Страница 8 из 8
– Хоть девку не упустите! – хрипло заорал усач.
– Та бежи ж, дурне дзецько! – прокричала Рузя, и кровь выплеснулась у нее изо рта. Старая литвинка свернулась на дороге клубком, прижимая ладони к животу.
– А ну стой, девка! – Двое сердюков бежали к ней. Окошко такой знакомой, такой родной горницы распахнулось – и грянул выстрел. Догоняющий их усач скорчился, хватаясь за пробитое плечо. Сердюки остановились, с беспокойством оглядываясь на товарища. Из окошка хаты вился дымок пистолетного выстрела.
«Дмитро собрал пистоль», – промелькнуло в голове у Катерины, а ноги уже несли вверх по улице.
– Охрима подстрелили! До хаты, хватайте кто там!
– Дмитро! – на бегу взвыла Катерина, но не остановилась и не оглянулась.
– Девку ловите! – За спиной тяжело забухали шаги – за ней погнались. И тут же громкое шипение, гогот, удары крыльев – и человеческий крик боли. – Ах ты ж гусак поганый!
Будто ветер дунул Катерине в ноги – только подол рубахи развевался и, точно подгоняя, шлепала между лопатками коса.
– Стой, тварюка мала, хуже будет! – шаги были уже близко, ее нагоняли.
Катерина бежала кривыми проулками Подола. Высоко на горе пылал замок – словно свеча, озаряющая последним, пекельным светом разоряемый город. Искрами к рассветным небесам взвилось подворье кожевников – остро несло горелой кожей, от брызг жира на соломенных стрехах окрестных хат робко расцветали первые желтенькие лепестки огня… и хаты вспыхивали одна за другой – улицы разгорались, и рассвет тоже, золотистый солнечный свет смешивался с желтым, и черный дым поднимался к свеженьким, радостным июньским небесам. Истошно кричали женщины, но почти нигде не дрались – Киев не сопротивлялся, застыв в ужасе и оцепенении. Только из одного подворья выскочил здоровенный парень со слишком коротким для него клинком в руках…
– Янко! Янко! – из последних сил закричала Катерина, узнав подмастерье Дмитрова цеха. – Спаси! – Она с размаху врезалась в парня, вцепилась в подол его рубахи. Ее ухватили за шкирку, как щенка, подмастерье швырнул ее себе за спину.
– Беги! Що духу! – рыкнул он, бросаясь навстречу преследователям.
Катерина побежала, снова. Лязг стали за спиной заставил ее оглянуться – увидеть как острие казацкой сабли выходит из спины Янко. Глухо вскрикнув, она из последних сил ринулась вперед, проскочила мимо горящей телеги с сеном и вырвалась на Магистратскую площадь. По площади сновали казаки, стаскивая добро из богатых домов к ногам ангела над городским колодцем. Небрежно, словно очередной тюк, на кучу добычи швырнули скрученную по рукам и ногам молоденькую шляхтянку в изодранной ночной сорочке. Лицо ангела осталось безмятежным.
Широко растопырив руки, точно курицу ловил, молодой казак кинулся Катерине наперерез. Девчонка вильнула, прыгнула вперед – и с разбегу зацепилась за лежащее на площади тело в богатых одеждах. Кубарем покатилась, вскочила, постанывая от боли в разбитых коленках… Ее схватили за косу, рывком подняли над землей. От лютой боли Катерина взвыла, слезы брызнули из глаз – ей казалось, что натянувшаяся до предела кожа сейчас просто сорвется с головы, обнажая окровавленный череп.
– Ах ты ж… – сквозь пляшущий перед глазами туман проступило искаженное злостью усатое лицо. Удар вышиб из Катерины дух, заставив закачаться точно груша на ветке. Сквозь гул в ушах накатывали крики:
– Слава гетману! Слава!
Катерина всей тяжестью свалилась на землю – поймавший ее усач тоже орал, потрясая саблей и не забывая другой рукой придерживать за косу свою пленницу. Гнедой конь с породистой «щучьей» мордой переступал тонкими сильными ногами, пробираясь меж трупами и грудами добычи. В седле, круто подбоченившись, возвышался пан в казацкой бараньей шапке, из-под которой торчал длинный польский чуб, и в роскошном аксамитовом кунтуше со смарагдовыми пуговицами. Битые черепки хрустели под копытами его коня. Навстречу, спотыкаясь и чуть не падая, ковылял городской войт[15] в лучшем своем кафтане, накинутом прямо на исподнюю рубаху.
