Особенные. Элька

— Нет, — воскликнула я, — Назад не вернусь. Разве что трупом.

— Эля?! — возмутилась мама, — Никогда так не говори. Ты не представляешь, что мы пережили, когда.

— Мам, ну ты чего? — я поднялась со своего стула и обняла мою слишком эмоциональную маму, — Я же здесь, с вами. Все в порядке. А маска… меня не было два месяца, вот и показалось, что никогда ее не видела. Мам, а откуда она вообще взялась?

— Это твоя бабушка подарила, — поджала губы мама.

Да уж, это аргумент. Папина мама, Алевтина Георгиевна не была счастлива, когда ее сын, мальчик из интеллигентной, профессорской семьи изъявил желание жениться на девочке из простой семьи работяг. А поскольку жить молодым влюбленным студентам было негде, то они поселились у папиных родителей. Для мамы, как она иногда говорила, это был ад. Нет, Алевтина Георгиевна не третировала ее, была милой, дружелюбной, но каждый раз, входя в дом, мама чувствовала, что сами стены на нее давят. Словно даже дом мечтает ее выжить. Так и случилось. Мама не выдержала и через два года со страшным скандалом решила развестись с папой. Не потому что не любила. Нет. Просто свекровь своей приторной добротой задушила. И вроде придраться не к чему. Свекровь иначе как Анечка, маму никогда не называла, всегда хвалилась перед подругами и знакомыми, какая хозяйственная у нее дочь. Именно так, дочь. Вот только нет-нет, да и ввернет, в разговоре, что суп можно было бы посолить побольше, кашу сварить пожиже, цветы поливать не так часто, а пол мыть не мешало бы с хлоркой. И прочие, прочие, прочие мелкие пакости, произнесенные с нежнейшей улыбкой, от которой вздрогнуть хочется.

Не мои слова, мамины.

Полгода мама с папой не жили вместе. Казалось, больше и не сойдутся, но любовь-то никуда не делась. Они снова решили попробовать. Сняли маленькую однушку на окраине города, а потом у них я появилась. А через три года мама Женьку родила, папа устроился на высокооплачиваемую работу, купили эту квартиру, машину. Мама даже иногда была не против, чтобы нас Алевтина Георгиевна навещала. И вот что странно. Когда бабушка приходила в дом, то разговаривала, играла, сюсюкала, обнимала и целовала только меня. А Женьке кидала подарок, гладила по голове и обращала восторженные глаза ко мне. Почему так? Ведь, я ей не родная, а любит больше родной.

Странная у меня бабушка, но ее искренняя забота и нежность не могли не породить ростки любви и в моем детском сердце. Поэтому я не любила этих маминых поджатых губ и косого взгляда, обращенного на мою бабушку.

Она не идеальна и вовсе не обязана любить, по сути, чужого ей человека, а за то, что любит сироту, как родную, за это можно простить и не такое. Бабушка сейчас в Карелии на каких-то раскопках. Папа хотел рассказать ей обо мне, но мама не разрешила. Понимаю. Бабуля от избытка чувств окончательно бы запилила маму, за то, что та не уберегла.

Но вернемся к маске. Что-то в ней было такое. Странное, в общем. А вот насколько странное, я предположить не могла.

Глава 6

Женька

Сестра пришла вечером. Усталая и безразличная ко всему. Бросила маме:

— Привет.

И закрылась в своей комнате.

Я постучалась к ней.

— Жень, к тебе можно?

Она не откликнулась.

— Нам нужно поговорить. Это важно.

В комнате заскрипела кровать, через секунду щелкнул замок, и я вошла. Комната сестры разительно отличалась от моей. Мне, как художнику, нужен был свет. Поэтому родители отвели самую солнечную комнату, покрасили стены в светло-бежевый оттенок, купили нежно-розовые занавески, чтобы ничто не могло поглотить свет. В ее же комнате было слишком мрачно. На стенах темные готические плакаты, много красного, черного, синего. Прямо как цвет ее ауры, который, кажется, еще больше потемнел с момента нашей последней встречи. Точнее единственной встречи в реанимации почти месяц назад.

— Чего ты хотела?

— Спросить, как дела?

— Тебя интересуют мои дела? — хмыкнула она. Не зло, но враждебно, словно я змея, готовая вот-вот напасть. И когда мы успели стать такими?

