Зеркало для героя

Меня только что ударили, подумал Устинов, вставая.

Он вспомнил, что, устроившись в этой комнате, сходил на склад за спецовкой и сапогами, встретился с Ивановским в шахтной столовой, потом вернулся обратно... И этот прыщеватый парень с челочкой велел Устинову отдать чистые простыни взамен на грязные.

— Что, власовец, такой задумчивый? Не дошло? Добавить?

— Добавь, — зло сказал Устинов и шагнул к нему.

Парень снова ударил его. Устинов зашатался, но устоял на ногах и повис на нем, с отвращением ощущая прогорклый запах пота. Тот толкнул его в грудь и отбросил к кровати.

На Устинова с любопытством глядели еще четверо, и один из них, сухощавый, с умным обнадеживающим взглядом, показался Устинову опорой; остальные были равнодушны.

— Отдай, не связывайся, — посоветовал лысоватый мужчина. — Все равно отберут.

— Не отдавай! — ободрил сухощавый.

— Он тебя нарочно подзадоривает, — предостерег мужчина.

— Долго ждать? — спросил парень с челочкой.

— Хорошо, — сказал Устинов.

Он стал стаскивать с подушки наволочку, повторяя:

— Сейчас, сейчас.

— Струсил, — разочарованно произнес сухощавый.

Устинов подумал: «Что же делать?»

— Я не мускулов твоих испугался, мне просто противно. Тебе, наверное, тоже доставалось?

— Ты давай-давай, шевелись!

— А ты по-немецки: шнель, шнель, хенде хох!

Парень оглянулся на сухощавого.

— А точно, Синегубов, ты на фашиста смахиваешь, — с сожалением сказал тот. — Вылитый власовец. Разделал он тебя как бог черепаху. Ты не герой...

С усмешкой он провоцировал новое столкновение, но Устинов прервал его:

— Ты сам попробуй, легко ли бить человека? — Он подошел к сухощавому. — Попробуй! Что может быть легче?

— Нарываешься? Знаешь, ты кто? — Сухощавый резко замахнулся, пугая.

Устинов невольно отшатнулся.

— Остынь, Пивень, — негромко сказал тучный красноносый мужчина. — Хватит боговать.

Пивень повернулся к Синегубову и стукнул себя в грудь:

— Ты видишь, что они творят? Они уже грозят твоему лучшему другу. Где твоя железная кувалда, Синегубов? Врежь этим гадам!

— Хватит боговать! — тучный встал с кровати.

— Не надо, Вася, — остановил его лысоватый мужчина. — Они без нас поладят. Сядь, Вася, обратно.

Устинов догадался, что здесь до него существовала иерархия, на вершине которой восседали Синегубов и Пивень, один могучий и туповатый, второй — злобный, а остальные жильцы — тучный Вася, лысоватый мужчина со скрюченными уродливыми пальцами и доселе молчавший маленький, лет семнадцати паренек с горящими ненавистью глазами, — были ими подмяты и теперь ждали, что принесет появление новичка.

Вася нехотя сел на кровать. Лысоватый вздохнул и показал взглядом Устинову, что самое страшное позади. Молчаливый паренек подошел к Устинову, спросил:

— Больно?

Устинов улыбнулся разбитыми губами:

— Ничего, пройдет.

Он вспомнил, что на дворе 1949 год, и подумал, что нужно подняться выше личной боли, но в душе у него загорелось что-то черное и яркое. Он ненавидел Синегубова и Пивня точно так же, как их ненавидел маленький паренек.

— Как тебя зовут? — спросил Устинов.

— Федор.

— Отныне, Федор, в этой комнате все равны. Все уважают друг друга, все друг другу помогают. Согласен? — Устинов почувствовал, что в нем пробудился новый яростный человек, чем-то похожий на драчуна Мишу Устинова. А то, что Устинов был избит Синегубовым, не относилось к этому новому человеку. Наоборот, было правильно, что из него выбили благодушие.

Он подошел к Васе и лысоватому мужчине Алексею, пожал им руки.

Синегубов и Пивень теперь стояли рядом и настороженно смотрели на него, ожидая, видно, что наступает расплата.

Федор вытащил из-под матраса обрезок водопроводной трубы.

В комнату постучали. Дверь открылась, и вошли Ивановский с главным инженером Тюкиным, двухметровым блондином в форменном кителе.

— Это зачем? — спросил Тюкин, кивая на трубу. — Опять сцепились?

— То наше дело, — буркнул Федор. — А терпеть этих бандюг надоело!

