Скрижаль последнего дня

Оставшиеся сикарии числом 936 человек, в том числе женщины и дети, в последний раз — они знали это — преклонили колени и стали молиться. После молитвы они выстроились в цепочку перед столом, поставленным возле одной из крепостных стен, чтобы тащить жребий. Когда была вытянута последняя соломинка, десять человек вышли вперед из толпы и вернулись к столу, возле которого поджидал Элеазар бен Яир. Он приказал записать имена этих десяти, а также свое собственное имя, и писарь, исполняя приказ, аккуратно вывел одиннадцать имен на одиннадцати глиняных черепках.

Затем бен Яир направился в северный дворец — строение, возведенное Иродом Великим в качестве личной цитадели более сотни лет назад, когда римские хозяева поставили его правителем Иудеи. Там он распорядился тщательно захоронить черепки, чтобы впоследствии они смогли рассказать о последних часах осады.

Покончив с этим, бен Яир вернулся в центральный двор и отдал короткую команду. Крик его был слышен во всех уголках крепости.

Собравшиеся вокруг воины, за исключением десятерых избранников, сняли с поясов оружие — мечи, кинжалы — и побросали на землю. Звон сотен клинков, упавших на пыльную каменистую почву, громким эхом отразился от окружающих стен.

Бен Яир отдал второй приказ, и десять человек подошли и встали каждый перед одним из своих невооруженных товарищей. Вот первая жертва шагнула вперед и обняла человека, которому волею жребия суждено было стать его палачом.

— Бей быстро и уверенно, брат, — сказал мужчина и отошел на шаг назад.

Двое его товарищей крепко схватили безоружную жертву под руки и заставили встать прямо. Палач поневоле выхватил из ножен меч, наклонился и осторожно оттянул тунику мужчины, так что обнажилась грудь. Затем он отвел назад правую руку с клинком.

— Уйди с миром, друг, — произнес он чуть дрогнувшим голосом и одним сильным ударом вогнал лезвие меча прямо в сердце жертвы. Мужчина дернулся, но не закричал от боли, а лишь чуть слышно застонал.

Бережно и с благоговением товарищи опустили безжизненное тело на землю.

В собравшихся на площади небольших группках людей повторилась раз за разом та же последовательность действий, и вскоре тела десяти защитников крепости лежали неподвижно на земле.

Элеазар бен Яир снова выкрикнул команду, и вновь сверкнули мечи, и еще десять человек встретили свою смерть. Одним из этих десятерых оказался и сам бен Яир.

По прошествии примерно получаса все сикарии, кроме двух, лежали мертвые. Оставшиеся в живых с мрачной торжественностью тянули жребий — и вот очередной короткий и сильный удар оборвал еще одну жизнь. Последний из защитников крепости Масада медленно обошел цитадель, проверил каждое неподвижно лежащее тело и лично удостоверился, что все его товарищи мертвы. Слезы ручьем текли из его глаз.

Вздохнув, он в последний раз обвел взглядом величественную крепость, в которой теперь не осталось ни одного живого человека, кроме него самого. Потом пробормотал последнюю в своей жизни молитву, прося у Бога прощения за то, что собирался сделать, повернул меч острием к себе, приставил кончик лезвия к груди и резко наклонился вперед.

На следующее утро осаждающие крепость начали при помощи громадного тарана проламывать стену с западной стороны и вскоре пробили в ней брешь. Сразу за стеной глазам римлян предстал еще один вал, очевидно, в спешке и отчаянии возведенный сикариями в качестве последней надежды. Но и он продержался под мощным натиском всего несколько минут, а затем внутрь крепости хлынули воины победоносной римской армии.

Через час после того, как Масада была наконец взята, Люций Флавий Сильва поднялся на сооруженный силами рабов вал, прошел мимо выстроившихся рядами легионеров и через пробитую тараном дыру вступил в крепость. Оказавшись во внутреннем дворе, он, не веря своим глазам, огляделся кругом.

Повсюду лежали тела — мужчин, женщин, детей. У всех на груди зияли раны, кровь уже почернела и спеклась. Мириады мух летали с громким жужжанием и с жадностью пировали в лучах послеполуденного солнца. Птицы-падальщики клевали начинающие разлагаться трупы. Между тел здесь и там шныряли крысы.