— А почему нет? Ты моя сестра. Я тебя люблю. Да, мы не дружим, у нас разные интересы, желания, мечты, но я люблю тебя.

— Что ты заладила, люблю, сестра? Думаешь, мне нужна твоя любовь. Да мне пофиг. Сестра, ха. Лучше бы тебя не было, лучше бы ты сдохла в этой больнице.

— Кому лучше Жень? Тебе? Маме с папой? Кому?

— Они всегда тебя больше любили, я родная. Я — не ты. И он тебя любит. Все твердит Элечка, Элечка. А меня просто тошнит от вас, от вас всех.

— Жень, я же не виновата.

— Да ты никогда ни в чем не виновата, — взорвалась сестра и оттолкнула меня. Я не удержалась на ногах, упала, а она распахнула дверь и убежала.

На шум пришел папа. Увидел, что я потираю ушибленную руку и бросился за Женькой. Накричал. Точнее оба кричали, а я сидела на полу и пыталась сдержать слезы. Не обиды, нет. Сожаления, что все настолько испорчено. Я как-то незаметно потеряла сестру и приобрела врага. Когда? Почему? А главное, почему я так долго этого не замечала?

Наверное, потому, что действительно слишком разные. Странно, но у меня всегда была куча друзей, и в школе, и во дворе, к нам домой постоянно кто-то из них приходил. Мы тусовались вместе, дружили, придумывали что-то. А Женька… я не могла вспомнить ни одного ее друга. А есть ли вообще у нее друзья? Кто она в школе? Фрик, изгой, чудачка? Почему я никогда не задавалась этим вопросом? Почему?

Я тяжело поднялась, опираясь на упавший костыль. Папа вернулся. Хмурый, взъерошенный какой-то. Обнял меня.

— Пап, да я в порядке. Подумаешь, упала.

— Не защищай ее.

— Пап. Она не виновата, правда. И не стоило так.

— Тебе нельзя напрягаться. Тебе покой нужен, а эта девчонка только усугубляет.

Я удивилась. Когда это папа стал так относиться к родной дочери? Такое пренебрежение в его голосе сквозило. Но за ужином я поняла, почему родители так на нее злятся. Все дело в ауре. Синяя и оранжевая. Они отталкивались друг от друга, шипели, словно встретившиеся на дороге коты, готовые вот-вот вцепиться друг в друга, но медлят. Вдруг соперник сильнее? И здесь я видела нечто подобное.

Ужинали в тишине и напряжении. Папа пытался меня о чем-то расспрашивать, но я была всецело поглощена аурой Женьки, которая и ко мне проявляла непонятную агрессию. Захотелось зарисовать все это. И подумать обо всем.

— Я хочу со следующей недели в школу вернуться, — неожиданно выдала я. Неожиданно для всех, и для себя тоже.

— Милая, ты думаешь, это разумно?

— А почему нет?

— Но ты все еще с трудом ходишь.

— Так хожу же. Я правда хочу. Устала уже от стен и безделья.

— Ну, ладно, — задумчиво сказал папа, и напряжение немного спало. Вернувшись в комнату, я немного обалдела. Мой крыс дубасил своим хвостом по морде Багиры с грозным криком:

— Отвянь, животное. Я без боя не дамся. Сгинь, блохастая.

А та сидела на задних лапах с совершенно потерянной мордой и «квадратными» глазами. А завидев меня, метнулась в коридор.

— Бедняжка. Ты ее совсем замучил.

— Это кто кого замучил еще, — хмыкнул крыс, — Я два часа прятался в старой, вонючей коробке в надежде, что эта хвостатая свалит. А у меня еще дел куча. С вашим домовым надо познакомиться, дом обследовать, проверить, нет ли здесь… в общем полно дел.

— Погоди. С кем ты собрался знакомиться?

— С домовым.

— А они бывают?

— И этот вопрос задает мне та, кто ауры видит и с крысой разговаривает, — хмыкнул крыс, — Кстати, ты имя не вспомнила?

— Намекнешь, может?

— Сама должна. Нам еще столько предстоит. Твое обучение не начнется, пока имя не вспомнишь.

— Какое еще обучение?

— Такое. А ты думала в нашем мире все так просто? Нет. У нас законы есть, правила. А ты ходишь, всех своим видом привлекаешь, да еще без защиты. Я не всегда могу быть рядом, Эля. Понимаешь?

Ничего я не понимала. Вообще ничего. И с этим «ничего» надо что-то делать.