Тяжелый понедельник

— Вы действительно думали, что это поможет, доктор Вильсон?

На мгновение Тай растерялся, но потом поднял голову и посмотрел в глаза Хутену — Нет, сэр, я так не думал.

После того как мальчик умер, оцепеневший Тай направился в раздевалку. Такие раздевалки обычно бывают при спортивных залах. Один из фельдшеров весело осведомился, как дела у мальчика. Тай поднял на парня пустой взгляд и ничего не ответил.

— О, простите. Ну… невозможно же спасти всех, — тихо сказал фельдшер Таю, усевшемуся на скамью и начавшему снимать обувь. Вся его одежда была пропитана кровью Квинна. Вся вплоть до нижнего белья. Кровь хлюпала в тапочках. Тай разделся и бросил все в бак с грязным бельем. Он долго стоял под душем, стараясь оттереть кровь и отчаяние. Выйдя из душа, переоделся в костюм, надел белую сорочку и повязал галстук. Мать Квинна Макдэниела не должна видеть на нем следов крови своего сына. Когда Тай вышел в комнату ожидания, было около четырех утра. На стуле одиноко сидела Эллисон Макдэниел.

Она посмотрела в глаза врача и все поняла. Лицо ее сморщилось и обмякло. Взгляд матери ударил Тая в самое сердце. Захотелось повернуться и бежать прочь. Другие хирурги обычно посылали резидентов сообщать родственникам, что их близких, любимых и единственных больше нет. Это было намного легче. Можно было стряхнуть с плеч невыносимую тяжесть и заняться следующим случаем, не оглядываясь назад. Но Тай давно — после того, что случилось с его братом, а потом с сестрой, — поклялся, что всегда, как бы ни было тяжело, что бы ни случилось, будет выходить к родственникам сам.

Он помнил, какое лицо было у матери — в трех тысячах миль отсюда и тридцать лет назад, — когда ей сказали, что умер его брат Тед. Опухоль мозга была выявлена всего за несколько месяцев до этого, и Тед дрался со смертью изо всех сил. Он был молод и здоров — и вдруг его не стало. О смерти сына матери сообщил не хирург, а больничный социальный работник. Из-за этого страшную новость было почему-то тяжелее и осознать, и принять. Весть о смерти Квинна, как в свое время Теда Вильсона, оказала иссушающее, почти физиологическое действие на их матерей. Черты их лиц мгновенно стали неузнаваемыми и зыбкими, как пошатнувшаяся вера в справедливость мироздания. Щеки и уголки рта опустились, словно под тяжестью страшной вести. Кровь схлынула с лиц, обе женщины стали как будто меньше ростом.

В тот момент Тай был с матерью один. Ему было восемь лет. Отец и две сестры пошли в ближайший магазин — купить что-нибудь поесть. Вид материнского горя потряс Тая больше, чем известие о смерти брата, которую он сначала даже не осознал.

— Мне трудно это говорить, мэм, но ваш сын не перенес операцию, — произнес социальный работник тридцать лет назад. Тай не сразу понял, что означали эти слова. Брата снова отвезли в палату с прохладной кроватью и привинченным к стене телевизором? Тай очень на это надеялся. Он никогда не говорил об этом родителям, но очень рассчитывал, что Тед останется в больнице навсегда. Каждый раз Тед спрашивал, есть ли у Тая билет, а Тай вручал брату фантик — воображаемый билет на диснеевские мультики, после чего Тед включал телевизор, а Тай забирался на кровать, которой Тед с помощью кнопок придавал форму кресла. Глядя на мать, Тай чувствовал, что произошло что-то плохое, очень плохое, хотя и не понимал, что именно. Он не представлял себе жизни без старшего брата. Сама мысль о смерти Теда была невозможна для Тая, который обожал брата до такой степени, что подражал его птичьей походке и слегка косящему взгляду.

Трагедия подточила отношения родителей. Отец стал надолго исчезать по вечерам. Когда он приходил, то бывал обычно немногословен и молча как потерянный бродил по их маленькому дому. Мать с головой погрузилась в работу. Она была риэлтором и большую часть выходных дней моталась с клиентами по южной Калифорнии. Она занималась в основном новичками, людьми, впервые покупавшими недвижимость. Это значило, что комиссионные были небольшими, жилье — дешевым, а сделки неприбыльными. Тай догадывался, что мать держится за эту работу потому, что ей нравится общаться с полными светлых надежд на будущее молодыми парами. Брак родителей распался вскоре после смерти Теда — через год или два. Узы рухнули, не выдержав тяжести горя.

