Дитя Ковчега

– Я больше не желаю иметь отношения к этой ужасной книге! – в смятении закричала Фиалка, разрыдавшись. – Я отравила собственную мать!

Кабийо благоразумно закрыл рот; тем не менее на задворках его разума закипело возмущение. Неужели труд его жизни должен вдруг прекратиться из-за единственного, отдельного несчастья? Неужели Cuisine Zoologique должна потерпеть неудачу только потому, что один рецепт оказался (в единственном случае) фатальным?

Как сказано в поговорке: у семи поваров бульон без мяса. Быть может, теперь в хозяйстве Скрэби семью поварами стали двое? Достаточно ли места на кухне (пусть и весьма просторной) для двух разных сознаний, настолько опечаленных, как Фиалка Скрэби и Жак-Ив Кабийо? Оба легко могли взорваться. И горе висело над ними пеленой.

Философ вроде Конфуция мог бы сказать: «Здесь мы наблюдаем дисгармонию инь и ян».

Но девушка с характером Фиалки бросила:

– Это невыносимо. Я ухожу. Неси поводок, Жир, и иди за мной!

Кабийо пнул плиту и воскликнул:

– Merde!

Может быть, эфемерное присутствие Опиумной Императрицы и ее облака астральных частиц направили Фиалку и ее верного Жира в сторону Оксфорд-стрит в тот день?

Или, может, это судьба побудила их пройти мимо стоек с жареными каштанами и шарманщиков, мимо шарлатанов и кэбов-двуколок, и с грохотом врезаться – шлеп-бум – в плакат, на котором было напечатано следующее: «МЯСО – ЭТО УБИЙСТВО»?

Плакат крепился к человеку. Вышеозначенный человек – выступавший теперь в роли жертвы – поднялся с мостовой и стал терпеливо ждать заслуженных извинений. Он привык к нападкам незнакомцев, но, будучи христианином, всегда считал своим долгом надеяться, и весьма горячо, на лучшее.

– Я ужасно извиняюсь, – сказала мисс Фиалка Скрэби просто и с изяществом. Мужчина отметил, что, несмотря на чудовищные объемы, у нее миловидное грустное лицо и что она в трауре. Поэтому, хоть она и толкнула его, ощутил к ней сочувствие, улыбнулся и заговорил:

– Ваши извинения… ОЙ! – И вскрикнул от боли: на него напали второй раз.

Фиалка так и не поняла, что нашло на Жира. До сего дня его собачьи инстинкты всегда оказывались верны – достаточно припомнить, как он отказался есть тушеного примата, из-за которого скончалась Опиумная Императрица. Подобное, конечно же, решительно не в его характере. По натуре он и мухи не обидит. Чтобы такое уладить потребуется больше, чем еще одно вежливое извинение, подумала Фиалка, выхватив черный кружевной платок – все еще мокрый от похоронных слез недельной давности, так много она плакала – и бросившись промокать рану на необычайно тощей ноге мужчины.

– Жир раньше никогда не нападал на людей, – доложила Фиалка. – Не знаю, что им овладело. Он гонялся за крысами, но… – Ее голос умолк в замешательстве. – Послушайте, возможно, я могу вас проводить? – предложила она раненому.

– Вообще-то можете, – выдал он, яростно растирая голень. – Вы могли бы оказать мне любезность и помочь доковылять до собрания, которое я организую в общественных палатах.

– А что там будет? – поинтересовалась Фиалка, подняла плакат «МЯСО – ЭТО УБИЙСТВО» и прислонила его к оградке.

– Встреча Вегетарианского Общества, – ответил мужчина. – Разрешите представиться. Меня зовут Генри Сольт, и я хотел бы предложить вам и вашей собачке, мисс, стать нашими гостями.

– Фиалка Скрэби, – произнесла она, протягивая руку. – А это Жир. – Мисс Скрэби слегка пнула корги, и тот повесил голову. Сходить на это несчастное собрание – меньшее, что она может сделать, решила Фиалка, полунеся хромающего мистера Сольта до зала; Жир неохотно плелся за ними следом. Помещение было пыльным; Фиалка уселась, и вскоре зал стал заполняться странными людьми – потрясающе худыми, как на подбор. Фиалка содрогнулась, радуясь собственной набивке, полезной на местных жестких стульчиках.

– Прошу вас, тишина! – крикнул мистер Сольт, умоляюще воздев руки перед публикой. – Хочу приветствовать новичка на нашем собрании! Разрешите представить вам мисс Фиалку Скрэби!