– За что таковое разорение, пан гетман Косинский? – останавливаясь в нескольких шагах от коня и не смея поднять глаз на всадника, пробормотал войт. – Какая вина наша перед славным лыцарством запорожским? Или ж мы не православные?
«Косинский… – застучало в голове у Катерины. – Это он, он поможет!» – она отчаянно рванулась. Коса натянулась как струна – и выскользнула из кулака ее поимщика.
– Стой, куда?
Но Катерина уже повисла на гетманском стремени:
– Пан гетман! Пан! Мы – казацкого роду, тятя… сотником… Мамка, братик! Во имя Бога, пан гетман, спасите! Мы за вас! За вас!
Гетман Косинский опустил глаза, увидел поднятое к нему залитое слезами девчоночье лицо и брезгливо шевельнул сафьяновым сапогом:
– Здесь нет никого «за нас». Нет казацкого роду. – Он возвысил и без того сильный, с лязгающим польским акцентом голос так, чтоб слышно было по всей площади. – Проклятые Острожские – предатели казачества, и все, кто им служит – суть здрайцы[16] безбожные! Верно я говорю, братья-казаки?
– Слава гетману! – орали вокруг.
– А кто хочет от предательского клейма отбелиться – присягайте на верность мне! И лыцарству запорожскому, – торопливо добавил гетман.
– Пан гетман, как можно? Князь Константин, воевода наш, этого не простит! – испуганно забормотал войт.
– Не того боишься, войт киевский! – мрачно усмехнулся всадник и небрежно махнул унизанной перстнями рукою. – Повесить!
– Да как же? Да за что, пан гетман?! – Войт рухнул на колени, но его, воющего от ужаса и причитающего, подхватили под руки и поволокли. Веревку перекинули через вывеску корчмы, миг – и рядом со свисающей на цепях бочкой закачалось длинное тело. Ломкая в свете пожара тень дернулась раз, другой и затихла.
Гетман тронул коня… так и не расцепившая сведенных ужасом пальцев Катерина поволоклась за стременем.
– Отцепите же ее! – бросил в пространство гетман. Сильные руки ухватили Катерину за локти, и грубый голос с извиняющимися интонациями забормотал:
– Прощенья просим, пан гетман, вырвалась, такая шустрая!
– Девку – к остальной добыче! – жестко скомандовал гетман, кивая на возы, куда уже деловито принялись сгружать добро. Затрещала, отламываясь, дверца расписного комодика. Хрустели под сапогами черепки простых глиняных мисок и бесценных ваз веницейского стекла. – А то знаю я вас! – многозначительно погрозил хлыстом гетман и тронул коня.
«Мы – добыча. Я, Дмитро, Рузя… Мама… Предатели, здрайцы безбожные… Потому что иначе мы не были бы добычей!» – вдруг поняла Катерина.
– Пошла! – за скрученные руки ее поволокли к возам. Она яростно брыкнулась… видно, попала, ее пленитель зашипел от боли:
– Побрыкайся мне! – громадный кулак взвился над головой, и Катерина рухнула у колеса.
Глава 4
В погоне за бешеной коровой
Колеса уныло скрипели. Дорога, серо-коричневая полоса утоптанной пыли, все тянулась и тянулась, вихляя как змеиный след. Колесо подпрыгнуло на торчащем посреди дороги камне и тут же завалилось в выбоину.
– Черт бы побрал эту проклятую телегу, и эту дорогу, и…
– Машенька! Ради бога, не ругайтесь так страшно, вы же дама! – Греза Павловна тряпочкой повисла на ремне безопасности.
На заднем сиденье повалившиеся друг на друга Мурка, Кисонька и Нюрочка распутывали руки-ноги. Мама, пофыркивая, как разозленный еж, ткнула пальцем в кнопку GPS-навигатора.
– Населенные пункты поблизости отсутствуют, – в невозмутимом голосе навигатора, казалось, промелькнуло злорадство.
– Никуда! – Мама стукнула кулаком по рулю. – Этим летом мы не можем поехать вообще никуда! Мы обречены!
– Ой, так еще страшнее, чем когда вы ругаетесь, – Греза Павловна с трудом выпрямилась.
Мама рванула заклинившую дверцу, выбралась из задравшего капот «Мерседеса» и растерянно огляделась. Впереди была грунтовка – и лес. Сзади тоже был лес, а грунтовки не было, она пряталась за поворотом, тем самым, за которым подлый навигатор обещал вожделенную цель… а потом взял свои слова обратно!
15
Войт – глава магистрата, городского самоуправления, в городах, имеющих магдебургское право.
16
Здрайцы – предатели.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.