Чужой сын

— Так тяжело, — прошептала она.

Девушка коснулась ее руки.

— А у него много журналов. И книг. — Дэйна склонила голову, читая названия на корешках. — Нам нравятся… нравились одни и те же книги. — Она взяла с полки потрепанный томик «Ромео и Джульетты». — Мы читали это на уроке английского.

— Вас из-за этого травили?

Может, для обычной школы Макс был слишком умен, образован, начитан?

— Нет, конечно. На учебу всем плевать.

— Тогда почему? В чем причина? — Голос Кэрри сорвался. — Макс был хорошим мальчиком. Он не делал ничего плохого. Не носил странную одежду.

Дэйна медленно качнула головой.

— Он просто не был похож на других. Как и я.

Но ты-то жива,подумала Кэрри, подавив желание произнести это вслух.

— Он не пытался вписаться, стать своим. Мы для остальных были чужие. Враги. И они воевали с нами, хотя мы им ничего плохого не делали. Ему просто не повезло.

— Не повезло?!

Кэрри схватила пижамные штаны, прижалась к ним лицом. Она старалась уловить запах сына, но… ничего не почувствовала. В углу комнаты стояла корзина для грязного белья. Кэрри подняла крышку.

— Как будто я собираюсь их стирать, — тихо прошептала она, не глядя на Дэйну.

Дэйна жалела эту женщину, но себя она жалела еще больше. Она ходила по комнате Макса и разглядывала его вещи. Как будто он оставил ей в наследство часть своей жизни, о которой она узнала только сейчас, после его смерти, когда слишком поздно с ней знакомиться.

— Я скучаю по нему, — сказала Дэйна. — Мы вместе курили, смеялись и болтали. — Перехватив взгляд Кэрри, она поспешно добавила: — Это нормально. Все курят. Ничего страшного.

Глаза Кэрри сузились, и Дэйне показалось, что сейчас она взорвется. Но тут же все прошло. Осталась лишь глубокая печаль, такая глубокая, что Дэйне захотелось обнять ее, — желание, которого она никогда не испытывала по отношению к собственной матери.

— Может, вам присесть? Давайте сядем и вместе посмотрим на все эти вещи.

Дэйна подобрала с пола кипу бумаг. Почему он ни разу не привел ее сюда?

— Что это? — Кэрри позволила усадить себя на кровать.

— Журналы. Вырезки из журналов. А это флаеры и распечатки из Интернета. — Дэйна пролистала бумаги и протянула Кэрри несколько вырезанных анкет. — Ну, для конкурсов.

— Что?

— Он любил участвовать в конкурсах. У него прямо зависимость была конкурсная.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

Дэйна наблюдала, как Кэрри листает наполовину заполненные анкеты. Почерк у Макса был неразборчивый.

— Он кучу всего… — Дэйна запнулась. Чуть не проболталась.

— Он что-то выигрывал?

Дэйна вспомнила аккуратную башню из коробок.

— Ему часто везло.

Сотни вопросов вертелись у Кэрри в голове, но она не станет спрашивать Дэйну — девочку из бедного района, которую никто не любит. Откуда ей знать?

Повисла долгая пауза.

— Это было ужасно, — наконец прошептала Дэйна. — Никогда не забуду его лицо в ту минуту.

— Думаешь, что ты теперь особенная? — Дэйна испуганно вскрикнула, когда Кэрри внезапно схватила ее за плечи и тряхнула. — Ты думаешь, что раз видела, как он умирает, раз ты была с ним в конце, то тебя он любил больше?

— Нет, я…

— Ну так вот, а я была с ним с самого начала. Я выносила его, и родила, и не спала ночами, когда он болел. Я работала до полного изнеможения, чтобы у него было все самое лучшее. Я…

— Хватит! — Дэйна вырвалась.

В голове снова замелькали белые тренировочные штаны, мигалки, сирены, крики, кровь…

Не понимая, что делает, Дэйна хлестнула Кэрри по лицу. Ярость затопила ее.

—  Так получилось! — крикнула она. — Нож появился из ниоткуда. Вот и все.

Дрожа, она смотрела на Кэрри. Одна щека у той наливалась красным.