По толпе прокатился приветственный шепоток, а сидевшая рядом с Фиалкой женщина, тощая как селедка, пропищала:

– Приятно познакомиться с вами, мисс!

Речь мистера Сольта была длинной; он явил себя страстным защитником братьев наших. Особенно тех, что с перьями, мехом и чешуей. Фиалка, которая видела туши многих братьев наших меньших, а также готовила и пробовала наиболее экзотичных, благодаря Cuisine Zoologique, с раздражением слушала его евангелический трактат. Глянув мельком на полупустой зал, она поняла, что мистер Сольт проповедует обращенным. Его доводы были смутны, многословны и горячи, и, если выпарить – как выпаривают бульон, – основной аргумент звучал просто: все люди – лицемеры.

– Посмотрите на нас, – громыхал он. – Мы холим наших питомцев и относимся к ним, как к людям, – здесь он бросил взгляд на Жира, ретировавшегося еще дальше под стул Фиалки, – а затем уничтожаем целый класс животных ради дьявольского потребления. – Жир несчастно засопел. Между тем Фиалка вспоминала работу отца над Королевским Царством Животных и настояния Ее Величества Бегемотицы, чтобы все чучела наряжали в бриджи и так далее, и признала, что в этом Сольт прав. – Антропоморфизм превращает всех нас в каннибалов, – продолжал тот. – И единственный выход – отринуть жажду мяса и есть травы полевые!

А вот тут они не сходились.

– Мы самые сложные и высокоразвитые существа на земле, – возгласил Сольт. – Но, несмотря на тысячелетия нашей цивилизации, потворствуем нашим примитивным инстинктам кормиться плотью. И это вершина человечества – выращивать существ, дабы потом убивать их ради потребления? Неужели мы всего лишь варвары-мясники?

Мистер Сольт так расписывал права божьих тварей, святость Франциска Ассизского[86] и бесчеловечность людей, что по щеке Жира стекла виноватая слеза, но губы Фиалки все так же были сжаты в неприятии. Когда мистер Сольт закончил, группа недокормленных слушателей разразилась бурными аплодисментами, а женщина-селедка, сидевшая рядом с Фиалкой, встала, извлекла из-под стула блюдо и сдернула с него льняную салфетку. Фиалка постаралась собраться с мыслями и принюхалась, пока тощая женщина передавала по кругу тарелку с комковатыми вегетарианскими пирожками. Затем взяла кусочек и выплюнула.

– Это отвратительно, – постановила она.

– Возможно, вы заинтересуетесь стать нашим членом? – спросила, ни капли не смутившись, худышка. – Вегетарианство весьма полезно для фигуры.

– Ни в жизни, – отрезала мисс Скрэби, внезапно проголодавшись и ощутив острую потребность в свиной отбивной. Таща за собой несчастного Жира, Фиалка вынесла из зала свои огромные телеса и направилась к мяснику.

И снова: что это, эфемерное присутствие Опиумной Императрицы и облако астральных частиц или судьба заставили ее захотеть отбивную? Или, может, простая, откровенная людская жадность?

Что бы то ни было, через пару минут Фиалка Скрэби уже смотрит на витрину лавки мистера Самюэля, украшенную глиняной статуэткой поросенка, с круглой, толстощекой, без капли иронии мордочкой предлагающего тарелку с отбивными, сосисками и ломтиками бекона. Фиалка входит, таща за собой Жира. Но – откуда такое идиотство в глупой башке этого создания? Он скулит! Что происходит?

– Замолчи, глупая псина, – шикает Фиалка и снова пинает Жира. Тот повизгивает на залитых кровью опилках. В людной лавке мясника с крюков свисает подвешенная за ноги птица, испуская чарующий и варварский аромат смерти, столь знакомый Фиалке с детства, когда она играла на полу комнаты для рубки мяса Кабийо. Мясник, как и Кабийо в разделочные дни, одет в окровавленный передник, а его жирные пальцы, замечает Фиалка, рябые от крови и холода, неотличимы от свиных сарделек, связку коих он заворачивает в бумагу для покупательницы. Он словно упаковал свою отрезанную руку.

– Держите, отличный кусок мяса, мадам, – бормочет он, вручая женщине кровавый сверточек.

86

Франциск Ассизский (1182–1226) – святой, известный своей любовью к природе; его часто изображают в окружении зверей и птиц.