Страница 8 из 17
— Вам пришлось принимать роды? — выдохнула я.
— А что делать? Служанка, которую мы завербовали, перепугалась до смерти, ничего не соображала, с трудом удалось ее уговорить воды вскипятить, да чистых полотенец принести. А после того, как маленькое полутемное помещение огласил твой громкий плачь, обессиленная роженица упросила глупого инквизитора забрать девочку и оставить ее умирать. Она все шептала: «Спаси ее, спаси».
— И вы спасли.
— Я сделал все для этого, вот только ее спасти не удалось.
— Вы знали, что она в тюрьме?
— Да.
— И знали, что она никого не убивала?
На этот раз он молчал долго, достаточно долго, чтобы я и так догадалась. Моему возмущению не было предела.
— Знали, и ничего не сделали?
— Я тогда оказался под подозрением, отстранен из-за самовольных действий.
— Это не оправдание, — грубо перебила я, прерывая его жалкие оправдания. Но Владимир тоже не сдавался.
— Я знаю, что должен был помочь.
— Она осталась совсем одна, вы это понимаете? Никто ее не слушал, ни одного друга, восемнадцать лет в аду.
— Это был ее выбор.
— Что вы такое несете? — вконец разозлилась я. — Какой выбор?
— Она знала, что если будет на свободе, то рано или поздно может вывести Безликого на твой след. Это была ее жертва. Мне, да и вам тоже не дано постичь этого чувства, пока. Чувства всепоглощающей любви матери к своему ребенку. Боюсь, что только ради этого женщина будет готова провести много лет в застенках инквизиции.
— То есть это все было из-за меня?
— Это был ее выбор, — повторил мужчина.
Он не прав, я могу это понять. И любовь к самым близким может нас подвигнуть и не на такое. Чего не сделаешь, ради любимых людей, ради мамы, папы, Женьки, моих друзей и ради Него, даже если ему этого совсем не нужно. Да, ради любимых можно пойти и не на такое, вопрос в том, сможешь ли ты все это выдержать и не сломаться?
— Почему вы все это мне говорите? — спросила я, немного успокоившись.
— Потому что мне нужен союзник.
— Союзник? — не поняла я.
— Боюсь, что ваша мама в упрямстве может поспорить с самым упертым бараном. А я… я собираюсь жениться на ней в самом ближайшем будущем.
Я аж присвистнула от неожиданности. Ничего себе поворот. А я даже и не знала, что у нее вообще, кто-то есть. Впрочем, может она и не в курсе этих эпохальных планов.
— А она вообще знает о ваших чувствах?
В ответ он расхохотался.
— До сегодняшнего дня я был уверен, что мы вместе, — проговорил он, отсмеявшись, а после приступ веселья очень быстро сошел на нет, вместе с улыбкой. — А теперь выясняется, что ты здесь, в Праге, а она и слова не сказала.
— Ну, мы недавно приехали.
Удивительно, но мне стало совестно. Его даже не обидело это, скорее боль причинило. Не знаю как, но я просто почувствовала это, может потому, что в последнее время познала это чувство сполна.
— Возможно, она просто не успела.
— Мы разговаривали в обед, думаю, она вполне могла найти время, чтобы рассказать о самом важном событии в ее жизни.
На эти слова у меня оправданий не нашлось. Зато нашлись новые вопросы.
— Так вы расскажете мне, что случилось? Что за люди нас преследовали и зачем?
— Это были не люди.
— Я поняла, каратели.
— Приходилось встречаться? — заинтересовался он.
— С одним.
— Теперь с двумя.
— Постойте, вы тоже?
— Похоже, и в этом ваши с ней вкусы совпадают.
— В выборе неподходящих мужчин? — съязвила я, немного обиженная, что Ева рассказала этому незнакомцу о таких интимных подробностях моей жизни. И он еще смеет жаловаться, что она не посвящает его в свою жизнь. Эти каратели, наверное, вместе с мечами и невероятную наглость получают. Либо все, либо ничего, кажется, так когда-то говорил Диреев.
— Почему неподходящих? — нахмурился он. — Из нас получаются самые верные и преданные мужья. Если мы любим, то только раз.
— Иногда любовь проходит, — не согласилась я.
