Страница 33 из 65
Силуэт Бершанской стал неразличим.
— Контакт!
— Есть контакт!
Трах-трах-трах. Два, три раза повернулся винт и закружился вовсю — ясно по звуку. Стронулась большая тень, сверкнул бортовой огонек, подрагивая, подпрыгивая, самолет двинулся, и уже ровный шум мотора слышен сверху.
С интервалами в пять минут вылетели комэски.
— А мы завтра, — шепнула Женя Крутова своему штурману и обняла ее за плечи. — Волнуешься?
— Да, за сутки вперед.
Молча стоявшие девушки постепенно разговорились, кое-кто прилег на траву.
— Ну, что, полуночницы, спать хочется?
— Запомни, мы «ночники» — можем летать всю ночь. Комдив услышит, решит, что только полночи можем работать. Опять нам минус.
— Виновата, исправлюсь, товарищ командир.
Полковник Попов ходит по полю взад и вперед, заложив руки за спину. Чувствуется: все происходящее для него необычно. Этих девчонок ему, честно говоря, порою становится жалко. Кажется, что вышли все сроки, и он то и дело поглядывает на светящийся циферблат часов.
Женя сидела на траве, вслушивалась в далекие звуки, пытаясь различить характерный рокот мотора ПО-2.
«Какая теплая ночь. Где-то в Москве мои. Как все это странно: среди ночи, далеко от дома, в двадцати километрах от фронта я сижу без мамы и без папы и дожидаюсь своего командира. Это я, которая по ночам спала, как сурок».
— Летит! — прозвучало радостно. Кто-то, у кого слух самый совершенный, услышал самолет первым. Разговоры прекратились. А шум все нарастал, приближался и вдруг сделался глуше.
— Пошла на посадку.
Дробно застучали шасси на сухой земле, обороты винта стали реже. Постреливая отработавшими газами, к линии предварительного старта медленно подрулил первый самолет.
Ждали молча, никто не кинулся навстречу, хотя и очень хотелось. Сдерживало присутствие командира дивизии, который остался стоять на месте, не шелохнулся.
Наконец послышались шаги, и снова возник знакомый силуэт. За Бершанской шла Соня Бурзаеза. Поравнявшись с Поповым, Евдокия Давыдовна вскинула руку к виску, доложила:
— Товарищ полковник, задание выполнено.
Попов протянул ей обе руки. По голосу можно было понять, что он улыбается.
— Поздравляю, от души поздравляю с первым боевым вылетом.
В сердце Жени ликование. Как это прекрасно — строгий и недоверчивый полковник так тепло поздравляет женщину, их командира! Жене очень захотелось захлопать в ладоши, как привыкла в школе и в университете, но вовремя сдержалась.
Бершанская рассказывала не спеша, видимо желая, чтобы каждое ее слово достигло ушей подчиненных.
Фашистские зенитчики обстреляли самолет. Маневрируя по курсу, Евдокия Давыдовна вывела свой ПО-2 к намеченной цели, к штабу врага, и отбомбилась на высоте около 600 метров. Следом за ней сбросил бомбы экипаж Амосовой. Обстрел усилился. На плоскостях появились дыры, их было видно в свете прожекторов, к счастью, ни один осколок не попал в мотор.
Снова возглас:
— Летит!
Вернулись Амосова и Розанова. У них тоже все в порядке, ждут третий экипаж.
И повторяется та ночь, 9 марта.
Ольховскую и Тарасову ждали долго, даже тогда, когда уже по всем расчетам у них должно было иссякнуть горючее. Стало светать, видны лица всех, кто стоит, сидит, лежит на летной площадке. Часто поглядывая на часы, без нужды поправляя сзади гимнастерку под поясом, шагает командир дивизии. Меркнет радость, которую доставили своим появлением два первых экипажа.
— Как ты думаешь, могли они где-нибудь сесть? — тихо спросила Женя Руднева свою летчицу, прижавшись к ее плечу.
— Могли, конечно.
— У наших?
— Хорошо бы.
Полковник останавливается возле Бершанской.
— Надо искать.
Самолеты, летавшие на поиски пропавшего экипажа, вернулись ни с чем…
Женя Руднева и Женя Крутова сидели в своей хатке на кроватях друг перед другом. Можно бы ложиться спать, но спать не хочется, на душе неспокойно.
