Земля обетованная

– Вы не должны подчиняться, иначе вам грозит бесчестье.

– Не так-то это просто, – отвечал полковник. – Я ведь солдат и обязан выполнять приказы. Разве я имею право их обсуждать?

– Вы, прежде всего, христианин, – возразила мадам Форжо, – и не можете ставить человеческие приказы выше Господних.

Женщины вносят в государственные дела примитивный, почти дикарский пыл, который делает их такими сильными в сердечных делах. В спорах они с презрением отбрасывают аргументы и даже факты. Их епархия – любовь и ненависть, а отнюдь не справедливость. Мадам Форжо ненавидела министра Комба всеми силами души. Дай ей волю, она охотно содрала бы с него кожу, колесовала бы, сожгла живьем.

– И как только генерал, – возмущенно спросила она, – посмел отдать вам такой приказ?

Полковник стоял у камина, сгибая и разгибая колени машинальным движением всадника.

– Генерал, – ответил он, – всего лишь передал мне приказ префекта. Он не скрыл от меня, что сам не одобряет его.

– Но в таком случае, – торжествующе воскликнула мадам Форжо, – это вовсе не военный приказ, а всего лишь распоряжение гражданских властей!

– Мобилизация – тоже распоряжение гражданских властей, – сказал полковник.

Госпожа Форжо была женщиной твердого нрава. Урожденная Анриетта д’Окенвиль, из семьи мелкой нормандской знати, она выросла в бедности, почти в нищете, и к тридцати годам смирилась с тем, что останется старой девой, а потому начала активно работать в Красном Кресте. Откомандированная в Сенегал в качестве старшей сестры военного госпиталя, она ухитрилась на одной из конных прогулок одержать победу над майором Форжо, который и женился на ней в 1895 году. Сожалел ли он о своем поступке? Возможно. Женщины прежде любили его, он и теперь им нравился, так что, когда мадам Форжо устраивала прием для офицерских супружеских пар, ему случалось многозначительно переглянуться с какой-нибудь юной красоткой. Однако госпожа полковница крепко держала в руках и полк, и полковника.

– Вы должны осознать все последствия моего отказа, – сказал он. – Я пойду под трибунал…

– Ерунда, вас оправдают.

– Не уверен. Нынешняя армия – не та, что прежде. И в любом случае, даже если меня оправдают, я буду вынужден подать в отставку.

– Ну и прекрасно. Мы уедем в Сарразак, и вы займетесь земледелием.

– Дом в Сарразаке непригоден для житья, и вам это известно. Крыша протекает, а чтобы ее починить и привести в порядок хоть несколько комнат, нужны большие деньги, которых у меня нет.

– Но ваш брат может одолжить вам…

– Вряд ли. Шарль богат, но не склонен делиться своим добром. Да и мне неприятно обращаться к нему… Кроме того, Клер скоро исполнится семь лет. Неужели вам хочется запереть ее в деревне?

– А почему бы и нет? Лучше уж воспитывать девочку в деревне, чем оставить ей в наследство опозоренное имя.

Полковник вздохнул. Жена требовала от него жертвы, о которой еще вчера он и помыслить не мог. Он любил свою военную профессию, благодаря колониальным войнам быстро продвигался по службе и был уверен, что когда-нибудь добьется командования армейским корпусом. А впоследствии – кто знает – не выпадет ли ему шанс стать одним из вождей Реванша?!

– Хорошо, я пойду к генералу, – сказал он, застегивая свой доломан, – и попрошу его назначить другого офицера.

– А если он откажет? – спросила мадам Форжо.

Зная, что муж всегда держит слово, она хотела заручиться его твердым обещанием. Полковник колебался:

– Он не сможет мне в этом отказать.

– Вполне вероятно, но, если все-таки откажет, вы мне обещаете?

– Обещаю, – в отчаянии ответил полковник.

