Поющие пески

Вокруг буровой собралось десятка три людей. Они стояли, разбившись на группы, с выражением ожидания на лицах.

Вышка поднималась высоко над песками. Не вращалась штанга, уходящая на километр в глубь земли. Только неотрывно гудел электронасос, подающий раствор к турбобуру, который где–то там глубоко вгрызался своими острыми зубами в каменистую породу, прокладывая путь к далеко запрятанному сокровищу. В стороне тарахтела передвижная электростанция.

Все было тихо и буднично, и лишь напряженность на лицах собравшихся говорила о торжественности момента.

Павлик ожидал, что вот–вот сейчас содрогнется вышка, может быть, даже вылетит из земли штанга, выталкиваемая страшной силой, фонтан газа и нефти поднимется к чистому, незапятнанному небу и обрушится пахучим дождем на сухой песок пустыни. Толстый, точно броневой, колпак, лежащий рядом со скважиной, вызывал в воображении юноши сцены борьбы, которую придется вести людям с разъяренным потоком разбуженной нефти.

Но время шло. Ничего не происходило. Даже и не шелохнулась вышка. Не было ни малейшей заминки в работе турбобура. Насос качал и качал раствор трудолюбиво и, как начинал догадываться Павлик, безнадежно. Он уже не смотрел больше на лица окружающих. У него у самого лицо стало вытягиваться.

Теперь в его воображении предстала другая картина: сменяют друг друга буровые рабочие, новое звено наращивают на штангу, везут воду и льют ее, льют без конца в скважину, а в ответ хоть бы одно масляное пятнышко, хоть бы запах, хоть бы признак нефти. Песок, глина, известняк, снова песок… Пустая, никому не интересная порода. Мало ли по каким извилинам и скрытым под землей трещинам, по каким тонким порам пробрался на поверхность газ, заставивший звучать бархан! Да и сколько его было, этого газа, — может быть, он весь уже вышел, пока бурили скважину.

Поглощенный мыслями, Павлик и не заметил, как произошло что–то важное. Он увидел только, как колпак, лежавший на земле, сдвинулся с места, чьи–то могучие руки подняли его на воздух и держали наготове. Быстро, точно убегая, выходила из скважины штанга, колено за коленом падали на песок, и нельзя было различить, кто же их так сноровисто вытаскивает и развинчивает. Люди стояли поодаль. Никто не подходил к вышке. Павлика тоже попросили отодвинуться — на всякий случай…

Вот выдернуто последнее звено. Бурлящая темная жидкость показалась в отверстии обсадной трубы. В тот же миг броневой колпак навалился на него и задавил поток нефти своей тяжестью. Впрочем, не только весом: металлические руки плотно прижимали колпак к отверстию, проделанному в земле, в то время как другие, более тонкие и подвижные, но тоже механические руки набрасывали тяжелые скобы и завинчивали массивные болты.

Только теперь, после того как автоматы закончили свое дело, люди подошли к скважине. Человек с седыми развевающимися волосами, в серой спецовке, держал в руках мензурку и, словно это было вино, широким жестом поднес сок земли к своему лицу. Он смотрел на маслянистую жидкость и вдыхал ее запах. Затем мензурка пошла по рукам. Один из гостей вылил несколько капель себе на ладонь, растер и поднес к носу.

У самой скважины, с измазанными нефтью пальцами, положенными на рукоятку крана, стоял буровой мастер и, улыбаясь, как виночерпий, наливал драгоценную жидкость в стеклянные мензурки. Среди собравшихся прошелестело слово: «анализ».

— Что там анализ! — говорил басом высокий человек с моложавым лицом и морщинистой шеей, тот, что растирал нефть на ладони и нюхал ее. — Анализ, конечно, покажет все в точности. Но можете мне поверить, — я в этом деле кое–что понимаю, — нефть добрая. Уж я этой нефти на своем веку…

Павлик стоял как оцепенелый. Загадка поющих песков раскрывалась в таком ослепительном великолепии, что хотелось зажмурить глаза и ущипнуть себя за руку. Солнце сверкало на небе, в глазах резало от изобилия света, где–то играл оркестр, или это оттого, что несколько человек, увлеченные происходящим и чтобы лучше видеть, забрались на песчаный вал, вновь запели свою песню не выдержавшие молчания пески.

