Страница 27 из 33
— Но я безродный, так ведь?
Она вдруг начинает смеяться с сарказмом.
— Дурак ты, Блейк. Я никогда не думала, что ты можешь быть так слеп. Неужели трудно догадаться, что твой род намного чище и выше, чем родословная Баррингтона?
Я смотрю на нее с удивлением, в груди полыхает огонь.
— Кто мой настоящий отец?
— Ты действительно хочешь, чтобы я сказала тебе? — она, кажется, искренне удивленной, что я до сих пор не знаю.
— Да, черт возьми, — резко отвечаю я. — Скажи.
— Твой биологический отец Хьюго.
— Хьюго?
— Да, Хьюго Монтгомери.
Хьюго Монтгомери! На пару минут все потеряло всякий смысл, время остановилось, весь мир, существующий в дали от этой гостиной, перестает существовать. Мы находимся с ней вдвоем в совершенно изолированном пространстве, высоко в небе. Я в упор смотрю на нее, она переводит на меня глаза, с выражением полного безразличия, ее глаза скорее похожи на голубые камни, ничего не выражающие, пустота. Затем антикварные часы на каминной полке семнадцатого столетия начинают свой отсчет.
— Кто? — недоверчиво спрашиваю я.
— Это не то, что пугающе, верно? — вздыхает она.
— Но он отец Виктории!
— Конечно.
— Виктория — моя сестра?
— Сводная сестра.
— И я должен был жениться на ней?
— Но ты же не женился, — напоминает она мягким скучающим тоном.
— Это было бы похоже на инцест, если бы я это сделал, — подчеркиваю я сердито.
— Я никогда не подозревала, что ты можешь быть настолько нудным.
— Почему семьи хотели, чтобы мы поженились?
— Для родословной. В ваших детях была бы самая чистая кровь из всех.
— Виктория знает об этом?
Мать отвечает совершенно сухим голосом.
— Я думаю, что она еще до конца не оправилась от шока, когда мы ей сказали.
— А Хьюго знает?
Она кивает.
— И... отец? Он тоже знал?
Она смотрит на меня с презрением, и я поражаюсь ее бессердечной, совершенно невыразительной маске, заставшей на лице. Она напоминает мне тех ловких снежных коз, которые даже на самых обрывистых скалах никогда не теряют свое спокойствие и опору, небрежно прыгающие по скалам, и поедая пучки травы среди опасной породы.
— Мы все знали, — восклицает она. — Неужели ты думаешь, что у меня была интрижка с Хьюго, не так ли? Мы планировали это заблаговременно, и мы сделали это ради блага семьи.
— Мой Бог! Вы все сумасшедшие.
— Сумасшествие — это субъективная вещь. Со стороны может показаться, что потерпели неудачу, не так ли?
23.
Лана Баррингтон
Джули приходит навестить меня.
Мы обнимаемся.
— Мне жаль, Лана, — говорит она.
Но я смотрю на нее совершенно не выражающим взглядом. Мне наплевать на людей, которые выражают свое сожаление по поводу того, что у меня украли сына. Я хочу вернуть его назад, но не могу. Я хочу получить информацию, любую, какую угодно. Я хочу знать все, что ей сказал Вэнн.
Я предлагаю кофе, и она соглашается. Мы сидим рядом друг с другом и пьем кофе.
— Блейк вернет его обратно, — говорит она мне.
Я ставлю чашу вниз на блюдце.
— Откуда ты это знаешь? — интересуюсь я.
Она не смущается от моего вопроса.
— Потому что я понимаю, что иначе ты и он не успокоитесь.
— Что? Что ты понимаешь? — требую я, и мой голос, да и манера общения становятся более агрессивными, я не планировала это.
— Я знаю, что Блейк особенный. Однажды, тебя там не было в тот момент, но я видела его, как он общался с кем-то, кто был намного мощнее, Вэнн сказал — пугающе мощный. Блейк не уступил ни на дюйм, и удивительно было то, что этот пугающе могущественный человек поклонился Блейку. Он имеет что-то в себе, Лана, что они жаждут его заполучить. Они хотят его вернуть или, скорее всего, сами больше всего нуждаются в нем. Они никогда не допустят, чтобы что-то случилось с ним или с Сорабом.
Я смотрю на Джули.
