Страница 5 из 6
Петр Андреевич как раз перед этим тоже отошел и о чем-то заговорил с Шуриным отцом, а она осталась стоять на месте, ощущая себя одной-одинешенькой на всем белом свете. Конечно, она понимала, что это неправда, это всего лишь самообман, порожденный берущими за душу рыданиями скрипок и несбывшимися девичьими фантазиями.
Чего она ждала от этого бала? Что к ней, как к Наташе Ростовой, через весь зал подойдет красавец-офицер, пригласит ее на вальс и она полюбит его на всю жизнь? Но ведь это глупости, в жизни так не бывает! Да и в романах тоже ничем хорошим не заканчивается.
Шура вскинула голову, заставляя себя держаться прямо. Еще бы улыбнуться, чтобы придать себе уверенный вид, словно ее и не беспокоит, что другие девушки кружатся в этом чудесном вальсе, а она стоит одна как неприкаянная. Но она боялась, что улыбка получится слишком жалкой и только выдаст ее внутреннее смятение и неуверенность в себе.
Она еще выше подняла подбородок и с делано-равнодушным видом окинула взглядом группу людей неподалеку. Все лучше, чем смотреть на танцующих и завидовать. Какая-то очень элегантная молодая дама показалась ей знакомой, но разглядывать было неудобно, да и к тому же та как раз подала руку кавалеру и уплыла с ним в упоительном кружении вальса.
Шура скользнула делано-равнодушным взглядом по нескольким офицерам, но тут один из них вдруг обернулся, словно что-то почувствовал, и она, встретившись с ним глазами, вздрогнула, как от электрического тока. Сердце пропустило удар.
Несколько мгновений они, нарушая все приличия, смотрели друг на друга не отрываясь. Мир застыл. Казалось, музыка замолчала, пары остановились, все кругом исчезло, провалилось куда-то в бездну, свет потемнел. Не было ничего и никого, кроме высокого молодого человека, чей огненный взгляд проникал в самое ее сердце.
Сеит.
А она-то самоуверенно считала, что сумела его забыть.
Забыть? О, нет, она помнит все до последней детали. Скрип снега под сапожками, далекий перезвон колоколов, щиплющий щеки мороз, жар натопленной комнаты, стук захлопнувшейся двери и… обжигающий губы поцелуй…
– Александра, – голос отца прорвался сквозь окутывающий ее туман и заставил вернуться к реальности. Шура очнулась от оцепенения и повернулась, надеясь, что ее щеки не слишком пылают.
– Да, папа.
– Ты знакома с поручиком Ивашковым?
Смутно знакомый молодой человек поклонился и сказал что-то о том, что учился вместе с ее братом. Шура кивнула и произнесла несколько приличествующих случаю вежливых слов, краем глаза успев заметить, что Сеит отделился от группы офицеров, сделал несколько шагов в ее сторону, но остановился.
Боже, а если он подойдет? Что ей делать? Изобразить, что не узнала? Или узнать и вежливо поздороваться, как с любым другим знакомым? А сумеет ли она держаться спокойно и естественно, если у нее и сейчас при виде него сердце бьется как сумасшедшее? Что же будет, когда он подойдет, заговорит…
Она вдруг испуганно сообразила, что этот молодой человек, как его там… Ивашков – что-то говорит ей. Господи, как он не вовремя явился. Чего он от нее хочет?
Шура попыталась сосредоточиться – ведь слышала же она хоть слово из того, что он сказал. Танец? Ну конечно, он приглашает ее на танец! Теперь она уже посмотрела на поручика с искренней благодарностью и, улыбнувшись, протянула руку.
– Буду очень рада.
Она на самом деле была рада, и не только тому, что он пригласил ее танцевать, чего она конечно же хотела, как любая другая девушка. Но главное, этот танец сейчас должен был помочь ей развеять туман, в который ее погрузила неожиданная встреча с Сеитом, успокоить, дать возможность сохранить лицо, наконец.
Ивашков танцевал довольно хорошо, держал ее ловко, вел за собой и одновременно успевал поддерживать легкий, ни к чему не обязывающий разговор. Шура в ответ рассеянно улыбалась, все еще во власти своих мыслей, воспоминаний и сомнений, но постепенно успокаиваясь и приобретая прежнюю если не уверенность, то хотя бы сдержанное достоинство.
