Страница 8 из 67
Савинков был жертвой. Да, этот обезьяноподобный, с суровым взглядом дворянин. И жертвой, и ускорителем прогресса.
Эсер, убийца, организатор убийства министра внутренних дел В. К. Плеве и московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича, осужденный на смертную казнь, бежавший, — это Савинков.
Его брат, сосланный в Сибирь, кончает с собой. Отец сходит с ума.
Эсер Егор Сазонов, взорвавший Плеве, пишет Савинкову с каторги: «Сознание греха никогда не покидало меня».
К повести «Конь вороной» Савинков еще поставит эпиграф «...Кто ненавидит брата своего, тот находится во тьме, и во тьме ходит, и не знает, куда идет, ибо тьма ослепила ему глаза».
Раскаяние тоже настигает Савинкова, но это будет потом. А пока он герой, жертва, ускоритель кровавый.
Столыпин — в Саратове.
Витте — в Петербурге.
Семенов — в Волоколамском уезде.
Толстой — в Ясной Поляне.
Все на своих местах. Но вот-вот все сдвинется. Еще никто не слышит подземного гула, а гранитная плита российской жизни вздрогнула.
27 января 1904 года началась война с Японией, против которой решительно выступал Сергей Юльевич и которая так логично вытекала из его азиатской политики.
Через Саратов шли воинские эшелоны на восток, губернатор Столыпин выходил встречать, играл оркестр, весело и дружно отзывались нижние чины.
Войска были сильны.
Впрочем, управляющий саратовским отделением Крестьянского банка Зерен убеждал крестьян, клиентов банка, не покупать земли у помещиков, ибо в скором времени вся земля бесплатно перейдет народу.
Крестьяне только улыбались, не зная, что отвечать. Война, начавшаяся, как всегда, с народной уверенности в скорой победе, быстро сделалась непопулярной и тяжелой. Мог ли солдат легко идти в бой, защищать какую-то неведомую землю в каких-то неведомых краях? Что ему Корея, лесные концессии на реке Ялу? Все новые круги дружно желали победы Японии. Результат войны известен, нет смысла описывать военные действия. Она настолько далека от сегодня, что подобна древнегреческим мифам. Лаоян, Мукден, Сандепу... Вы слышали эти названия? Они задевают ваши чувства? Вряд ли. Ну разве что когда-нибудь услышите печальный вальс «На сопках Маньчжурии» и сожмется сердце:
Плачет, плачет мать родная,
Плачет молодая жена...
Мертвые спят...
Однако назовем несколько имен, героев — не героев, а просто участников тех битв. Корнилов, Деникин, Врангель, Марков, Улагай, Крымов — это деятели будущей гражданской войны. Самсонов, Жилин-ский, Эверт, Марушевский — будущей мировой войны.
На русско-японской формировался мощный человеческий потенциал. Он разновелик, даже разнонаправлен. В нем прошлое сплетено с грядущим, смешное с трагическим.
Но уже сформировался тип русского героя, готового к героическим деяниям в героическую эпоху.
Одно должно было отмереть, другое — выжить. Например, Корнилов Лавр Георгиевич, тридцатипятилетний начальник стрелковой бригады. Сын казака и киргизки, закончил с золотой медалью Академию Генерального штаба, знает восточные языки, участник «командировок» в Восточную Персию, автор ряда журнальных статей и книги «Кашгария и Восточный Туркестан». За храбрость получает в Маньчжурии орден св. Георгия IV степени.
Или — Самсонов Александр Васильевич. Его Уссурийская казачья дивизия вопреки приказу об отступлении удерживает двое суток позиции у Янтай-копей и обеспечивает отход армии под Мукденом.
И т.д.
Но рядом патриархальный генерал Н. П. Линевич, «папашка», старый туркестанец, имевший за Туркестан Георгия IV степени, а за командование русским отрядом в Китае в 1900 году и взятие Пекина — Георгия III степени. Он был тверд, обладал здравым смыслом, военным чутьем и понимал-солдатскую душу. Образование у него было самое простое. На войне его сопровождали зять и сын, оба офицеры. Он был постоянным источником анекдотов.
Однажды вечером Линевич, собираясь идти спать, потянулся и объявил сыну:
— Ну, теперь пора в объятия Нептуна!
— Не Нептуна, а Морфея, — поправил сын.
— Это все равно! Из одной минералогии!
Забавно, конечно. Но, возможно, дело не в мифологической путанице, а в том, что действительно эти старики подобны каменным глыбам.
Пал Порт-Артур, погибла эскадра Рожественского в Цусимском сражении. Война проиграна.
Генерал Драгомиров съязвил: «Япошки-макаки, а мы — кое-каки».
Не генералы выражались гораздо резче. А гимназисты и курсистки слали поздравительные телеграммы микадо. Русские поздравляли японцев с победой. Все озлоблены, искали, на ком сорвать злость.
Министр внутренних дел В. К. Плеве был убит еще летом, 15 июля, Егором Сазоновым.
Летом же совершены покушения и на саратовского губернатора. Но ему еще рано, еще не судьба.
Убит в доме Столыпина генерал-адъютант Сахаров, направленный императором для укрепления порядка в губернии. Его застрелила молодая женщина. Она вошла в дом, сказала, что у нее просьба к петербургскому гостю, и беспрепятственно дошла до Сахарова.
Сахаров — что? Случаен в этом повествовании, но гибель его не случайна. Да и не он один. Сколько сотен, тысяч погибло от гнева обозленных мужиков? Сдвинулась русская плита.
И еще покушались на Столыпина — прямо на Театральной площади бомбу метнули. И снова обошлось. А у сотен, у тысяч не обошлось.
Бунтовала крестьянская община. Жгли родовые дворянские гнезда, пылали от «иллюминаций» усадьбы, библиотеки, картины, мебель...
Петербург настаивал на использовании войск. Столыпин — против войск. Считал — должны управиться губернские власти.
Пожалуй, он был романтик. Кто, как не романтик, мог распахнуть пальто и подставить грудь револьверу террориста? Столыпин распахнул:
— Стреляй!
По-видимому, только так можно было поразить взбунтовавшуюся толпу. Через несколько минут она опустилась на колени, требовали священника, чтобы служить молебен.
Легенда? В том-то и дело, что не легенда. Он ездил без охраны, веря в свое знание крестьянской натуры, в то, что он неразрывно, кровно связан с мужиками и ему ничего не будет.
А ведь и не было. Они чувствовали, что он свой.