Зеркало для героя

Михаил стоял у подъезда, смотрел в окна.

Дверь хлопнула, вышла высокая женщина с маленькой девочкой. Чужие. Он их не знал.

— Кирилл Иванович, вас нынче не узнать, — обратилась к нему женщина.

У нее был голос Масляевой, старой толстой соседки Устиновых, матери двух взрослых дочерей. Значит, Масляева? А девочка — ее третья, младшая, которая умрет через три гола от порока сердца?

Устинов поздоровался, Масляева пригляделась к нему, пожала плечами и пошла дальше.

У него сжалось сердце. Предстояло войти в родной дом, к своей живой матери.

Он поднялся по лестнице, решительно постучал в дверь.

Мама глядела на него с настороженной полуулыбкой. За ней в коридоре ярко горела голая лампочка, лицо было в легкой тени. Мама не узнавала его. Он забыл, что намеревался представиться корреспондентом, молча смотрел с чувством горького счастья.

У нее искрились в ушах нежно-фиолетовые аметистовые сережки. Теперь они у его жены Валентины, все перешло Вале — даже обручальное кольцо.

— Вы к Кириллу Ивановичу? — спросила мать и окликнула: — Кирилл, к тебе!

Устинов вспомнил ее завещание в школьной тетрадке: «Родные мои! Хорошие! Прожила я с вами много-много и никогда бы вас не бросила, если бы на то была моя воля...»

— Лидия Ивановна! — сказал он. — Лидия Ивановна...

Мать с тревогой оглянулась.

Вышел отец, горделиво поднял голову:

— Вы ко мне?

— К вам, Кирилл Иванович. Я из газеты.

Отец еще зачесывал волосы набок, лицо было сухощавое, очень мужественное.

— Из газеты? — переспросил он. — Что ж, прошу.

На нем была белая рубаха с голубой вышивкой на воротнике и широкие пижамные брюки.

Устинов вошел в комнату с красным нитяным абажуром, увидел мальчика, стоявшего в углу. Он взял мальчика за плечо, спросил:

— Все дерешься, Миша?

— Немножко дерусь, — вздохнул мальчик и сбросил его руку. — Мама сказала, что я в гроб ее загоняю.

— Чего вы хотите от ребенка? — извинилась мать. — Вы присаживайтесь. Сейчас чаю попьем... Ладно, Миша, беги на кухню!

Казалось, она говорила: «Смотрите, я гостеприимная хозяйка, я люблю своего малыша, я забочусь о муже». Но за этой простодушной позой Устинов ощущал то, что созревало в близкой действительности и что в конце концов раскололо семью.

— Да, приготовь нам чай, — сказал отец и кивнул гостю: — Что же вас интересует?

— Ваша семья.

— Моя семья?

— Ваша и Лидии Ивановны, — уточнил Устинов. — Я когда-то изучал проблемы семейной жизни, даже пробовал составлять прогнозы...

Он повернулся к невысокой этажерке из гнутых ореховых прутьев. Там было десятка два книг. На верхней полке стоял фарфоровый попугай с красным гребнем и золотисто-черными глазами, — очень скоро от него останутся одни осколки, а Миша снова окажется в углу.

— Вы пишете романы? — спросила мать.

— Нет, что вы... Я по другой части.

— Лидочка, где чай? — поторопил отец.

— Да-да, сейчас.

Мать забрала с собой малыша и ушла на кухню.

— Так по какой вы части? — улыбнулся отец.

Как Устинову его предостеречь?

Но отец с удовольствием рассказывает о себе и ничуть не тревожится за будущее семьи. «Неужели, — думает Устинов, — этот парень — мой спокойный мудрый старик?»

— Погодите! — прервал Устинов. — О люминесцентных лампах уже много писалось. Молодых читателей больше интересует ваш духовный мир. Например, о чем вы мечтаете?

— Все мои помыслы о благе нашей страны.

— Разумеется. Но каким вы хотите видеть будущее вашего сына, вашей жены?

— Миша станет инженером, пойдет по моим стопам. Инженер в нашей стране многое может свершить. Я постараюсь, чтоб он был хорошим инженером.

— А ваша жена?

— Лидия Ивановна — женщина, мать. Ее будущее — это забота о благе семьи.