Генерал Леду, будучи кандидатом в члены Высшего военного совета, не желал ссориться с правительством, каким бы оно ни было, и настаивал на своем приказе, подслащивая его учтивыми сожалениями. Полковник Форжо отказался выполнять приказ и был предан военному суду. Судьи – такие же военные – не могли его оправдать, провинность была слишком очевидной, да, впрочем, он и сам в ней сознался. Его приговорили к однодневному тюремному заключению, обязав к тому же извиниться и одобрить действия начальства. Однако военный министр генерал Андре, располагавший политическими доносами на полковника Форжо, в которых его обвиняли как клерикала и реакционера, отстранил его от должности, иными словами, уволил из действующей армии, разрешив остаться в резерве с сохранением звания и быть призванным в случае мобилизации. Все офицеры гарнизона пришли на вокзал, чтобы проводить полковника в день его отъезда. Он был в штатском и держал за руку свою шестилетнюю дочь Клер. Что касается графини Форжо, гордившейся этой почетной немилостью, она, с ее ростом, возвышалась над всеми собравшимися и главенствовала на своем последнем приеме.

К перрону подошел поезд. Он должен был стоять в Ренне десять минут, и офицеры столпились подле вагона. Малышка Клер, на которую никто не обращал внимания, слушала их разговор. Она понимала, что произошло какое-то большое несчастье.

– Мама, а где Барнабе? – спросила она. – Разве он не поедет с нами?

– Нет, – резко ответила мадам Форжо. – Барнабе был ординарцем твоего отца, а ему теперь ординарец не положен.

– Но почему, мама?

– Я тебе уже двадцать раз объясняла: потому что он больше не командует полком.

Наконец поезд тяжко запыхтел и тронулся. Клер умолкла, глядя в окно на блестящую группу драгунов, которые щелкали каблуками и отдавали честь ее отцу.

IV

Возвращаясь в деревню, где вот уже целый век верховодила его семья, полковник Форжо тоже рассчитывал стать мэром и, таким образом, заняться политической деятельностью, в которой мог найти выход своей энергии. Но ему не удалось добиться избрания в муниципальный совет, и он горько сетовал на «скверный дух», воцарившийся в этой глухомани. Он не понимал, что перебежчиками были, в первую очередь, именно члены семейства Форжо, а не провинция Лимузен. Его дед представлял в этих краях передовые слои общества – бонапартистов, затем орлеанистов, то есть противников традиционной монархии. Его отец стал республиканцем, умеренным, но либеральным, и недругом Мак-Магона. А сам полковник, представитель третьего поколения Форжо, был врагом Республики в глазах местных фермеров-радикалов, которые с неудовольствием смотрели на возвращение в их деревню человека, сурово осужденного «папашей Комбом» и его газетами. Что же касается окрестных помещиков, которые некогда избегали знакомства с «этими Форжо» – аристократами наполеоновского разлива, они, напротив, восхищались теперь отважным поведением полковника в деле с конгрегациями и поначалу оказали им теплый прием. Однако вскоре быстро охладели к полковнику, узнав, что он не верит в виновность Дрейфуса.

– Ну, подумайте, господин полковник, его же дважды осудил трибунал! – говорили ему.

– Я знаю, – отвечал он, – знаю, но я друг майора Бреона, порядочнее которого нет человека на свете, а он голосовал за оправдание. Так вот Бреон лично сказал мне, что в деле нет никаких доказательств вины. И, кроме того, вспомните о самоубийстве Анри…[4]

Узнав об этом отзыве, многие окрестные дворяне заключили: «Горбатого могила исправит!»

Госпожа Форжо, даром что фанатичная роялистка и антидрейфусарка, попала в немилость к соседям заодно с мужем и выместила на нем свое раздражение. Забыв, что именно она вынудила полковника подать в отставку, она обвиняла его в том, что он обрек ее на жалкое существование в этой глухой провинции.

Клер плохо понимала, какое положение занимает в этих краях ее семья. В глазах детей арендаторов, которые разговаривали с ней робко и почтительно, она была дочерью владельца замка, олицетворением богатства и могущества; однако по разговорам, которые она слышала вечерами в гостиной, девочка догадывалась, что ее родителей крайне заботит нехватка денег. Она знала, почему исчезают со стен картины – их продавали. И если ей случалось высказать какое-нибудь желание, отец с горечью отвечал:

4

Дело Дрейфуса – во Франции судебный процесс 1894 г. и последовавший социальный конфликт (1896–1906) по делу о шпионаже в пользу Германской империи офицера французского Генерального штаба, еврея родом из Эльзаса (на тот момент территории Германии), капитана Альфреда Дрейфуса (1859–1935), разжалованного военным судом и приговоренного к пожизненной ссылке на основании фальшивых документов и на волне сильных антисемитских настроений в обществе. Полковник Анри, уличенный в подделке документов с целью опорочить Дрейфуса, был арестован и покончил с собой в тюрьме.