— Все мертвы? — спросил Сильва центуриона.

— Вот так мы и нашли их, господин. Однако семеро человек выжили. Среди них две женщины и пятеро детей. Они прятались в резервуаре на южной оконечности плато.

— Они рассказали, что здесь произошло? Эти люди покончили с собой?

— Нет, господин. Их религия запрещает самоубийство. Они тащили жребий, а потом убивали друг друга. Последний оставшийся в живых, — центурион показал на тело мужчины, лежащего вниз лицом; из спины его торчал кончик меча, — сам бросился на меч. Так что он единственный, кто действительно покончил с собой.

— Но почему? — задал Сильва почти риторический вопрос.

— По словам женщин, их предводитель, Элеазар бен Яир, сказал: если все они решат уйти из жизни тогда и таким образом, как сами того пожелают, они украдут у нас победу. — Центурион махнул рукой в сторону северной части крепости. — Они вполне могли сражаться, господин. В кладовых — тех, которые они нарочно не предали огню, — полно провизии, а в резервуарах достаточно свежей воды.

— Хм, если они победили, то это очень и очень странная победа, — хрюкнул Сильва, не отводя взгляда от сотен тел, устилающих двор крепости. — Мы захватили Масаду. Эти мерзкие сикарии наконец-то мертвы, все! Кроме того, в ходе штурма мы не потеряли ни единого легионера. Я бы не отказался потерпеть еще с десяток таких поражений!

Центурион позволил себе вежливо улыбнуться.

— А женщины и дети, господин? Каковы будут ваши приказания?

— Детей отправьте на ближайший рынок рабов, а женщин отдайте воинам. Если, после того как ребята с ними поразвлекутся, они останутся живы, можно будет их отпустить.

А за стенами крепости в нескольких сотнях футов от подножия скалы укрылись между огромных обломков и ждали дальнейшего развития событий четверо избранных. Как только стена была проломлена и римское войско ворвалось в Масаду, все часовые получили приказ оставить посты. Но даже когда легионеры, стерегущие восточный склон, присоединились к товарищам, четверо мужчин продолжали терпеливо дожидаться наступления темноты, чтобы завершить спуск.

Три дня спустя они добрались до расположенной на вершине холма общины Ир-Цадок Секаха, которая через две тысячи лет станет известна как Кумранская. Сикарии провели там день, после чего продолжили путь.

Они двигались вдоль западного побережья Мертвого моря около пяти миль, а затем свернули на север. Перед тем как остановиться на ночь в Фазеле, они миновали города Сайпрес, Таурус и Иерихон. На второй день они повернули на северо-запад в сторону Шилоха. Как только они покинули город, идти стало намного тяжелее — путникам приходилось прокладывать дорогу вдоль восточных склонов горы Герицим. К часу, когда спустились сумерки, они смогли добраться лишь до Манаима. К концу следующих суток они оказались в Сихаре, где провели и весь следующий день, отдыхали и набирались сил. Впереди четверку избранных ждала самая трудная часть путешествия — переход длиною в десять миль по пересеченной местности, что лежала к западу от горы Эбаль, к городу Бемезель.

Чтобы преодолеть этот участок пути, им пришлось идти весь день, и сикарии снова вынуждены были остановиться на двадцатичетырехчасовой отдых, перед тем как продолжить путешествие дальше на север, в Гину. Когда они добрались до города, прошло уже почти две недели со дня взятия Масады. В Гине сикарии пополнили запасы провизии и стали готовиться к заключительной части похода.

Следующим утром они вышли из города и двинулись на северо-запад, к Эсдраелонской равнине, через рощи из финиковых пальм, сплошным ковром устилавшие плодородные низменности, что протянулись от Галилейского моря на севере до Мертвого моря на юге. Тропа, по которой шли избранные, вела вдоль подножия высоких холмов. Она виляла то вправо, то влево, огибая многочисленные препятствия, отделявшие сикариев от места их назначения. Это оказалась действительно самая медленная, тяжелая и изнурительная часть похода; беспощадное солнце опаляло несчастных, и невозможно было нигде укрыться от его горячих лучей.