— Мне все-таки кажется, что Люба и Вера найдутся, — сказала Женя Руднева.
— Эх, Женюра, ведь это война. Забыла разве — мы на фронте.
— Я думаю иногда, что будет с мамой, если я погибну, как она это перенесет — ведь я у нее одна. Вот если тебя кто-то любит или любил и ты тоже любила, то, наверное, и погибать легче. Или хотя бы если есть сын, ну, вообще, ребенок, как у Бершанской. Мне хотелось бы, чтобы дома сейчас у мамы росла моя дочь.
— А я за мальчишку.
— Вот про нас в дивизии говорят: «несерьезная авиация», а гибнут и здесь по-настоящему.
— Да брось ты, еще, может быть, дня через два они объявятся. Сама же говоришь, что не веришь в их смерть. А вообще-то запомни; на войне без потерь не бывает.
— Это справедливо, но не утешает.
— Потери в рядах противника — хорошее утешение.
Ни через два дня, ни через месяц Люба и Вера в части не появились. Спустя много лет после войны со слов местных жителей удалось восстановить, и то далеко не полную, картину происшедшего в ту ночь.
Люба Ольховская и Вера Тарасова выполнили задание, затем попали в плотный зенитный огонь. Осколками снаряда девушек тяжело ранило. Истекая кровью, Люба Ольховская посадила ПО-2, но выбраться из кабины ни она, ни Вера не смогли. Утром жители поселка «Красный луч» нашли их обеих мертвыми.
На следующий день после завтрака Женя присела на завалинку, положила на колени книгу и принялась за письмо родителям:
«Здравствуйте, мои любимые!
Сегодня восемь месяцев с того времени, как я в армии. А помните, ведь я даже на два месяца полностью никогда из дому не уезжала! Кроме сознания, что я защищаю Родину, мою жизнь здесь скрашивает еще то, что я очень полюбила штурманское дело. Вы, наверное, очень беспокоитесь с тех пор, как я в армии, тем более что теперь вы знаете мою профессию. Но вы не очень смущайтесь: моя Женечка — опытная летчица, мне с ней ничуть не страшно. Ну, а фронтовая обстановка отличается от нашей учебной работы только тем, что иногда стреляют зенитки. Но ведь я тоже, как и вы, хорошо помню бомбежки Москвы — сбить самолет очень трудно. В общем не беспокойтесь. А уж если что и случится, так что ж: вы будете гордиться тем, что ваша дочь летала. Ведь это такое наслаждение — быть в воздухе!
С особенным восторгом я переживала первые полеты. Но не могла поделиться с вами своими чувствами, потому что не хотела вас волновать сообщением о своей профессии. Поэтому и аттестат долго не высылала.
Получили ли вы деньги по нему за июнь?
Пишите подробно, как живете. Прошу, пишите через день.
Целую вас крепенько.
Днем стало известно, что в экипаже Крутова — Руднева произошли изменения: Женю Крутову назначили дежурной по части. У Жени Рудневой был такой обескураженный вид, когда она об этом узнала, что ее летчица тоже расстроилась.
— Женечка, да ты прямо сейчас заплачешь, — сказала Крутова.
— Как же я полечу без тебя? Ведь первый боевой, а мы врозь. Мы же с тобой единый экипаж, а тут…
— А мне, думаешь, хочется дежурить?
— Нет, это очень нехорошо, что в первый раз я лечу без тебя. Наделаю еще глупостей…
— Мы с тобой обязательно полетим завтра. Все будет замечательно. Ты же у нас умненькая-разумненькая, а Распопова хороший пилот…
Машина под номером семь на старте. Надо идти. Прежде чем сесть в кабину, Женя вынула из планшета тетрадь, вырвала листок и написала:
«Хочу идти в бой коммунистом. Клянусь до последнего дыхания, до последней капли крови громить фашистских оккупантов».
Сложила листок пополам, молча протянула парторгу полка Марии Рунт.
Подсвечивая фонариком, Женя заглянула под плоскости, проверила, как подвешены бомбы — четыре больших железных баклажана, начиненных взрывчаткой, притаились под крыльями. Обошла машину со всех сторон, провела рукой по фюзеляжу, по хвосту.
— Все в порядке, можешь не сомневаться, — сказала за ее спиной техник Саша Радько. — А мотор работает как часы.