Страница 19 из 73
В комнате сельсовета Ринтытегин уселся в бархатное кресло. Каждый раз при виде этой роскошной для тундры мебели, гордости Ринтытегина, Праву испытывал чувство, похожее на неловкость.
Володькин рассказывал, как Ринтытегин купил и перевез эту мебель. Началось с того, что по случаю окончания финансового года Анадырь отпустил неслыханно большую сумму на приобретение обстановки для сельсовета. Однако в магазине окружного центра, кроме кабинетного гарнитура китайского производства, никакой другой мебели не было. Ринтытегин загорелся купить этот кабинет, но не знал, как его перевезти. Помог случай: в Торвагыргын летел самолет для уточнения состояния посадочной площадки. Ринтытегин уговорил командира погрузить мебель на самолет…
Председатель сельского Совета окинул хозяйским взглядом комнату и кивнул Праву:
– Рассказывай.
– Мало сделали, – сказал Праву. – Можно считать, что поездка не удалась. О самом главном с жителями стойбища так и не поговорили. Даже не решились посмотреть больных, а они ведь наверняка там есть… Не знаю, с чего и начинать, – вздохнул он. – Тут опыт нужен, мне его не хватает. – Он взглянул на Ринтытегина, но тот молчал. – Заправилы там Арэнкав и Мивит. Пока они в стойбище и люди им верят, вряд ли мы сделаем…
– Праву, – перебил Ринтытегин, – самокритика – хорошая вещь, но в меру. А то гляди, как себя расписал: ничего не удалось, опыта мало!.. Но ты же коммунист! Не имеешь права сдаваться!..
– Но я ведь правда не знаю, как все-таки быть!
– Чувствуй себя комиссаром!
– Может быть, арестовать Арэнкава и Мивита, а заодно с ними шамана? – высказал вслух заветную мысль Праву.
– За что?
– Ну, как бы сказать, – замялся Праву, – за сопротивление Советской власти, что ли…
– Эх ты! – дружески улыбнулся Ринтытегин. – У тебя в руках такое средство, которое сильнее всяких принуждений! Умей только им пользоваться!
– Какое?
– Правда! Правда на твоей стороне, жизнь тебе первый помощник! Разве этого мало? И Коравье должен стать твоей правой рукой!..
В конце разговора Ринтытегин пообещал в ближайшие дни съездить вместе с Праву в стойбище.
Направляясь домой, Праву по обыкновению завернул в медпункт.
Коравье сидел на крыльце. Мирон спал в коляске.
– А где жена? – спросил Праву.
– Учится русскую еду готовить, – ответил Коравье, беспечно щурясь на солнце.
Праву заглянул в дверь и увидел большой фанерный лист с пельменями, обсыпанными мукой, а в глубине тамбура Росмунту и Наташу Вээмнэу в цветастых передниках.
– Приглашаем на пельмени! – поздоровавшись, сказала Наташа.
– Спасибо, – ответил Праву и спросил: – Вы еще обижаетесь на меня?
– Нет уже, – ответила девушка. – Простила. Возьмете в следующий раз?
– Обязательно, – пообещал Праву. – Ринтытегин тоже поедет.
Праву присел рядом с Коравье на нагретые солнцем дрова и спросил:
– Как живешь?
– Хорошо, – ответил Коравье и доверительно сообщил, показав на радиостанцию: – Я слушал там далекие голоса. По-чукотски говорили. Сначала ничего нельзя было разобрать; вроде бы слова наши, а понять невозможно. Потом прислушался. Говорили о люрэнских оленеводах, которые на тракторах пасут оленей. Правда?
– Раз об этом говорят по радио – значит, правда.
– Посмотреть бы! – воскликнул Коравье. – Вот, должно быть, интересно!
– Если хочешь, можно это сделать. У оленеводов нашего колхоза тоже есть тракторный домик. В бригадах Нутэвэнтина и Кымыргина. Попросим колхозного начальника Елизавету Андреевну и поедем туда…
– А разве не ты главный начальник здесь?
– Нет, – ответил Праву, не подозревая, как разочаровал этим Коравье.
– В твоем стойбище мы разговаривали с тремя мужчинами. Среди них был старик Эльгар. Знаешь его?
– Как же не знаю! – ответил Коравье.