Если бы еще Сеит не танцевал всего в нескольких шагах от нее и она не встречала то и дело его пылающий взгляд. А ей ли этот взгляд предназначен? Два года назад в Москве он и не думал так на нее смотреть. Тогда она была для него всего лишь ребенком, младшей сестрой красавицы Валентины. Все, что между ними произошло, – лишь прихотливая игра случая, не более. Он, наверное, ни разу и не вспоминал о ней за эти годы.
Или вспоминал? Чему верить – доводам рассудка или этому настойчивому взгляду?
Скрипки издали последний жалобный стон. Вальс закончился. Шура с усилием улыбнулась своему кавалеру, в то время как в груди у нее все трепетало. Сейчас Сеит к ней подойдет, возможно, пригласит на следующий танец, а она все еще не решила, как себя с ним вести и что говорить.
Она словно ненароком оглянулась. Да, вот он отвел на место свою даму, повернулся, нашел ее глазами и решительно направился в ее сторону…
– Вы позволите пригласить вас на следующий танец?
Шура вздрогнула. Перед ней стоял уже не Ивашков, а Петр Бобринский. Ну как бы ей отказаться?! Она бросила отчаянный взгляд в сторону Сеита и увидела, как его на пол пути перехватил какой-то офицер. Ей не было слышно, о чем они говорят, но зато она ясно увидела, как помрачнело его лицо. Он сразу же словно забыл и о ней, и обо всем остальном, резко развернулся, и они вместе с тем офицером быстрым шагом направились к двери.
Ушел. А она уже себе нафантазировала каких-то сказок. Шура сдержала вздох и с улыбкой протянула Бобринскому руку.
– С огромным удовольствием.
Глава 2
Экспроприация
– Не лучшее это время для выхода в свет, – негромко сказал Юлиан Матвеевич, глядя сквозь стекло в закрытом экипаже на безлюдную улицу.
Он внезапно почувствовал себя нехорошо и решил откланяться, хотя бал у Бобринских был еще в самом разгаре. Обеспокоенные дочери собирались поехать с ним, но он уверил их, что ничего страшного, просто в его возрасте и с его состоянием здоровья светскими развлечениями лучше не злоупотреблять.
В конце концов было решено, что он уедет, а Валентину после бала привезут домой родственники Кости. Шуру тоже уговаривали побыть на балу подольше, но она не хотела оставлять отца одного, и к тому же у нее в отличие от сестры не было личных причин, чтобы задерживаться.
Она так и объяснила: это Валентину нехорошо лишать возможности побыть еще часик-другой с любимым женихом, они так давно не виделись. А для нее этот бал – всего лишь бал, будут и другие.
Было, конечно, и то, что она не сказала. После ухода Сента краски словно поблекли, а музыка стала скучной. И ведь она вовсе не ожидала, что он там будет, не думала о нем, а стоило ему появиться, и все остальное стало неважным и неинтересным.
Так и получилось, что Шура на самом деле покинула свой первый бал без малейших сожалений и теперь сидела в экипаже напротив отца, стараясь сохранять безмятежный вид и не показывать своего беспокойства из-за его недомогания.
– Не лучшее сейчас время для развлечений, – задумчиво повторил Юлиан Матвеевич в ответ на ее вопросительный взгляд. – Я понимаю, твоя матушка права, жизнь должна идти своим чередом даже в войну, но все же… – Он покачал головой. – В Петрограде и Москве перебои со снабжением, солдаты дезертируют с фронта, рабочие недавно опять устраивали стачку и демонстрации, которые пришлось солдатам разгонять. А мы на балах танцуем. Стоит ли удивляться тому, что простой люд смотрит на нас с негодованием.
Он говорил так серьезно и печально, и на лице его была видна такая серьезная озабоченность, что Шуре передалась его тревога. О стачках и демонстрациях она знала мало, барышням о таких вещах рассказывать не принято, но об усталости от войны уже говорили даже в светских салонах. Она, правда, не знала, к чему это может привести, но подозревала, что волнения среди рабочих тоже с этим связаны.
– Быть может, нам не стоит надолго задерживаться в Петрограде. – Она взяла отца за руку. – Послушаем, что скажет профессор Егоров, и вернемся домой. Мамино желание выполнено, в свет меня вывели.