Устинов вспомнил одну давнюю поездку с матерью в шахтерский поселок, где она познакомила его с пожилым мужчиной по имени Захар, который когда-то любил ее и дрался за нее с молодым механиком Кириллом. Наверное, мать захотела взглянуть, что ждало ее, выйди она за Захара. Но она встретила преждевременно состарившегося человека, у него дрожали пальцы, скрюченные от долгой работы с отбойным молотком. И вряд ли она пожалела о своем выборе. После поездки в поселок мать стала бороться за отца и написала несколько жалоб, чтобы ей помогли вернуть его. Но это не помогло, ведь тогда уже завершались 60-е годы и многие уже не считали разрушение семьи великой бедой. Отец же вернулся не из-за тех писем. Мать тяжело заболела, и он переломил себя.

— Как вы познакомились с Лидией Ивановной? — спросил Устинов.

Он попробовал возродить в отце воспоминания о юности, воспоминания о женщине, которая его ждала, пока он воевал.

— Я думаю, когда-то вы мчались по степи и распевали песню «Ой, на горе огонь горит», — продолжал Устинов. — Вам казалось, весь мир существует для одной вашей Лидии. Везде вам виделись ее глаза.

— Да, так и было, — ответил отец. — Весь мир.

— Значит, было, — повторил Устинов. — А знаете, что будет?

Будет очень обыкновенно, в соответствии с законами, определяющими семейную жизнь. Возникнет напряженность. Отчего? Им этого не понять: ведь столько лет прожито вместе! Но незаметно с каждым годом все дальше уходит бывший рудничный механик от бывшей поселковой девчонки.

— Говорят, страсть длится всего три-четыре года, — сказал Устинов. — Потом — конец или вялый супружеский секс.

— Что вы несете?! — возмутился отец. — Таких слов прошу в моем доме не произносить. И давайте ближе к делу.

Похоже, Устинов дал маху: невинное «секс», то есть по-русски буквально «пол», задело Кирилла Ивановича. Кто же знал, что он такой пуританин?.. Но нет, тут дело в другом. Он защищает свой обычай от чужого вторжения, от непрошеного пророчества. Еще минута — и он спустит Михаила с лестницы.

— Извините, я имел в виду научный термин, — сказал Устинов.

Отец отвернулся к окну.

— Плавку выпустили, — вымолвил он.

В темной дали, усеянной электрическими огнями, загоралось розово-красное зарево.

— Я вас где-то уже встречал, — сказал отец. — Вы кого-то напоминаете... Не могу вспомнить.

— Надеюсь, хорошего человека?

— Юго-Западный фронт? Деревня Молчановка?

— Нет, — ответил Устинов. — А вы можете представить своего сына взрослым?

— Испытательная станция в Сталинске-Кузнецком?

— Нет, мы с вами не встречались.

— Но даже голос ваш я помню!

— Что голос? Может, я просто ваш сын, который явился из будущего?

— В каком смысле?

— Не знаю, как вам объяснить. Но вот, например, помните: зимой сорок второго вы перешли линию фронта, в районе Волновахи устроили засаду, а когда возвращались обратно, пробирались в нескольких километрах от родного дома? Бабушка... то есть ваша мать видела вас в ту ночь во сне.

— Да-а, — озадаченно протянул Кирилл Иванович. — Старая женщина... — И, понизив голос, спросил: — Вы из органов?

Устинов неопределенно махнул рукой и решил этой темы больше не касаться.

Он вспомнил, как отец приехал в Москву, когда они с Валентиной, устав от однообразной жизни, очутились на грани беспричинного развода: он приехал на сутки, дал денег и, напомнив своим присутствием о нравственном долге, вернулся домой. Что ж, порой даже взгляд ближнего выполняет задачу социального контроля... И вслед за этим воспоминанием Устинов подумал, что сейчас, в 1949 году, его попытка предостеречь — преждевременна, еще многие силы опекают семью, еще жизнь течет открыто на виду у родни, соседей, сослуживцев.

Вошла мать, принесла чаю, вишневою варенья, маковый рулет.

Она надушилась могучими духами «Красная Москва». Кирилл Иванович потянул носом и улыбнулся.

— Я Мишу уложила, — сказала мать и принялась разливать чай.

Неожиданно в дверях показался худущий мальчик, раздетый до трусов. Он с любопытством смотрел на Устинова.

— Михаил Кириллович! — строго произнес отец. — Спокойной ночи.