Порожденная иллюзией (ЛП)

– Нет, я устала ждать! Что, если Оуэн действительно стоит за похищением? Надо выяснить наверняка.

Неужели они не понимают, что мама может пострадать? Перед глазами встает комнатка с деревянными стенами. А если в эту самую минуту мама сидит там, напуганная, раненая?

Коул уже открывает рот, чтобы возразить, но его прерывает трель телефона. На мгновение мы замираем, затем я кидаюсь к аппарату. Наверное, дядя Арнольд еще что-то нашел.

– Алло?

– Деньги собрала?

Я сжимаю трубку крепче. Комната кружится перед глазами.

– Да, – выдавливаю, обретя дар речи. – Но откуда мне знать, что вы вернете маму, когда получите выкуп? – Я не собираюсь торговаться с похитителем, лишь хочу поговорить с ним подольше, вдруг узнаю голос.

– Пожалуй, придется поверить мне на слово. – Речь приглушена, но я уверена: это один из тех, кто пытался похитить меня.

Внутри вспыхивает гнев.

– Верить такой сволочи, как ты? Если хочешь деньги, придется прислать мне доказательство, что моя мама все еще… – Я сглатываю, борясь с тошнотой. – …Жива.

– Не принесешь деньги в указанное время в указанное место – она умрет.

– Но я же не знаю, куда и когда!

– Узнаешь. Посмотри за дверью.

– Подождите!

В трубке щелкает. Слишком поздно. Я закрываю глаза и указываю на дверь. Жак кидается туда, а Коул – ко мне. Я кладу трубку и прижимаюсь к нему, радуясь, что не одна.

Жак наклоняется и приносит конверт. В этот раз Коул не пытается выследить гонца. Послание могли оставить в любое время, пока я разговаривала по телефону, и никаких следов наверняка не осталось.

Письмо краткое: место, время и требование прийти одной.

Я смотрю на Жака. Его глаза полны боли. Коул же встревожен.

Пора вернуть маму домой.

Глава 28

– Который час? – в сотый раз спрашиваю Жака.

Он снова достает из кармана часы:

– Девять сорок пять.

Мы сидим на заднем сидении его машины в паре кварталов от условленного места. Предполагается, что остаток пути я пройду одна, чтобы ввести в заблуждение похитителя.

– Уверена, что хочешь это сделать? – уточняет Жак.

Я киваю. А как иначе? Единственная зацепка – это явная причастность Оуэна, хотя мне трудно представить, как такой хлыщ мог спланировать похищение. Видимо, его актерские способности лучше, чем казалось. Но зачем ему это устраивать? Ради денег? Неужели желание выпендриться перед отцом стоит подобного риска? Я закрываю глаза и вспоминаю, как меня запихивали в грузовик. Должно быть, Оуэн все подстроил, включая удар в челюсть. Желудок сжимается в узел, и я жалею, что Коула нет рядом. Он наблюдает за домом Оуэна и проследит за ним до места, где они держат маму. Из моего видения следует, что она не в жилом помещении. Таким образом, если Жак меня потеряет, то Оуэн приведет Коула прямиком в логово.

Я смотрю на профиль Жака и осознаю, что почти не знаю этого француза.

– Можно вопрос?

Он поворачивается:

– Конечно.

– Я видела, как пару недель назад вы выбегали из нашего дома, но к маме тогда не заходили. Почему?

Жак отводит взгляд:

– Она сказала, что я слишком настойчив. Приходится думать дважды, прежде чем прийти к ней. В тот раз я решил не испытывать судьбу.

– Извините.

Жак пожимает плечами, и уголок его губ приподнимается в улыбке.

– Одна из многих причин, почему я ее люблю. С ней всегда сложно.

Хорошо ему говорить. Гораздо труднее жить с этими сложностями, когда ты дочь их обладательницы. Я закрываю глаза и глубоко вздыхаю.

– Пора, – сообщает Жак.

Я открываю глаза и киваю.

Он сжимает мою ладонь:

– Удачи, Анна. Верни ее домой.

Я пожимаю его руку в ответ. Действительно здорово, что Жак на нашей стороне, но выходя из машины и шагая вдоль зданий, я гадаю: сознает ли он, во что ввязался, влюбившись в мою маму?

Однако сейчас не время об этом переживать. Я слышу, как позади хлопает дверца: это Жак оставляет свой автомобиль и садится в кэб, который нанял, чтобы Оуэн его не опознал.

