помятое со сна, Сквозь отраженье панорамы, Которая ему видна. Разбег случился накануне. Тянули оба, изводясь, Природа распускала нюни, Но наконец подобралась, И выпал снег — пытаясь втуне Припрятать смерзшуюся грязь. И в мире ясном, безысходном, Где больше нечего решать, Пора учиться быть свободным, И не служить, и не мешать, И этим воздухом холодным, Прозрачным, заново дышать. Потом — отчаянье. А ныне — Блаженный холод пустоты. На бледной утренней равнине Торчат безлистые кусты, И выражают не унынье Его небритые черты, Но примирение. «Ну ладно». А из динамика в стене Несется «Горная лаванда» — Мотивчик, радостный вполне, Или подобная баланда На память о тебе и мне. Так, по свершении разбега, Он курит и глядит в окно, В сиянье утреннего снега,— А так как дело решено, То там и альфа, и омега, Конец с началом заодно. И не обиды, не проклятья, Не ревность, не вчерашний стыд,— Но снежный свет жизнеприятья Глаза герою холодит, Пока за всеми без изъятья Безмолвно камера следит.

1991 год

«Так давно, так загодя начал с тобой прощаться…»

Так давно, так загодя начал с тобой прощаться, Что теперь мне почти уже и не страшно, Представлял, что сначала забуду это, потом вот это, Понимал, что когда-нибудь все забуду, И останется шрамик, нательный крестик, ноющий нолик, Но уж с ним я как-то справлюсь, расправлюсь. Избегали сказок, личных словечек, ласковых прозвищ, Чтоб не расслабляться перед финалом. С первых дней, не сговариваясь, готовились расставаться, Понимая, что надо действовать в жанре: Есть любовь, от которой бывают дети, Есть любовь, заточенная на разлуку. Все равно что в первый же день, приехав на море, Собирать чемоданы, бросать монетки, Печально фотографироваться на фоне, Повторять на закате: прощай, свободная ты стихия, Больше я тебя не увижу. А когда и увижу, уже ты будешь совсем другая, На меня посмотришь, как бы не помня, Потому что уже поплакали, попрощались, И чего я тут делаю, непонятно. Постоял на пляже, сказал цитатку, швырнул монетку, Даже вместе снялись за пятнадцать гривен, Для того ты и есть: сказать — прощай, стихия, довольно. А зачем еще? Не купаться же, в самом деле. Жить со мной нельзя, я гожусь на то, чтоб со мной прощаться, Жить с тобой нельзя, ты еще честнее, Ты от каждой подмены, чужого слова, неверной ноты Душу отдергиваешь, как руку. Жить с тобой нельзя: умирать хорошо, остальное трудно, Я же сам сказал, твой жанр — расставанье. Жить вообще нельзя, но никто покуда не понял, А если и понял, молчит, не скажет, А если и скажет — живет, боится. И не надо врать, я любил страну проживанья, Но особенно — из окна вагона, Провожая взглядом ее пейзажи и полустанки, Улыбаясь им, пролетая мимо. Потому и поезд так славно вписан в пейзаж российский, Что он едет вдоль, останавливается редко, Остановок хватает ровно, чтобы проститься: Задержись на миг — и уже противно, Словно ты тут прожил не три минуты, а два столетья, Насмотревшись разора, смуты, кровопролитья, Двадцать улиц снесли, пятнадцать переименовали, Ничего при этом не изменилось. Ты совсем другое. Прости мне, что я про это. Ты не скука, не смута и не стихия. Просто каждый мой час с тобою — такая правда, Что день или месяц — уже неправда. Потому я, знаешь ли, и колеблюсь, Допуская что-нибудь там за гробом: Это все такая большая лажа, Что с нее бы сталось быть бесконечной.

2005 год

«Нас разводит с тобой…»

Нас разводит с тобой. Не мы ли Предсказали этот облом? Пересекшиеся прямые Разбегаются под углом. А когда сходились светила, Начиная нашу игру,— Помнишь, помнишь, как нас сводило Каждый день на любом углу? Было шагу не сделать, чтобы Не столкнуться с тобой в толпе — Возле булочной, возле школы, Возле прачечной и т. п. Мир не ведал таких идиллий! Словно с чьей-то легкой руки По Москве стадами бродили Наши бледные двойники. Вся теория вероятий Ежедневно по десять раз Пасовала тем виноватей, Чем упорней сводили нас. Узнаю знакомую руку, Что воспитанникам своим Вдруг подбрасывает разлуку: Им слабо разойтись самим. Расстоянье неумолимо Возрастает день ото дня. Я звоню тебе то из Крыма, То из Питера, то из Дна, Ветер валит столбы-опоры, Телефонная рвется связь, Дорожают переговоры, Частью замысла становясь. Вот теперь я звоню из Штатов. На столе счетов вороха. Кто-то нас пожалел, упрятав Друг от друга и от греха. Между нами в полночной стыни, Лунным холодом осиян, Всею зябью своей пустыни Усмехается океан. Я выкладываю монеты, И подсчитываю расход, И не знаю, с какой планеты Позвоню тебе через год. Я сижу и гляжу на Спрингфилд На двенадцатом этаже. Я хотел бы отсюда спрыгнуть, Но в известной мере уже.