Страница 4 из 13
Впрочем, приплыли быстро. Нос лодки ткнулся в берег, и Бандеролька собралась, от романтического и беззаботного настроения не осталось и следа.
– Первым делом, – сказал Карачун, – надо бы главного определить. Прости, Бандеролька, ты, конечно, листоноша опытная, но тут я бы принял командование на себя. Потому что нам не мутанты и местные угрожают, а неведомая, извините, фигня. И к ней надо, во-первых, подобраться, во-вторых, с ней надо разобраться. Хотя разбираться я бы не стал, а просто сжег бы.
– Что сжег-то? – удивился Воловик.
– А что найдем, то и сожжем. В этом мире все горит, надо только температуру правильно подобрать.
– Кое-что взрывается, – заметил Зиняк.
– Ну и взорвется – лишь бы больше не пакостило. Так что, как голосуем? Я за главного?
– Да командуй, если так приперло, – позволил Воловик. – Мы тебе доверяем.
– Вот и славно. Значит, построились цепью и двинулись к цели.
Цель была отмечена на карте, врученной Бандерольке перед походом. Центр неведомой заразы притаился в Ботаническом саду, до которого по одной из центральных улиц было всего пять километров – час бодрым шагом или два-три, если осторожно.
– Странно, что здесь нет опасной фауны, – заметил Карачун.
– Повымерла, – предположила Бандеролька. – Заразилась и вымерла.
Ей самой не нравилась такая теория, но другой не было.
Городок был как городок – невысокие обшарпанные дома, бурно разросшиеся акации и прочие деревья, колючие кусты, плети роз, выползающие из дворов. Ни аномальной растительности, ни явной опасности. Дорога к ботсаду относительно расчищена: видимо, до того, как радиус действия заразы увеличился, жители Острога навели здесь порядок.
– Мы на самом краю заражения, – заметил Зиняк. – Вы же помните, что говорили: радиус увеличился почти до пяти километров. В двух километрах – красная зона, повышенная опасность. Друзья, двум смертям не бывать, но может, Бандеролька, ты нас тут подождешь?
– Не выдумывай. Как глава клана я обязана…
– А как наша подруга – нет, – вклинился Воловик.
– Я так решила. Я иду с вами. Я не трус.
– А зря, – Карачун проверил автомат. – Страх – замечательный инструмент интуиции, для выживания необходимый. Ну ладно, раз все такие упертые – потопали, что ли?
И они потопали. Жарило солнце, по спине градом катился пот, линза шлема запотевала, хотелось пить, а главное, ничто не предвещало беды – было просто скучно. Внимание рассеялось – ему попросту не за что было зацепиться. Ну, дома, ну, деревья, ну, брошенные автомобили.
– Птицы не поют, – обратил внимание Бандерольки Зиняк. – Нет здесь птиц. Сдохли.
Трупы пернатых, впрочем, на дороге не валялись – то ли зараженные птахи успевали улететь, то ли их кто-то жрал. Всегда найдется устойчивая к любой инфекции форма жизни.
– Если бы болезнь распространялась через животных, – сказал наблюдательный Карачун, – она давно бы вышла за пределы Херсона.
– Поживем – увидим, – отмахнулся Воловик.
Несмотря на окружающее сонное спокойствие, вперед продвигались медленно. Карачун то и дело вскидывал руку, призывая замереть, и отбегал в сторону, заглядывая в переулки, окна, разбитые витрины магазинов. Правильно, если кто-то там притаился, лучше не оставлять его за спиной.
В заброшенных городах всегда кипит не всегда приятная и не всегда понятная, но жизнь. Шарятся в поисках поживы сталкеры, одичавшие аборигены в поисках поживы грабят до того уже разграбленные магазины и склады; периодически банды и поисковые отряды затевают перестрелки, вопят раненые и мирные жители; бродят по своим делам в поисках пропитания и партнеров животные-мутанты; кто-нибудь верещит, попавшись в плети хищного растения; сопят разумные и не очень существа в засадах; что-то с грохотом рушится, падают перекрытия, лопаются уцелевшие стекла, гремят далекие взрывы; переговариваются по рации, орут песни, громко занимаются любовью… И всегда, всегда звенят мелкие кровососы – москиты, комары.
Здесь же было тихо.