Кто–то потянул Павлика за рукав.

Это был дядя Прохор. Вместе с Галей он приехал только сейчас, опоздав к началу торжества. Но по тому, как улыбался он своей широкой улыбкой и сияла Галя, видно было, что оба успели увидеть все.

Некоторое время они молча смотрели на запертый нефтяной фонтан, потом друг на друга, и их глаза выдавали то, что им трудно было бы выразить словами.

Затем Прохор Иванович нарушил молчание.

— Ну, вот и свиделись, — сказал он и снова замолчал. — Теперь, — добавил он после паузы, — не скоро уж встретимся. Ты, — обратился он к Павлику, — когда уезжаешь?

— Послезавтра.

— Ну, а Галя на три дня позже.

— Мы на будущий год, может быть, опять сюда приедем, — сказала Галя.

— Да меня–то не будет, — тихо сказал дядя Прохор: — я ведь теперь по дорожной части. Вместе с Сергеем Петровичем, изобретателем. Я уж и письмо домой послал. Думаем с Сергеем Петровичем машину приспособить, чтобы не только по пескам, а в любой местности дорогу прокладывала.

— Ведь дороги нужны везде, — добавил Прохор Иванович убежденно и горячо, видимо высказывая затаенную свою мысль: — и в наших, к примеру, местах, на Тамбовщине, и в других краях. Колхозы сейчас крупные, автомобилей у всех много и грузовых и легковых, опять же МТС и совхозы, про райцентры я уж и не говорю, — везде требуются дороги. Если хочешь знать, — Прохор Иванович взял Павлика за отворот пиджака и притянул к себе, — если хочешь знать, — прошептал он, словно доверяя только ему свою идею, — вся область должна быть покрыта дорогами, а все области связаны друг с другом — понял? При такой–то технике да за это не взяться!.. Только грунт везде разный, — продолжал он уже более спокойно, — так что машину приспосабливать нужно. Здесь песок как щеткой счищают — черпаками да дутьем, а там ножи в ход пустить придется. Да не силой только, вот как бульдозер работает, а фрезами, — ее, дорогу–то, как на станке обтачивать будем. Понял? — повторил он любимое свое словечко.

— Понял, — сказал Павлик. — Я, дядя Прохор, многое тут понял. Мне теперь кажется, это совсем давно было, когда мы в песках заблудились…

Они снова помолчали.

— Тебя профессор Ястребов ищет, — сообщил Прохор Иванович.

— Я давно его жду.

— С нами приехал. Да вот он!

Ястребов был все так же спокоен и даже как бы задумчив, но темные его глаза горели внутренним блеском.

— Ну, будете и дальше работать над поющими песками? — спросил он без всяких предисловий, беря студента под руку. — Или вы считаете ваше участие в решении этой задачи законченным?

Работать над поющими песками? Под руководством Петра Леонидовича? Хочет ли он?!

Крепкое пожатие передало без слов чувства юноши.

— Вот и отлично, — сказал профессор. — Ведь раскрыт секрет только одного типа поющих песков. Кто может сказать, что откроется науке, когда будут изучены другие. Всякие аномалии в природе требуют повышенного, пристального внимания. Запомните это, юноша. Они уже не раз приводили к серьезным открытиям… А вы как смотрите на ваше будущее? — обернулся он к Гале.

— Я? — смутилась девушка. — Я ничего…

— Как ничего?

Ястребов уже смеялся.

— Учиться буду… — совсем сконфузилась Галя.

Павлик знал, что Галя, гак же как и он, мечтает стать человеком науки, исследователем, открывателем нового. Ею были очень довольны в биоотряде, — об этом ему сообщил Прохор Иванович еще при прошлом их свидании. Поэтому сейчас он с удивлением смотрел на девушку, которая растерялась при таком простом вопросе. Затем по необъяснимой ассоциации идей он подумал, что ему, Павлу Колосову, пожалуй, не хватает еще настоящей скромности, — не той ложной скромности, которую напускают некоторые из приличия, а той скромности, о существовании которой ее обладатели даже и не подозревают. В Гале вот было нечто настоящее, заслуживающее действительного уважения…