Жестокий век

Курилтай по обычаю проводили на берегу Онона. Почти все нойоны были уже в сборе. Но, против прежних времен, держались не вместе – рассыпались по большой поляне, сидели кружками, склонив головы друг к другу, толковали о чем-то, опасливо оглядываясь. Есугей слез с лошади под кустом цветущей, одуряюще пахнущей черемухи, бросил повод Мунлику. Чарха-Эбуген, не слезая с седла, оглядел разрозненные кучки людей, и веселость сбежала с его лица, закряхтел, пробормотал:

– Не ожидал…

К ним подошел Даритай-отчигин, улыбчиво жмурясь, приветливо воздев вверх руки.

– А я думал, что ты вперед уехал, брат.

– Молчи, лукавый! – строго сказал Есугей.

Из кустов к ним пробрался Таргутай-Кирилтух, невысокий, грузноватый, одернул халат, вяло удивился:

– Э-э, ты здесь… А мы тебя…

– …в кустах искали, – договорил за него Есугей.

– Ага, – бездумно согласился Таргутай-Кирилтух, но тут же спохватился: – Нет, не искали…

Даритай-отчигин заржал тонким, жеребячьим голоском. Таргутай-Кирилтух медленно повернулся к нему, рыхловатое лицо стало угрюмым, взгляд тяжким.

– Ты чего?

– Врете с братцем моим одинаково, вот он и развеселился, – хмуро сказал Есугей. – Эх, вы… Зачем так делаете?

– Много слухов ходит, – пробубнил Таргутай-Кирилтух, насупленно разглядывая носки своих гутул. – Нойонов на свою сторону склоняешь.

– Я тебя склонял? А Сача-беки? Алтана? А своих братьев? – Есугей подступал к нему вплотную.

– Не будем больше об этом, – проговорил успокоенно Таргутай-Кирилтух, повернулся к Есугею спиной. – Пойдем к нам.

За кустами черемухи собрались молодые нойоны. Есугей втиснулся в их кружок, сел. Все выжидательно поглядывали на него и на Таргутай-Кирилтуха. Есугей озлобленно молчал. Молча сидел и Таргутай-Кирилтух. Даритай-отчигин завел речь о каких-то пустяках, разговор сразу подхватили. Об избрании хана никто не обмолвился ни словом. И когда начался курилтай, Есугей отстал от молодых нойонов, разыскал Чарха-Эбугена: в случае чего есть с кем посоветоваться.

Из толпы вышел старейший – Тумэр-билге. Седой, плешивый и кривоногий, но еще довольно крепкий, он заговорил скрипучим голосом:

– В старое время наши племена не имели своего государя. Потом люди собрались здесь, на этом самом месте, и сказали: косяк гусей без вожака пути не знает, косяк лошадей без жеребца – добыча волчьей стаи. Выберем самого доблестного из нас своим вождем, возведем в ханское достоинство, и пусть он правит улусом. Первым ханом был избран славный Хабул. Сейчас мы снова собрались для того, чтобы достойнейшего из нас поставить над нами. Чье имя вы назовете?

Толпа молчала. А Есугей думал, что как только придет время назвать хана, будут наперебой выкрикивать имена по меньшей мере десятка разных людей. Почему же они молчат?

– Почему никого не называют? – шепотом спросил у Чарха-Эбугена.

Старик усмехнулся.

– Скажем, я назову тебя, а изберут Таргутай-Кирилтуха. После этого чего я дождусь от Таргутай-Кирилтуха?

– Ну, кто скажет? – Тумэр-билге подслеповато моргал, вглядываясь в лица нойонов, его взгляд остановился на Есугее. – Скажи нам свое слово, внук славного Хабул-хана, храбрый Есугей.

– Пусть говорят другие.

Тумэр-билге начал обращаться ко всем подряд. Но никто не называл ни одного имени. Есугею стало понятно: в душе чуть ли не каждый ждет, что ханом назовут его. Втайне ждал этого и сам Есугей-багатур: разве он не внук Хабула, разве не его отличал из всех сверстников Амбахай-хан, разве не он был в последнем походе правой рукой Хутулы-багатура? Но его не хотят видеть ханом даже Таргутай-Кирилтух, Сача-беки, Алтан, что уж говорить о других! Ну что ж, избирайте того, кто ближе вашему сердцу.

Есугей отошел в сторону, сел на крутом берегу Онона. Полая вода еще не совсем спала, река была мутна, бурлива, шапки пены плясали на волнах, закручивались в ямки водоворотов, выхлестывались на песчаную отмель. Он смотрел на реку и прислушивался к голосам нойонов. Кто-то напористо убеждал:

– На курилтай мы собрались прежде времени. Великое дело требует великих раздумий. Куда мы спешим? Пусть подумают брат с братом, друг с другом.

