Фирма

— Кто там? — невпопад спросил Гольцман, машинально беря трубку из рук бандита.

— Там Моня. Твой администратор. Он сейчас на стадионе. Поговори с ним. Он тебе доходчивей объяснит…

— Что? При чем тут…

Гольцман услышал в трубке голос Мони и махнул рукой на Игната — мол, иди ты куда подальше…

— Игорь? Что там у тебя?

— Борис Дмитриевич? Это вы?

— Я, я… Говори, что там происходит? Тут у меня какие-то… Короче, что?

— Труба, Борис Дмитриевич! Полный аллес! Все билеты арестованы!

— Что это значит?

Лицо Гольцмана стало наливаться революционным багрянцем. Он был профессионалом и уже понял, что сейчас услышит. Понял, но только до самой последней секунды не хотел в это верить.

— Никого не пускают на стадион, Борис Дмитриевич. Тут ревизия из налоговой инспекции… Полиция, все дела… Короче, все билеты, которые куплены через кассы, — фальшивые…

— Я сейчас приеду! — рявкнул Гольцман. — Сейчас все решим. Потом будем разбираться.

— Тут еще, — начал Моня, и Гольцман понял, что самое страшное впереди.

— Что? — спросил он тихо.

— Артисты бастуют.

— Как?!

— Говорят, что это подстава. Для того чтобы мы… то есть вы… ну, то есть «Норд»… заработали денег… Что никакой это не памятный концерт, а кидалово… И что они на сцену не выйдут. Они уже уезжать собираются. Все. И Рената, и даже «Совы» наши… Вообще все. Как сговорились.

— Никого не выпускать! — заорал Гольцман, заметив, как усмехнулся Игнат, следивший за разговором. — Никого! Запереть! Я сейчас буду!

Борис Дмитриевич швырнул трубку на пол. Игнат, ловко изогнувшись, поймал ее на лету и сунул в карман.

— Вы бы осторожней с чужими-то вещами, Борис Дмитриевич… Ну как, проясняется что-нибудь?

— Да, — ответил Гольцман. — Мне кажется, проясняется. Мне кажется, милый друг, что это наезд. Я правильно понимаю?

— Что за выражения, Борис Дмитриевич! Что за жаргон! Вы же уважаемый человек, солидный бизнесмен…

— Хватит мне лапшу вешать! Хватит! Что за номера? Ты знаешь, что я с тобой сделаю? Ты представляешь, мальчик, с кем связался?

— А вот хамить не надо, Борис Дмитриевич. Не надо. Я, может, по сравнению с тобой и мальчик, да только охрана твоя чего-то мне поперек дороги не встала, и на стадионе тоже… Все тихо-набожно.

— Славно, славно… А что от меня-то вам нужно? Зачем ты срываешь концерт?

— А кто сказал, что я тебе концерт сорву? Ничего похожего. Дам отмашку — будет концерт. Не дам — не будет. И заплатишь неустойку как миленький. Я-то знаю, кому тебе платить надо. Не знаю, правда, сколько, но, думаю, немало.

— Все вы знаете, все умеете… Так какого хрена тебе от меня надо?

— Как это — какого? Большого.

— Ты не тяни, надо решать с концертом. Что я тут, шутки с тобой шутить буду?

Игнат снова улыбнулся.

— Ты все пытаешься поменяться со мной местами, Боря. Это я тебе сейчас условия ставлю, а не ты мне.

— Так что тебе надо, Игнат? Что за байду вы тут замутили?

Гольцман встал с кресла и начал быстрыми шагами ходить по кабинету. Оказавшись у двери, Борис Дмитриевич резко поворачивался на сто восемьдесят градусов, а приблизившись к столу, на мгновение замирал, касался пальцами бумаг и только потом поворачивался и устремлялся обратно.

— Так, может, кто-нибудь скажет, что там у вас происходит?

— Это у вас происходит, Боря, — лениво ответил Игнат. — У нас уже все произошло.

— Поехали! — тихо сказал Гольцман. — Поехали на стадион.

— Конечно. Машина внизу, — улыбнулся Игнат.

Гольцман, Игнат и Моня сидели на диване в гримерке, предназначенной для Ренаты.

— Значит, ты, Боря, понял наши условия? — в очередной раз спросил Игнат.

— Условия… — Гольцман с мрачным видом взирал на носок своего ботинка. — Понял. Тебе что-то надо подписать?

— Ничего не надо. Твое слово, Боря, сказанное лично мне, — этого вполне достаточно. Ты же знаешь наши правила.

— Знаю, знаю. Я за базар всегда отвечал.

— Вот и чудно. Значит, вводишь Кропалева в правление своего фонда. Все права на публикации — диски, кассеты, видео — всех твоих артистов передаешь нам. И ты в доле. Всего-то делов!

— Да… Всего делов.

«Разберемся, — думал Гольцман. — Эти бандиты еще не представляют, с кем связались. Мы еще повоюем. Посмотрим, чья возьмет».

— Ну, где Рената-то? Будем концерт начинать, или как? Я твои условия принимаю, теперь давай выполняй мои.

— Будет тебе Рената, все тебе будет.

Игнат вытащил из кармана телефон и набрал номер.

— Шурик? Зайди в гримерочку к Ренате, будь другом.

Гольцман усмехнулся.

— Ты чего? — спросил Игнат, отключив телефон.

— Так, ничего. Интересно на его рожу блядскую посмотреть.

— Зачем же так? Он, Боря, такой же, как ты. Человек дела, я имею в виду. Ты же понимаешь, что без нас вы бы все равно на настоящий уровень не вышли.

— Это почему же?

— А потому, что все производство в наших руках. Вы ни хера не сделаете сами. Мэрия, не мэрия, это все на бумаге хорошо. И на митингах. А заводы, на которых диски штампуются, — заводы-то под нами стоят. Так что давайте все решим миром. Иначе просто в трубу вылетите.

В гримерку вошел Шурик.

— Добрый день, — сказал он Гольцману и, протягивая руку, шагнул к дивану, на котором сидел его прежний начальник.

Гольцман хотел было послать предателя, обматерить, выпустить пар, но вместо этого привстал и пожал протянутую ему ладонь.

— Здорово, Шурик. Давно не виделись.

— Да, Борис Дмитриевич, давно.

— Вот как все славно, — заметил Игнат, растянув рот в широкой и искренней улыбке. — Все просто замечательно. Друзья встречаются вновь.

— Да, — сказал Гольцман, пристально глядя в глаза Шурика. — И, думаю, мы сработаемся.

— Сработаемся, Борис Дмитриевич, — ответил Шурик очень серьезно. — Конечно, сработаемся. Где наша не пропадала?

Тон Александра Михайловича сказал Гольцману очень много. И то, что он прочитал в глазах Рябого, ему очень понравилось. Не собирался сдаваться Александр Михайлович. Не собирался под бандитов ложиться. А значит, и вправду поборются они еще, повоюют. Хорошо, что они с Рябым снова оказались в одной связке. Михалыч — мужик ушлый… Да и он, Гольцман, тоже не лопух.