Страница 13 из 13
А Марфа уже доставала из трехлитровой банки упирающиеся пупырчатые огурчики, выкладывала на блюдо один к одному. За огурчиками из банок последовали блестящие грузди, лопающиеся от натуги помидоры, пестрое лечо.
Маша давно отвыкла от вкуса настоящей картошки. На рынке и в магазинах ей попадались только аккуратные, безупречные и безвкусные, как картон, клубни, и лишь изредка удавалось купить то, что напоминало картошку, которую она ела в детстве. Но блюдо Марфы было превосходным.
– Молодой картошечки еще нет, – развела руками Олейникова, – не сердитесь, буду потчевать вас прошлогодним урожаем.
Никто и не думал сердиться. Даже Ева Освальд, с сомнением глядевшая на угощение, в конце концов не устояла и, бормоча себе под нос: «прощай, диета, здравствуй, целлюлит» – осторожно положила на тарелку две картошины.
Все словно сговорились не упоминать о том, что собрало их вместе. За ужином никто не говорил ни о наследстве Марфы Степановны, ни о ее странном решении. Даже Иннокентий и Ева мило улыбались друг другу и болтали о пустяках. Лена расспрашивала Машу о ее работе, Матвей обсуждал с Коровкиным какой-то новый компьютерный вирус, а Борис Ярошкевич интересовался у Марфы, сколько человек помогает ей справляться с хозяйством.
Почти идеальное семейное торжество.
– Я наняла троих, – донесся до Маши ответ Олейниковой. – Нет, не из деревни. Местные мужички ленивые и безрукие. Им сколько ни заплати, все одно работать не будут.
– Где же вы своих работников нашли?
– Дала объявление в газету, все честь по чести: требуются работящие, непьющие, бессемейные. Жилье предоставлю, платить стану исправно. Приезжали ко мне разные люди, я с каждым поговорила, совета у высших сил испросила и, помолясь, определила к себе в помощницы трех женщин.
– Как – женщин? – изумилась Нюта.
– А вот так. Рассудила, что если баба решилась приехать, значит, положение ее совсем отчаянное. И работать она будет не за страх, а за совесть. Так оно и вышло. Помощницы у меня крепкие, рукастые, непьющие и за любое дело берущиеся.
– И где же они сейчас? – полюбопытствовал Иннокентий. – Почему мы их не видели?
– А я их по домам пока отправила, в отпуск, – отозвалась старуха. – На ближайшую неделю они мне здесь ни к чему. У меня другие помощники будут.
На миг наступило неловкое молчание, которое прервал Матвей.
– А как у вас, тетя Марфа, с теплицами обстоят дела? – спросил он.
И все вздохнули с облегчением: напоминание о предстоящем соперничестве больше не омрачало вечер.
После ужина Маша вышла на крыльцо. Ей хотелось разобраться в собственных ощущениях, разложить их по полочкам, но ничего не получалось: в голове оставалась мешанина из впечатлений от лиц, взглядов, слов, приправленная удивлением.
«Попрощаться бы сейчас, сесть в машину и уехать, невзирая на темень, – промелькнула вдруг мысль. – А эти пускай разбираются, кого осчастливит Марфа Степановна».
«И правильно, – одобрительно произнес в голове голос матери. – Жили без этих людей почти тридцать лет и еще столько же проживем. Чужие, странные – для чего они нам? Лучше бы так и оставались абстрактной родней, о которой мы знаем по фотографиям и старым письмам».
«У тебя, Аня, никаких писем не сохранилось, – вмешался неожиданно другой голос, мягкий. – Ты и фотографии оставила лишь потому, что забыла о них. Сама всю жизнь бежала от себя, а теперь хочешь, чтобы и дочь последовала твоему примеру. Зачем?»
Маша никогда не слышала бабушкиного голоса, но отчего-то была уверена, что Зоя именно так и говорила: мягко, неторопливо и с такой интонацией, словно улыбалась про себя. Но улыбалась не обидно, а понимающе.
«Не от себя, а от них», – холодно возразила мать.
«А они – это часть тебя, Анюта. Твое прошлое, пусть и не самое приглядное».
Скрипнула дверь – и голоса смолкли, точно оборвались.
Маша обернулась. На крыльцо, зябко ежась, выбрался Иннокентий и потянул воздух носом.
– Деревня, – доброжелательно поведал он. – Хорошо здесь, не правда ли?
Маша решила не напоминать о том, как он рвался проверить ее документы, и заставила себя вежливо поддержать разговор.