Есугей тихо присвистнул. Вот оно что! Кому-то очень нужно время одних уговорить, других одарить-подкупить, третьим пригрозить… Нойоны взбодрились. Каждый надеется, что он лучше других воспользуется временем. Уже, кажется, готовы склониться к приговору: хану пока не быть. Противиться сейчас этому – мечом сечь воду. Не лучше ли подойти с другого конца?

Все обдумать не было времени. Есугей вскочил, протолкался к Тумэр-билге, сказал:

– Мудрые старейшины и храбрые воины! Вы хотите подумать еще и еще раз. Пусть будет так. Но пока будете думать, кто защитит наши нутуги? На востоке татары, на западе меркиты, под боком кэрэиты, на севере беспокойные племена лесных народов – кто будет бороться с ними? Кто соберет воинов? Кто поведет в поход? Вот о чем хотел я спросить у вас, мудрые старейшины и храбрые воины. – Есугей замолчал, отыскал в толпе лицо Чарха-Эбугена, взглядом спросил: верно сказал? Старик одобрительно кивнул головой.

Никто не спешил ответить Есугею. Нойоны знали, что благополучие их владений, не подпертое крепкой воинской силой, пойдет прахом. Но одним хотелось надеть на себя ханскую шапку, другим – продвинуть в ханы своего человека, и это оказалось сильнее страха перед врагами.

– Меркитов мы побили, – сказал кто-то.

– И татар! – с готовностью подсказал другой голос.

– У кэрэитов братья царство делят, им не до нас!

Так нойоны успокаивали себя. Но Есугей не желал отступать.

– Все это так! – согласился он. – Но есть слух – татары собираются в поход на наши кочевья.

– В походы идут осенью, а сейчас весна, – наставительно проскрипел Тумэр-билге, недовольный, что Есугей оттеснил его, завладел вниманием нойонов.

– Я знаю… Осенью справны лошади и много кормов. И поэтому поход назначают на осень. А я говорю: ударить на татар надо сейчас. Они не ждут удара, и мы легко справимся с ними. Позвольте мне набрать в куренях удальцов, и я пойду на татар. Я не прошу, чтобы каждый курень выделил определенное число воинов. Я возьму только тех, кто пожелает идти со мной по доброй воле.

Нойоны легко согласились с ним. Это их ни к чему не обязывало. Но Есугей был доволен. Он видел то, о чем пока никто не догадывался: уроки мудрости Амбахай-хана не пропали даром, – если небо даст ему сил одолеть татар, за ним пойдут все отважные воины, у него будет много верных нукеров, и тогда никто не посмеет возвыситься вопреки его воле. Он возьмет в свои руки улус, собранный его дедом, укрепленный мудрым Амбахай-ханом. Очень хорошо, что нойоны этого пока не понимают. Даже Чарха-Эбуген не догадывается о его намерениях.

– Зачем взвалил на себя такую ношу? – спросил он, когда возвращались домой.

– Хочу взыскать с татар за мою рану.

– Ветер военной удачи слишком переменчив, смотри, не свалил бы тебя с ног.

Есугей улыбнулся. Он верил в свою удачу.

Подъезжали к юртам родного куреня, и Есугей стал подгонять коня. Единственный человек, которому он расскажет все о своих замыслах, – его Оэлун. Жена… Стоит куда-нибудь отлучиться, как он начинает тосковать. Вот и сейчас его взгляд нетерпеливо ищет ее среди людей, снующих у юрт. Вот она. Увидела его и идет к своей юрте. На голове покачивается, взблескивает спица бохтага15. Широкие складки номрога – одежды замужних женщин – скрывают очертания ее тела, но все же ему кажется, что Оэлун заметно пополнела. Радостная догадка обожгла его. Неужели?

Соскочив с лошади, он обнял Оэлун, провел рукой по ее животу. Она потупилась, покраснела.

– Значит, это правда?

Она кивнула головой. Есугей прижал ее к груди, бережно погладил по худеньким плечам.

Глава 9

Казнью кровных братьев Тогорил напугал и оттолкнул от себя нойонов. За их угодливостью он видел недремлющую настороженность. Стараясь обезопасить себя, он выкупил из тангутского плена младшего брата Джагамбу, попытался выманить из страны найманов Эрхэ-Хара, но тот, зная о горькой судьбе Тай-Тумэра и Буха-Тумэра, не поддался ни на уговоры, ни на щедрые посулы.