Ни птиц, ни москитов, ни цикад (хотя откуда взяться цикадам в Херсоне?). Ни единого звука жизни. Даже ветра не было – он поднимется после заката, а пока что – спит в тростниках.
Бандерольку, несмотря на жару, пробрала дрожь. Будто ты в пещере, и нет звуков, кроме собственного дыхания. Будто планета погибла, не пережив Катастрофу, и ты – пришелец из космоса, высадившийся на гигантском могильнике.
Она включила громкую связь и крикнула на весь Херсон:
– Есть живые?!
Эхо отозвалось: «ые… ые… ые…».
Карачун глянул неодобрительно:
– Ты, это, не кричала бы. Мало ли, что здесь.
– Здесь. Никого. Нет.
Она не сразу узнала голос Зиняка, такого жизнерадостного, с упоением идущего навстречу опасностям. Мертвый был голос, лишенный интонаций. Бандеролька с тревогой присмотрелась к отряду: даже Воловик приуныл, подволакивал ногу и сутулился. Нелегко дался бравым защитникам Севастополя абсолютно пустой Херсон.
Бандеролька постаралась вызвать в памяти хоть что-нибудь хорошее. Улыбку Пошты, детский смех в Цитадели, пейзажи родного Крыма… Тщетно. Тлен и пустота.
Она снова зажала кнопку громкой связи и отрапортовала:
– Упадок сил, депрессивное состояние, ничто не радует. А как у вас?
– То же самое, – отозвался Воловик.
– Да вообще капец… – прокомментировал Зиняк.
– Работаем, – скрипнул зубами Карачун. – Уныло.
Что бы ни ждало в Ботсаду, оно уже начинало влиять. Бандеролька несколько раз сталкивалась с мутантами, воздействующими на психику, но там было другое.
– Докладывать о своем состоянии, – велел Карачун, – о любом изменении. Говорите, друзья, говорите. До красной зоны – триста метров. Как поняли?
Все подтвердили информацию. «Триста метров, – подумала Бандеролька, – всего триста шагов. Так мало. По относительно свободной дороге и вовсе… Да вон уже и видны впереди ворота, и за ними – буйная зелень. Пожалуй, слишком буйная. Такое чувство, что из дряхлой ограды силятся выплеснуться первозданные джунгли. Кипят смрадной пеной, высверкивают пятнами цветов, одурманивают, манят…»
Карачун вскинул руку. Все остановились.
– Красная зона, – Бандерольке показалось, или голос у него звучал более сдавленно? – Мы – смертники, друзья. Уже без разницы, пойдем дальше или останемся здесь, все равно зараза долетает.
– Попробуем все-таки добраться до самой сердцевины и выяснить. Хотя бы запись оставим. Назад дороги нет. Как самочувствие, отряд?
Все были немного подавлены, но, в целом, ощущали себя здоровыми. Привычные для любого листоноши заботы отвлекали от неопределенности будущего.
– Привал, – объявил Карачун. – Попробуем прикинуть, как быть дальше.
Они уселись прямо на нагретый асфальт, спина к спине, чтобы контролировать обстановку. Бандеролька сознательно расположилась так, чтобы смотреть на ботанический сад – если там что-то шевельнется, она будет стрелять. Но ветви растений оставались неподвижными.
– Итак, что мы знаем? – рассуждал неунывающий глава отряда. – Пункт первый: если мы могли заразиться, мы уже это сделали. Пункт второй: если мы заразились, смерть близка и неминуема. А когда, спрашивается, было иначе? Пункт третий: нам нужно зайти в сад, и мы не знаем, что нас там ждет. Опять же: а когда было по-другому? Значит, все хорошо и относительно в норме. Остается определить порядок продвижения. Голову даю на отсечение: все дорожки заросли, и нам предстоит пробиваться…
– Да не проблема! – воскликнул Зиняк и отстегнул с пояса мачете.
Карачун на пару секунд примолк. Даже Бандеролька оценила эффектный жест.
– Значит, прорубаться, и Зиняк… мичман, ты же умеешь этим пользоваться? И Зиняк идет первым. Следом – я, Бандеролька, замыкает Воловик. Как сильный, но не очень смышленый. Вопросы?
– Только один, – подала голос Бандеролька. – Что мы будем делать, когда найдем ЭТО?
– По обстановке, – отреагировал Карачун. – Или сжигать, или бежать. Третий вариант – ложиться и умирать, но он мне не нравится…