Когда Тай был подростком, родители на короткое время встретились. В отделении скорой помощи, где их свела следующая семейная трагедия. Обоим было уже под пятьдесят, но выглядели они старше своих лет. Несмотря на то что оба состояли в новых браках, родители обнялись и долго стояли, тесно прижавшись друг к другу. Теперь их связывали странные и страшные узы — общее горе утраты уже двоих детей. Тай с матерью приехал в больницу, когда сестра Кристина была уже в операционной. Все случилось незадолго до этого в продуктовом магазине, где Кристина стояла в очереди за кока-колой и жвачкой. Друзья ждали на улице и нетерпеливо махали ей руками, когда в магазин торопливо вошел какой-то человек.

— Прошла всего секунда. Мы увидели вспышки и услышали громкие хлопки, — рассказывали потом оставшиеся на улице друзья. Стрелка так и не нашли. Он оставил на месте преступления двоих убитых и Кристину — живую, но с пулей в голове. Прогноз был неблагоприятный.

К ним вышел молодой нейрохирург и сухо сообщил, что Кристина осталась жива, но до конца дней будет находиться в вегетативном состоянии. Врач говорил буднично, по-деловому, как слесарь в автосервисе, равнодушно предлагающий клиенту поменять резину. В тот миг в родителях угасла последняя искра жизни. Они продолжали дышать, их сердца продолжали биться, но души их в тот момент умерли.

Но теперь на Тая эта страшная новость оказала совсем другое действие, чем весть о смерти брата. Трагедия с сестрой заставила его собраться и обрести ясную цель. В свое время смерть брата вызвала у Тая приступ ярости; он возмутился равнодушием врача, озлобился на несправедливый и бесчестный мир, стал своенравным и неуправляемым подростком. Он легко приходил в бешенство, плохо учился. Но бедственное положение сестры преобразило Тая до неузнаваемости. Он решил во что бы то ни стало стать нейрохирургом и делать для спасения больных то, что не могут делать другие. С этого момента вся его жизнь была подчинена одной-единственной цели. Он стал первым учеником в школе, затем лучшим студентом в университете, а потом одним из лучших в стране нейрохирургов. Но Тай не забыл, как в обоих случаях отнеслись врачи к его родителям. Они уклонились от встречи с матерью. Тай не забыл, что именно равнодушие врачей сделало горе матери еще более невыносимым. Не было поэтому ничего удивительного в том, что он — хотя мог быть порой нетерпимым и высокомерным в отношениях с коллегами — неизменно проявлял смирение и сочувствие в беседах с больными и их родственниками.

Стоя перед Эллисон Макдэниел и готовясь сообщить ей самую страшную новость, какую только можно сообщить матери, Тай вспомнил те калифорнийские больницы: вспомнил больничного чиновника, буднично сказавшего о смерти брата, сестру, долгие годы находившуюся в отделении для тяжелых хронических больных, вспомнил и свою клятву спасать больных в самых безнадежных случаях. Тай почувствовал, как нестерпимо горячая слеза покатилась по его щеке.

— Все очень плохо? — тихо спросила Эллисон.

Тай откашлялся, прежде чем смог заговорить.

— Да, мэм, — так же тихо ответил он. — Мы потеряли вашего сына.

Эллисон зарыдала, и Тай взял ее за руки.

— Я знаю, что вы сделали все, что могли, — сказала она. Таю перехватило горло, и он не смог ничего ответить. Эллисон Макдэниел подошла к нему и обняла. Это объятие немного успокоило и одновременно поразило до глубины души. Лучшего хирурга больницы Челси успокаивает мать больного, которого он только что убил, — Тай понимал это так, сознавая меру своей вины. Эллисон медленно собрала свои вещи и пошла к выходу. В дверях она обернулась, смахнула слезу, посмотрела на Тая и сказала — Я понимаю, как вам было тяжело.

Рядом, за стеной, глотая слезы, стояла медсестра Моника Тран, звонившая из пустого коридора своему другу. — Я решила оставить ребенка. — Она не могла больше говорить и нажала кнопку отбоя.