– Так вот, этот старик все опасался, что мы твое лицо испортили и наклеили на бумагу…
Коравье смущенно улыбнулся:
– Глупый! Я этому тоже когда-то верил. Но теперь убедился, что, если человек не захочет, с его лицом насильно ничего не сделают и не наклеят на бумагу.
Праву полез в карман и вытащил бумажник. Извлек паспорт, полученный в василеостровском отделении милиции Ленинграда, и раскрыл его.
– Вот смотри!
Коравье вцепился обеими руками в паспорт. Несколько раз взглянул на Праву, потом на фотокарточку.
– Похож? – спросил Праву.
Коравье помедлил с ответом. Затем, подбирая слова, чтобы не обидеть Праву, сказал:
– Это, конечно, ты. Очень похож… Но вроде тот, который на бумаге, умер, хотя и очень похож на тебя. Он похож на мертвого, а ты ведь живой!
Праву взял паспорт, пораженный суждением Коравье, и стал рассматривать фотографию. С маленькой карточки на него смотрел худощавый молодой человек с утомленными глазами. Сколько лет прошло с тех пор, как он снимался? Года три? Что ж, того Праву, который на фотографии, действительно нет… Коравье по-своему прав.
– Видишь, для того чтобы сделать такую вещь, как мое лицо, человеку, мастеру этого дела, потребовалось времени меньше мигания. Причем он даже не притронулся к моему лицу… Может быть, и ты попробуешь?
– Нет, – покачал головой Коравье. – Подожду… Знаешь, Праву, ты молодой, как я, но для меня и Росмунты ты стал как бы отцом. Мы верим тебе и знаем, что плохого ты не пожелаешь нам. Мы тебе очень верим, верим и Вээмнэу, но многое, что вы делаете, нам непонятно…
– Слушай, Коравье, что я скажу. Эту новую жизнь, какую ты видишь вокруг, помогли нам построить русские, особенно лучшие люди среди них, которые носят имя коммунистов. Все, что они делают, нам на пользу. Плохого они нам не посоветуют, даю тебе слово.
– Как лучшее имя русского? – переспросил Коравье.
– Коммунист.
– Все люди, которые живут в поселке, – коммунисты?
– Не все, – ответил Праву. – Например, Сергей Володькин не коммунист.
– Что же так? – удивился Коравье. – Такой хороший человек, а лучшего русского имени ему не дают. Часто заходит к нам. Разговаривает, правда, плохо по-нашему, но Вээмнэу ему помогает.
– Придет время, дадут, – обнадежил Праву. – Мне же дали.
– Ты же не русский? – не понял Коравье.
Праву пришлось объяснять, кто такие коммунисты. Но, у Коравье, по всему видать, сложилось убеждение, что коммунист – это лучшее русское имя, которое дается самым достойным, пусть даже не русским.
6
Праву шел домой с партийного собрания.
Съехались из тундры коммунисты колхоза. Сколько здесь оказалось замечательных людей! Взять Нутэвэнтина. Это не просто пастух. У него зоотехническое образование, отличное знание тундры. Или бригадир Кымыргин – мудрый оленевод, заботящийся о стаде, как о своей семье.
Елизавета Андреевна Личко упрекнула оленеводов за то, что они не торопятся отпускать свои семьи в поселок.
– Уже десять домиков готовы и пустуют. Для кого же строим? Зачем вам таскать такую обузу в тундре? Для ваших жен здесь столько работы… Смотрите, как бы ваши дома не заняли люди стойбища Локэ!
Праву крикнул с места:
– И для них нужно строить дома!
– Знаем, Праву, – спокойно ответила Елизавета Андреевна. – Но сначала обеспечим жильем своих колхозников.
В перерыве Праву подошел к Ринтытегину и высказал ему неудовольствие тем, что Елизавета Андреевна относит стойбище к «чужим».
– Ничего, разберемся, – успокоил его Ринтытегин. – Как идут дела?
– Хочу Коравье уговорить вступить в колхоз.
– Правильно. И еще вот что: у них сын не зарегистрирован. Надо ему выдать свидетельство о рождении.
Уже возле своего домика Праву встретил Наташу Вээмнэу.
– Помогите мне!
Праву испуганно спросил:
– Что случилось? Коравье? Росмунта? Мирон?
– Коравье.
– Заболел? Что с ним?
– Здоров, – улыбнулась Наташа. – Но мне нужно его осмотреть, а он никак не соглашается. Даже Росмунту не слушает.
– Что же его смотреть? – удивился Праву. – Он здоров.