— Как же, вас обидишь, — насмешливо произнес Тюкин. — А кто мне грозил шею свернуть, когда я уплатил строго по расценкам? — И, обращаясь к Ивановскому, он возмущенно добавил: — Двенадцать тысяч заломили за восстановление площадки на шестнадцатом штреке! В четыре раза больше положенного!

— Обещал — плати! — заявил Алексей и протянул к нему свои уродливые руки. — Я вот этими мозолями зарабатываю дом построить. Пашу как негра! Ты обещал — плати рабочему!

— Не надо! — сказал Тюкин. — Рваческие настроения я преследовал и буду преследовать. Вот настоящие рабочие, — он махнул на Синегубова и Пивня. — Советую не поднимать хвост. При немцах работали? Вот и помалкивайте.

— А ты не понимаешь, почему работали? — зло спросил Алексей. — С голоду подыхали! А эти власовцами обзывают. Щенки.

— Но-но! — оборвал Тюкин.

— Да они первые на новенького накинулись, — пожаловался Федор. — Для них все — враги.

— Мы его не за того приняли, — решил оправдаться Синегубов. — Видим — барин, простынки чистые...

— И по зубам, да? — спросил Устинов.

— Миша, ты их не понял, они хорошие ребята, — сказал Ивановский. — Пошли пройдемся.

— Почему он разговаривал с ними как с людьми? — непримиримо вымолвил Пивень. — Кто он такой? Мы его не знаем.

— Узнаешь, не горячись, — успокоил его Ивановский. — Мы с Михаилом Кирилловичем несколько лет вместе выполняли спецзадание. Я тебе говорил, — пояснил он Тюкину. — Этот человек видит любого насквозь. Такая у него профессия.

— Понимаю, понимаю, — с уважением кивнул главный инженер. И, вспомнив фильм «Подвиг разведчика», подумал, о чем можно спросить Устинова без риска выглядеть наивным.

Все с удивлением смотрели на новичка.

— Скажите, что мы вас защищали! — попросил Алексей.

— Ты защищал? — презрительно ответил Пивень. — За свою шкурку дрожал!

— Я ж не знал, кто вы такой, — продолжал оправдываться Синегубов.

— У нас тоже профессия особенная, — сказал Тюкин. — Вон какой народ, сами видите. А другого не будет...

— Будет другой, — ответил Устинов. — И вы тоже будете другой.

— Это все философия. А нам нужны боевые люди. Прошу это усвоить.

— Спасибо, усвоим. — Устинов пощупал рассеченную губу. — Рассуждать тут не приходится.

— Правильно, Миша, о чем рассуждать, — поддержал его Ивановский. — Не забывай, какое сейчас время. Всем трудно.

— Вот именно, — подхватил Тюкин. — Всем тяжело. А вот эти ребята, на которых ты обиделся, отработают, если надо, и две смены, копейки лишней не попросят... Да, у них еще не все получается. Я вынужден некоторым новичкам платить больше. Но опыт — дело наживное. Научатся. Я на их стороне.

— Пивень, расскажи, как от смерти спасся, — предложил Ивановский, показывая Устинову выражением глаз и движением бровей, что после этого ничего больше не понадобится объяснять.

— Что рассказывать! — отмахнулся парень.

— Расскажи! — настаивал и Тюкин, не считаясь с тем, что Пивень морщится и отворачивается.

— Миша умеет улаживать конфликты, — сказал Ивановский, привлекая к себе внимание. — Хлебом не корми, дай что-нибудь уладить. Прямо-таки хобби.

— Что такое хобби? — не понял Тюкин.

— Мания, — нашелся Ивановский. — Мания улаживать конфликты.

— Могу рассказать, как мы с дядей Алексеем попали под бомбежку, — с вызовом предложил Федор. — Всех наших поубивало, а мы остались.

— Замолчи! — велел Алексей. — Бери пример с Пивня: хвалиться горем нечего.

— Ну в другой раз расскажешь, — кивнул Тюкин Пивню. — Будем считать, знакомство состоялось, конфликт улажен. Ты идешь с нами? — обратился он к Устинову.

— Нет, спасибо, — ответил тот.

Прошло два дня, Устинов начал работу под землей и страшно уставал. От многочасового сидения на коленях в низкой щели, именуемой лавой, из которой добывали уголь, даже не сидения, а ерзанья, ходьбы на коленях, лежания на боку, ибо только так можно было грузить лопатой на конвейер и при этом не биться головой в кровлю, — от такой работы ломило кости. Шахтеры дали ему самодельные наколенники из кусков автопокрышек, но помогло мало.