Я поворачиваю за угол, крепко сжимая саквояж с деньгами. На мне темное пальто, шляпа и, к вящему недовольству Жака, шерстяные штаны. Коул позаимствовал их для меня у своего дяди. И правда, не в платье же идти. Так теплее и удобнее двигаться. И есть куда спрятать нож и отмычку. Еще одна спрятана под волосами у меня за ухом. Операция по спасению мамы спланирована очень тщательно. Остается молиться, что мы все предусмотрели.

Я иду не торопясь, но сердце грохочет так, что едва слышу собственные шаги. Похититель знал, что делает – на улицах ни души. Я уже почти на месте, когда где-то слева скрипит дверь. Ускоряю шаг и вижу, как мужчина выталкивает на улицу плачущую женщину. Она ниже меня, ее светлые волосы сияют в свете фонарей. Знаю, надо идти дальше, но спрашиваю:

– Вы в порядке?

Она оборачивается и рыдает еще громче:

– Помогите мне…

Затем падает на землю, и я кидаюсь к ней.

Кто-то зажимает мне рот, обхватывает за талию и тащит в проулок. Я бью локтем вверх, попадаю – но тут меня впечатывают в кирпичную стену. Вспышка боли, и последняя сознательная мысль: «Пожалуйста, пусть это окажутся похитители, а не какие-нибудь случайные воришки».

* * *

Когда прихожу в себя, начинает сбываться мой сон. Я лежу на грубых досках, на стене играют тени. Один глаз заплыл, и каждый удар сердца болью отдается в голове. Веревки впиваются в запястья и лодыжки. Вонь от отбросов и гнилой рыбы так сильна, что меня едва не выворачивает.

Сзади кто-то шевелится, я задерживаю дыхание, а потом узнаю…

Мама!

Пытаюсь пошевелиться, но со лба течет пот, и меня мутит. Я закрываю глаза и конвульсивно сглатываю.

– Мама? – Я словно в одной из бесчисленных темных комнат, и приходится гадать, здесь она или нет.

– Ш-ш. Говори потише. Нельзя, чтобы охранник понял, что ты очнулась.

Я стискиваю зубы, борясь с головокружением и тошнотой, и, с трудом сев, приваливаюсь к стене. Неглубоко дышу, пока мир вокруг не перестает кружиться. Глаза привыкают к тусклому свету, что проникает сквозь щели в деревянных стенах, и я наконец замечаю маму, скрючившуюся в углу напротив.

– Ты в порядке?

– Ты цела?

Я чуть улыбаюсь и отвечаю первой:

– Меня вырубили о кирпичную стену, но думаю, оправлюсь.

– Я замерзла, проголодалась и в ярости, но в целом в порядке. – Мама молчит, затем добавляет: – Оуэну не жить, если я до него доберусь.

Значит, все-таки Оуэн. Я подозревала, но все равно меня будто ледяной водой окатывает. Сердце ноет, и я понимаю, как же хотела ошибиться в своих догадках.

– Ты его видела?

– Однажды. В основном сюда приходить его стерва жена.

Итак, жена тоже в деле. Интересно, а она в курсе, что Оуэн предлагал мне стать партнером? Если придется, я разыграю эту карту.

– Охрана с ней приходит?

– Только один человек. Я уговорила его дать мне одеяло, еды и воды.

Я улыбаюсь в темноте. Ну естественно.

– Я оставила тебе немного.

– Немного чего?

– Воды.

У меня перехватывает дыхание.

– Так ты знала…

– Что ты придешь? Конечно.

Я слышу, что она улыбается, и на глаза наворачиваются слезы. Хочется так много сказать – как я ее люблю, как сержусь на нее, какая она замечательная, какая эгоистка, – но сейчас не время. Может, потом придется еще годы ждать подходящего момента, но если я нас не вытащу, то он вовсе не настанет.

– Где охранник? И есть соображения, где нас держат?

– Охранник прямо за дверью. Насколько могу сказать, мы в заброшенном пакгаузе у реки. Они завязали мне глаза, но я почуяла запах доков. Думаю, мы на складе.

Меня охватывает гордость. Может, мама и была напугана, но все равно достаточно владела собой, чтобы подметить нужные детали. Похитители недооценили женщин Ван Хаусен.

– Дверь заперта? – спрашиваю я.