— Не в нашем случае. Это не просто слово, не просто часть жизни, это наша жизнь.
— Которую вы смело выбрасываете на помойку ради долга, карьеры и бог знает чего еще.
— Не знаю, почему ты так думаешь, но если любовь истинная, то карьера, долг и даже орден уходят на второй план. Она вытесняет потребность подчиняться Мастеру. Можно сказать, что, обретя любовь, мы обретаем себя. И поверь, мы прекрасно осознаем, что это такое. Нас учат отличать плотские желания, страсть, влечение и отсекать их. А вот если кто-то становится важнее Мастера, если кто-то затмевает все вокруг и внутри тебя, когда ты начинаешь жить другим человеком, не просто любить, а жить им, то да, тогда ничто кроме него не может иметь над тобой большей власти.
— И вы чувствуете все это к Еве?
— Мне очень хочется, чтобы однажды она приняла Харам, быть вместе и здесь, и в посмертии.
— И для этого вам нужен союзник?
— Да.
Я замолчала. Просто не знала, что сказать. Эта странная исповедь выбила меня из колеи. А еще заставила понять, что Диреев никогда меня так не любил. Ведь он не оставил свою дурацкую работу ради меня, ни год назад, ни месяц. Значит, для него это было что-то другое, но точно не любовь.
— Ладно, — наконец сказала я, — я буду вашим союзником, если пообещаете, что защитите ее.
— Странная просьба, я думал, ты попросишь сделать ее счастливой.
— Это само собой, но я прошу именно о защите. Пока этот Безликий псих на свободе, пока он жив, она будет в опасности.
— Почему ты думаешь, что он жив? — обманчиво спокойно спросил он. Эта обманчивость меня и подвела, и я ляпнула, не подумав о последствиях:
— Потому что несколько недель назад он прислал мне цветы.
— Что???
Он резко крутанул руль, да так, что я чуть повторно не повстречалась лбом с панелью машины.
— Эй?!
— Рассказывай, — резко потребовал он.
— О чем? — решила уйти в несознанку я, и даже снова стенку поставила, мало ли что. Только ему моя стенка без надобности оказалась, он похлеще Евы умеет и стенки обходить, и ответы выпытывать. И глазищи у него при этом становятся жуткие и черные, в них тьма плещется, не та, родная, что окружает меня, а другая, жестокая и холодная тьма, которая может в голову забраться и заставить говорить даже о том, о чем нужно помалкивать.
Например, о предсказании и его жутких последствиях. Даааа., поторопилась я как-то расставаться с браслетом.
После того, как я рассказала ему всю подноготную, он, наконец, отстал, снова завел мотор и поехал, неотрывно смотря на дорогу. При этом его пальцы, еще недавно сжимавшие мою голову в тисках, то сжимались, то разжимались, выдавая глубокую внутреннюю борьбу. А я молчала, как рыба. Хватит, наговорилась уже, хотя нет, одну фразу я должна была сказать:
— Только Еве не говорите, она перепугается, может вмешаться, вдруг события ускорятся.
— Кто еще об этом знает?
— Я, Олеф Влацек, ее жених — Омар, моя подруга — Катерина Ильм и Крыс, — уже без всякого давления ответила я. Да, а чего скрывать-то уже кота, выпрыгнувшего из мешка.
— Крыс?
— Мой хранитель.
— Понятно.
Дальше он опять замолчал. Пришлось снова спросить:
— Так вы не скажете?
— По идее должен, но ты права, такого рода вмешательство может ускорить события.
— То, что я вам рассказала, уже может все ускорить.
— Постараемся этого не допустить.
— У вас есть план?
Он не ответил, но очень выразительно на меня посмотрел. Так что, слов не понадобилось.
— Эти каратели могли быть от J.?
— Скорее всего. Теперь я понимаю, почему ты хотела, чтобы я ее защитил. И ты права, он не успокоится. Думаю, он изначально догадывался, что тогда она солгала, и род Савойи был уничтожен не случайно. Все это не случайно.
Я ошибался. Это вовсе не месть, это продуманный план, и ему было удобно, чтобы так все и осталось. Чтобы Ева оставалась в тюрьме, а ты.
— Вы думаете, он знал, кто я с самого начала?