— Ты знаешь об их плане действий или лучше сказать, повестке дня, не так ли?
Она кивает без особой радости.
— Скажи мне, что это такое?
Она смотрит на меня с жалостью в глазах.
— Ох, Лана. Блейк не сказал тебе, потому что это может огорчить тебя.
Мой кулак с грохотом опускается на кофейный столик, что даже начинают дребезжать кофейные чашки.
— Неужели ты думаешь, от того, что ты скажешь, я буду горевать еще больше, чем уже есть?
Она смотрит мне в глаза, оказывается она храбрая. Я даже готова сказать больше — она намного храбрее, чем я думала ранее.
— Всегда есть место для большего горя.
Мне становится за себя стыдно.
— Блейк считает, что я слабее, чем есть на самом деле. Я хочу знать правду.
— Я доставала Вэнн целую вечность. Я хотела знать, и в конце концов он мне сказал, и теперь я уже совсем другая. Я жалею, что спросила, и жалею, что знаю.
— Почему?
Она смотрит на меня с грустью.
— Потому что я никак не могу на это повлиять.
— Я не ребенок. Я заслуживаю знать.
Но Джули просто отрицательно качает головой.
— Доверься Блейку, Лана. Он по-настоящему любит тебя, и он делает все, чтобы защитить тебя.
Я откидываюсь на спинку дивана в полном разочаровании.
— Хорошо, забудь о том, что я спрашивала. По правде говоря, мне плевать. Я просто хочу вернуть Сораба.
— Ты вернешь, — говорит она с полной убежденностью. Убежденностью, о которой мне остается только мечтать.
Когда приезжает Билли с бутылкой водки, Джули уже давно ушла. Она молча достает два больших стакана для воды и наполняет их, проливая совсем немного. Я замечаю, что она уже немного пьяна. Билли направляется ко мне, к столу, и ставит передо мной стакан. Я отрицательно качаю головой.
— Не думаю, что ты боишься выпить немного водки, — оскорбленно замечает она.
Ох, какого черта! Она права. Может быть, это поможет притупить боль. Я беру стакан и начинаю пить ее, как воду, вижу, как глаза Билли расширяются в удивлении.
Я выпила уже половину стакана, и мне кажется, что мне пора остановиться, потому что я чувствую себя совершенно больной. Ставлю стакан и смотрю на Билли.
— Это не поможет.
— Ты напряжена, словно натянутая тетива лука, тебе необходимо расслабиться.
— Расслабиться? Зачем?
— Это не твоя вина, — говорит она.
— Почему не дерзкое замечание! Теряешь хватку, Билли.
— Эм, да. Возможно, — озадаченно она смотрит на меня.
Я делаю глубокий вдох. Алкоголь уже успел ударить в голову, но даже от него я не чувствую себя счастливой, на самом деле, я чувствую себя больной. Я обхватываю голову руками.
— Мне не становится лучше, Билл.
— Ты ела сегодня?
— Нет, пока нет.
— Дерьмо. Может ты что-нибудь поешь сейчас?
— Нет.
— Давай, я положу тебя в кровать ненадолго.
В спальне я просто падаю на кровать, лежу на боку и начинаю стонать.
— Черт, Билли, комната кружится.
— Не совсем.
Я закрываю глаза, и чувствую, как Билли ложится рядом со мной.
— Я скучаю по малышу, — говорит она и икает.
Мое сердце делает сальто.
— Я тоже.
— У него самые честные, добрые глаза, в которые ты можешь нырнуть и утонуть в них.
— Да, — я улыбаюсь, думая о них. — А мне кажутся они кусочками неба, вписанные в радужную оболочку.
— И у него это великое комическое хихиканье.
— Комическое хихиканье? Да у него громкий смех.
— О Господи, только не переходи к фразе: «у моего сына какашки лучшего цвета, чем твои» сейчас.
Мой смех звучит и пьяно, и грустно.
— Я никогда не хотела детей, пока не появился Сораб, — говорит она.
Это отрезвляет меня, мы обе молчим. Мои конечности тяжелеют, голова чувствуется какой-то тоже тяжелой и странной.
— Какого черта я делаю, Билли? Напиться в такое время?
— Ничего страшного. Это правда плохая идея с моей стороны. Просто давай спать.