– Да, живописное место, – согласилась она. – Лес только мрачноватый. А река поблизости есть?
– Река имеется, а как же! Приток Оки. Чрезвычайно опасное место, я бы вам очень не советовал купаться там одной. Особенно ночью!
И многозначительно взглянул на Успенскую.
– Не буду, – пообещала Маша. – А что там опасного? Сильное течение?
– Омуты! – устрашающе сверкнул очками Иннокентий. – И течение тоже. Вы же слышали, наверное, об этом трагическом…
Дверь снова приоткрылась, и Маша не узнала, о чем трагическом она должна была слышать. Из дома осторожно выбралась Нюта, несмело улыбнулась им:
– Я не помешаю?
Такая она была беленькая, чистенькая и славная, что сразу хотелось улыбнуться ей в ответ.
– Ни в коем случае… – начала было Маша, но Иннокентий перебил ее:
– Ты уже сделала гимнастику? – строго спросил он.
– Конечно, – послушно кивнула Нюта.
– И дышала?
– Нет, не дышала.
– Сейчас же дышать, сейчас же! – загорячился Анциферов. – Нюточка, что за преступное пренебрежение своим здоровьем! А главное – здоровьем плода!
Он так и сказал: «здоровьем плода». Маша почувствовала, что краткий принудительный прилив симпатии к Иннокентию растворяется, словно под воздействием кислоты.
– Нюта обязательно должна дышать древесными испарениями, – объяснил Анциферов. – Последние исследования показали, что плодовые деревья выделяют эндорфины, благотворно влияющие на умственное развитие плода. Они всасываются на уровне клеточной мембраны, которая у беременных расширена.
Всю эту ахинею Иннокентий высказал с крайне серьезным видом. Он был похож на ученого, сообщающего группе последователей о недавнем открытии.
Маша открыла рот, чтобы поинтересоваться, насколько сильно расширяется клеточная мембрана у беременных и сузится ли она после родов. Но перехватила взгляд Нюты и промолчала.
Нюта смотрела на мужа с восторгом и обожанием.
– Кеша, я уже иду, – заверила она.
И пошла, переваливаясь, в сторону темнеющего сада.
«Господи, бедная девочка…»
На крыльцо вышла, кутаясь в белую шаль, Лена Коровкина.
– За окнами нашей комнаты кто-то хрюкает, – вздохнула она. – Предчувствую интересную ночь. А куда пошла Нюта? Уже темно…
– Дышать эндорфинами, – поведал Иннокентий, глядя вслед жене. – Это очень пригодится ей, когда настанет время рожать.
– Каким образом?
– Видите ли, мы планируем соло-роды, – с гордостью сообщил Анциферов. – Слияние с природой на каждом этапе беременности.
Маша с Леной недоуменно переглянулись.
– Что такое соло-роды? – уточнила Маша.
– Роды наедине с природой. Новая жизнь должна появляться естественно!
Женщины некоторое время осмысливали сказанное.
– Наедине с природой – это что же, совсем одной? – глупо спросила Маша.
Анциферов снисходительно рассмеялся и даже снизошел до того, чтобы похлопать ее по плечу.
– Вот видите, насколько вы, современные женщины, испорчены цивилизацией! Как сильно зашорен ваш разум! Вам сложно даже представить, что вы способны дать начало новой жизни без помощи многочисленных врачей и акушерок. А ведь еще сто лет назад простые русские бабы легко рожали в поле!
– И там же в поле мерли, как мухи, – дополнила Лена. – Не говоря уже о том, что ваша жена совсем не похожа на простую русскую бабу. Вы не находите?
Иннокентий небрежно пожал плечами:
– Ресурсы организма огромны! Надо лишь создать условия для их пробуждения. Именно этим я и занимаюсь.
– Вы врач? – ужаснулась Маша.
Анциферов приосанился.
– Я преподаватель философии! В некоторой степени и сам философ. Изучаю и трактую мир!
– Да-да, я заметила, – пробормотала Маша, вспомнив про расширяющуюся клеточную мембрану.
– Я уже подыскал для Нюты дом в деревне, – воодушевленно продолжал Иннокентий. – Представьте: не тронутая цивилизацией природа, вокруг хвойные леса, в деревушке пять стариков. В доме – одна комната с русской печью. Я отвезу туда Нюточку за неделю до родов, а потом, когда все благополучно завершится, заберу в город. И никаких врачей! Она все сделает сама.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.