Мальпертюи

Я кого–то звал, не знаю кого, и на короткое мгновение мне явился лик аббата Дуседама: он улыбался и плакал, пока не исчез.

«Это просто дурной сон!», говорил мне рассудок, но его слабый голос замолк и не повторил более слов утешения.

Я сидел в мрачной кухне с погасшим очагом; трепещущий огонек свечи заставлял тени совершать неожиданные прыжки – из угла в угол.

Не знаю, как сюда попал, во всяком случае, уже будучи здесь, как говорится, я пришел в себя.

И долго призывал кого–нибудь из тех, кто жил со мной под этой проклятой кровлей, – никто не ответил.

Я остался в Мальпертюи один. ОДИН!

Необъяснимый прилив отваги подвиг меня на поиски в ночном ужасе инфернального дома.

Нелепые оболочки Матиаса, дяди Диделоо и бесформенного Чиика больше не висели под потолком в пустой лавке.

Я добрался до привратницкой Грибуанов.

Никого.

Повсюду искал Лампернисса – тщетно.

Опустела комната кузена Филарета, обезлюдели апартаменты дам Кормелон, заброшены помещения, отведенные дяде Диделоо и его семейству.

Непонятное любопытство подтолкнуло меня зайти в гостиную посмотреть, сохранились ли отвратительные останки доктора Самбюка – на его аккуратно поставленном стуле не было ни пятнышка.

– Кошмар! – повторил я, высоко, словно факел, поднимая плачущую салом свечу.

И вскрикнул… возможно, от радости. Тетя Сильвия, выпрямившись, сидела на своем стуле с абсолютно невозмутимым видом.

– Тетя! Тетя!

Глаза ее были закрыты, мой крик не пробудил ее от сна.

Я приблизился и положил руку ей на плечо.

Ее тело медленно наклонилось, соскользнуло со стула и рухнуло на паркет с оглушительным грохотом.

На пол упало не человеческое тело, а каменное изваяние, и разбилось от удара.

И тогда в ночи прозвучал звонкий голос:

– Теперь мы остались одни в Мальпертюи!

– Эуриалия! – заорал я. Но кузина не показалась.

Как безумный, метался я по дому и все время кричал, умоляя ее появиться.

Тщетно.

С отчаянием в душе я вернулся в холл. Свечка моя погасла подле изваяния бога Терма, а из глубин мрака на меня надвигались устрашающие зеленые глаза.

Ощущение безмерного холода пронзило меня, тело словно само прильнуло к каменным плитам пола, сердце перестало биться.

Глава вставная. Пленение богов

– Кто они, Тисос, ведь не моя рука убила их?

– Ты убил их в своем сердце, Менелай,

и они всегда будут грозить тебе.

Я, который совершил кражу в библиотеке Белых Отцов и предпринял тяжкий труд – возможно, во искупление своего греха – привести в порядок документы из оловянного футляра, дабы восстановить историю Мальпертюи, я прерываю последовательность листков, оставленных несчастным Жан–Жаком Грандсиром.

Дело в том, что здесь необходима вставка из нескольких страниц, исписанных Дуседамом Старшим. Похожее уже имело место в самом начале этой повести, когда из рукописи нечестивца–аббата я переписал отрывок, названный им самим «Видение Анахарсиса». Несколько листов, здесь приведенных, будут последним образчиком его многословной прозы: в остальном его записи являют собой исполненные самодовольства разглагольствования о тайных науках и набор опаснейших богохульств.

Отмечу в частности, что обуянный гордыней Дуседам Старший здесь уже прямо использует свое ненавистное «Я» вместо безличного изложения событий.

Остров относится к группе Киклад и, должно быть, расположен неподалеку от Пароса; но из–за свирепых грозовых бурь мы уже несколько дней плаваем наудачу в этих опаснейших местах. Наконец сквозь клочья тумана, разорванного утренним ветром и тут же вновь сросшегося, проступили отвесные скалы, о которых упоминал Анахарсис. Я уверен, он говорил правду.

Ко мне подошел Ансельм Грандсир и завел довольно необычную для него речь.

– В это время года такая буря прямо–таки удивительна, кто хоть немного знает море. Похоже, тут даже стихии подчиняются силам, недоступным нашему разумению. На этом проклятом острове кроется какая–то тайна…

– Да уж! – ответил я. – Возможно, мы ищем нечто не совсем обычное.

– Черт подери! – прорычал капитан. – Значит, я правильно чуял неладное… Нам обещали неплохое вознаграждение. Я не сразу клюнул, но когда тебе оплачивают все труды вне зависимости от конечного результата… Да, видать, цель–то уже рядом. Ну и как тут все–таки не подумать о премии посолиднее…

Я прикидывал, к чему он клонит, а сам помалкивал. И тут он треснул по столу кулаком, точно кузнечным молотом.

– Когда простой моряк не знает, что к чему, колдун как раз и сгодится; твой куманек, что водит дружбу с дьяволом, наверняка подрассказал тебе всякого разного, прежде чем навязать нам твою мерзкую рожу.

– Вы изволите говорить о почтенном сеньоре Кассаве? – мягко осведомился я.

– Так он назвался, этот тип, что нам платит, – скептически отозвался капитан. – Не похож он на человека, готового разбрасывать свои экю направо и налево.

– Да уж, разумеется…

– Давай–ка по делу, Дуседам, – загремел он, – если не хочешь, чтобы твоя требуха пошла на корм рыбам!

Я улыбнулся, ибо за вспышками гнева видел беспокойство и нерешительность – он готов был подчиниться если не требованиям моим, то желаниям.

– Почтенный сеньор Кассав, – продолжил я, – мне представляется человеком удивительным. Он еще молод, но обладает познаниями ученого старца; полагаю, он искушен во многих науках, даже самых тайных. Я сам много учился,господин Ансельм, знаю латынь, греческий и даже молодые языки мира. Через чтение я познакомился с историками и врачами, гуманистами, бенедиктинцами и алхимиками. Ценой бессонных штудий мне дано было познать спагирию, некромантию, геомантию и другие науки, относящиеся к сферам черной, красной и белой магии. Но я почувствовал себя жалким невеждой рядом с сеньором Кассавом, чье знание коренится в мудрости самого отдаленного прошлого и простирается к арканам будущего.

На случай, если бы мы обнаружили то, на что он надеялся, он наделил меня кое–какими возможностями, по сути дела довольно ограниченными, коими мне угодно будет воспользоваться с осторожностью и благоразумием.