— Ты расскажешь мне, кто убил моего сына. — Каждое слово было угрозой, каждый слог — точным ударом. Кэрри сейчас не использовала ни одного из своих приемов. Но от ее голоса Дэйну пронзил страх. Кэрри дотронулась до покрасневшей щеки. — Ты расскажешь мне правду.

Прошлое

Кэрри никогда в жизни не нервничала. Бывало, она чувствовала неуверенность, особенно в детстве, — ведь смену настроений ее отца невозможно было предсказать. Случалось, испытывала тревогу — она сильно рисковала, бросая свою журналистскую карьеру ради телевидения. А иногда и страх — он одолевал ее всякий раз, когда она размышляла о сыне. Но она никогда не нервничала. До сегодняшнего дня. Она брала интервью в прямом эфире национального телевидения — у человека, которого полиция подозревала в убийстве своей семьи.

Полиция хотела спровоцировать его на признание.

1999 год. «Правда в глаза» была в сетке всего три месяца, но продюсеры и начальство канала уже после четвертого выпуска решили, что шоу будет выходить и в новом тысячелетии. Рейтинги были выше, чем у большинства других программ, выходящих в эфир в это же время, а Кэрри, до этого никому не известная ведущая, в считанные недели стала звездой первой величины. Ее лицо улыбалось с обложек всех женских журналов, интервью с ней добивались все таблоиды, все ток-шоу — и утренние, и вечерние — желали заполучить ее к себе.

Последние недели дались Кэрри нелегко. У нее был сорван голос, она чуть не вывихнула ногу, когда ее новоиспеченные фанаты проникли за сцену и набросились на нее, требуя автографов. Они же меня не знают,думала Кэрри. Разогнав толпу, охранник сгреб Кэрри в охапку и буквально запихнул в машину. По дороге домой лодыжка так распухла, что пришлось разуться.

— Я не могу надеть туфли, — пожаловалась она стилисту назавтра за час до шоу. — Подберите мне что-нибудь на плоской подошве.

Обычно Кэрри ничего не просила. Каждое утро она просыпалась с мыслью о том, как же ей повезло, до чего же удачной оказалась ее идея шоу «Правда в глаза». И она не собиралась искушать судьбу, дурно обращаясь с персоналом.

— Я просто не смогу в них ходить.

Она сняла кремовые шпильки. Они великолепны, но сегодня не годятся. Боковым зрением Кэрри заметила, как в студии появился человек, у которого ей предстояло брать интервью, — или, как выразился Дэннис, «вырывать признание». Сердце вдруг учащенно забилось, Кэрри почувствовала, что ее прошиб пот. Впервые в жизни Кэрри Кент разнервничалась. Их взгляды в зеркале встретились, глаза гостя были пустые, холодные, лишенные жизни. Но ведь вся его семья, жена и две дочери, совсем недавно погибли во время пожара.

— И мне не нравится вырез этой блузки. Я в ней выгляжу как старая училка. — Несколько пар рук немедленно начали расстегивать крошечные пуговицы.

— Может, это? Или это? Или вот? — Стилист услужливо перебирала на кронштейне вещи, идеально подходившие к ее светло-серым брюкам.

Дизайнеры забрасывали Кэрри предложениями предоставить для шоу свои последние модели. Не то что в других программах, как сказала стилистка, и добавила: «В таких условиях работать одно удовольствие». Она протянула Кэрри нежно-голубую блузку.

— Нет, — отрезала та. — Я это не надену.

— Но цвет…

— Ужасный.

Кэрри подошла к вешалке, буквально ломившейся от одежды, и через минуту вытащила черную футболку. Она помнила, что должны быть и темные вещи. Она надевала их на прошлой неделе, когда решила выйти из студии и подышать свежим воздухом.

— И дайте мне вон те ботинки. Серые.

Не сводя с нее изумленного взгляда, стилист подала ботинки.

— Я не думаю, что Лиа будет…

— Лиа будет, — твердо сказала Кэрри и направилась в раздевалку.

Когда она вернулась через несколько минут, стилистка испуганно вскрикнула. Кэрри выглядела более чем затрапезно — в таком виде она могла отправиться в супермаркет или в школу за Максом. Стилистка подскочила к ней, держа наготове халат.

— Прекратите, Сью. Я уже решила.

Кэрри вышла в коридор, приложила ладони к стене, за которой находилась студия, и прошептала: