Заговоры ЦРУ

В течение октября и ноября 1972 года министр юстиции Соединенных Штатов неоднократно пытался выяснить причастность ЦРУ к некоторой деятельности обвиняемых, с тем чтобы принять меры в связи с открывавшимся процессом[139]. ФБР, со своей стороны, уже провело расследование по этому вопросу. Министра юстиции особенно беспокоило то, что обвиняемые могли указать на выполнение ими приказов ЦРУ.

Наконец, ЦРУ дало ответ на некоторые особые вопросы, которые были заданы, но приложило все усилия, чтобы только министр юстиции и его заместитель были посвящены в секретные дела. В конце концов до министра юстиции были доведены сведения о помощи, оказанной Ханту в июле и августе 1971 года.

Однако ЦРУ никогда добровольно не предоставляло сведений следствию, оно даже отказалось сообщить некоторые данные, которые, видимо, могли бы оказаться весьма ценными для расследования.

Так, ЦРУ получило от Маккорда в течение июля 1972 года, а затем и в декабре того же года и еще в январе 1973 года большое количество писем, связанных с попыткой снять обвинение со взломщиков в уотергейтской истории, ставя, таким образом, под удар ЦРУ. В этих письмах Маккорд отмечал, что он делал все возможное, чтобы противостоять полученным обвиняемыми предложениям скомпрометировать ЦРУ как участника дела, чтобы тем самым улучшить собственные шансы для защиты. Хелмс посоветовался с генеральным советником ЦРУ, и тот сказал, что ни в коем случае не следует добровольно предоставлять эти письма в распоряжение ФБР (оно не знало об их существовании). Следуя этому совету, Хелмс решил присовокупить их к досье ЦРУ.

В июле 1972 года копии фотографий кабинета д-ра Филдинга, сделанные Хантом, а также фотокопии поддельных удостоверений личности, полученные им от ЦРУ (копии и фотокопии находились в деле «г-на Эдварда» в ОТО), были переданы Хелмсу и Колби. Несмотря на то что оригиналы некоторых из этих документов были обнаружены у лиц, задержанных в здании «Уотергейта», — об этом много говорилось во всех органах массовой информации, — несмотря на попытки заместителя министра юстиции получить информацию о помощи, оказанной ЦРУ Ханту, ЦРУ, похоже, ждало наступления января 1973 года, чтобы вручить эти документы министерству юстиции. Среди других документов, о существовании которых руководство ЦРУ умалчивало до 1973 года, следует назвать запись разговора Ханта с Кашманом, имевшего место 22 июля 1971 г.

ЦРУ не только упорно скрывало документы, представлявшие интерес для следствия, но даже не дало себе труда тщательно разобраться в собственной роли в связи с лицами, представшими перед судом. И лишь в мае 1973 года оно всерьез занялось сбором документов и информации, имевших отношение к делу.

15 декабря 1972 г. Хелмс и Колби явились в Белый дом, чтобы доложить Эрлихману и Дину о состоянии расследования, проводимого ФБР и министерством юстиции.

В своем отчете об этой встрече Колби пишет об усилиях ЦРУ «избежать ответов на (запросы информации), не идущих сверху». Он также упоминает о попытках министра юстиции выяснить имя человека, удовлетворившего заявку Ханта на оказание технического содействия в июле 1971 года; кроме того, Колби отмечает в отчете, что он сделал все возможное, чтобы не отвечать на эти вопросы, но в конце концов он был вынужден указать имя Эрлихмана.

Во время этой встречи Колби и Хелмс также показали Дину досье, подготовленное для заместителя министра юстиции (в котором, естественно, были копии как фотографий, сделанных Хантом, так и поддельных удостоверений). В отчете Колби по этому поводу написано: «Было принято решение оставить эти материалы в ЦРУ». Кроме того, было решено просить Кашмана позвонить Эрлихману и выяснить, насколько точны воспоминания последнего о личности человека, инициатора столь знаменательного телефонного звонка в июле 1971 года.

Наконец, в январе 1973 года досье было передано в распоряжение министерства юстиции. [...]

Приблизительно 17 января 1973 г., то есть семь месяцев спустя после уотергейтской операции, директор Хелмс получил от сенатора Мэнсфилда письмо, датированное 16 января, в котором тот просил ЦРУ сохранить «все вещественные доказательства и документы, могущие иметь отношение к расследованию уотергейтского дела, подрывной деятельности и политического шпионажа, а также методов ведения ЦРУ следствия по такого рода деятельности, чем вскоре предстоит заняться сенату», В это время Хелмс вместе со своей секретаршей как раз разбирал свои досье, ибо собирался уходить со службы в ЦРУ.

Примерно через неделю после получения этого письма секретарша спросила, как ей быть с огромным количеством пленок и записей, находившихся в архивах. Эти записи делались на специальной аппаратуре, установленной в кабинетах директора и его заместителя, а также в соседнем помещении, которое использовалось тогда как зал заседаний (The French Room). Аппаратура была установлена лет десять назад и была демонтирована в феврале 1972 года в кабинете заместителя директора, а в январе — феврале 1973 года — и в кабинете директора.

Эта система приводилась в действие хозяином кабинета и позволяла ему записывать как разговоры в кабинете, так и телефонные звонки. Считая, что это может быть ему подспорьем при составлении какого-нибудь меморандума, Хелмс пользовался ею время от времени. Кашман включал ее крайне редко, а его преемник Уолтерс не включал вовсе.

Затем пленки раскладывались в хронологическом порядке, и записи хранились у секретарей директоров. До января 1973 года записи периодически стирались, а старые пленки уничтожались.

24 января 1973 г., отвечая на вопрос своей секретарши, Хелмс приказал уничтожить имевшиеся у нее пленки и записи. Такой приказ был получен техниками, обслуживавшими систему. К тому времени записи, накопленные за годы службы Хелмса в ЦРУ на посту директора, занимали три больших ящика. Хелмс с секретаршей быстро проверили их. В своих показаниях они заявили, что ни одна запись не имела отношения к уотергейтской истории. Затем документы были уничтожены. Вместе с пленками и записями они уничтожили карточки, расшифровывавшие их содержание. Ни на одной ленте записи специально не стирались.

Перед комиссией по расследованию Хелмс утверждал, что уничтожение того, что он считал личными записями, было, по его мнению, вполне естественным делом, тем более перед окончательным уходом со своего поста. Он был убежден, что ЦРУ предоставило следствию все документы, имеющие отношение к «уотергейту», которыми оно располагало. Пленки, равно как и записи, не содержали никакой информации, имеющей, по его мнению, хотя бы малейшее отношение к уотергейтскому делу. Кроме того, он полагал, что все представлявшее интерес в этих документах отправлялось в архив. А еще ему казалось, что, если записи с секретными разговорами попадут в досье управления, это будет означать невыполнение им его служебного долга. [...] 

9. Убийство президента Кеннеди

Материал подготовлен Давидом Антонелем

К середине утра 22 ноября небо очистилось. Дождя не ожидалось, и защитный пластиковый верх был убран. Из своей машины президент приветствовал толпу. Слева от него на заднем сиденье находилась мадам Кеннеди; перед ним на откидных сиденьях — губернатор Коннэлли и слева — его жена. За рулем сидел Уильям Гpeep, a рядом с ним — Рой Келлерман, оба сотрудники секретной службы[140].

Следом за президентским лимузином шла открытая машина, где находилось еще восемь сотрудников секретной службы — двое сзади, двое спереди и по двое с каждой стороны машины на подножках. Им было приказано «ощупывать» взглядом толпу, крыши и окна домов, эстакады и перекрестки, чтобы обнаруживать любой намек на опасность.

139

 Открытие процесса над «водопроводчиками» было намечено на 15 ноября.

140

 Речь идет о секретной службе, в функцию которой входит охрана президента. Ее не следует путать с секретными службами ЦРУ.