Круг замкнулся

— Спасибо за заботу.

Конфирмовали его тем же летом, что и Ольгу. Они занимались в школе у причетника, и Ольга не все знала, а потому частенько краснела и отмалчивалась, когда ее спрашивали. Один раз он спас ее, сбросив с парты все свои вещи и переключив гнев причетника на себя. Но она так и не узнала, что он сделал все это ради нее. Конечно, Ольга была ведьмой, но у него становилось муторно на душе, когда он видел, как Ольга попадает впросак из-за Понтоппидана, хотя она знала куда больше, чем старый причетник про всякие житейские обстоятельства. Вообще она на глазах превращалась в даму, начала душиться и завела визитные карточки, которые раздавала направо и налево. После конфирмации Ольга собиралась уехать с матерью.

— Я тоже уеду, — сказал Абель.

— Ты? А ты-то куда?

— В море, — ответил он.

Это была правда, он и впрямь должен был уйти в море. Другого выхода не оставалось, после того как отец счел, что ему не по карману и дальше держать сына дома. Но тем самым отец только пошел навстречу его желаниям.

— Значит, в море уйдешь, — сказала мать Абеля. — В четырнадцать-то лет. — И она покачала головой.

— Уже пятнадцатый, — поправил сын.

— Я и сам начинал как раз в его годы, — сказал отец. — И народ вокруг тебя будет отборный. В мое время такого не было.

На прощанье Абель получил от отца золотой совет: не прятать деньги в карманы брюк, как это делают другие моряки, а класть их в кожаный бумажник. Вот, возьми его с собой. Через него уже прошел не один шиллинг.

Абель спустился с верхотуры и открыл дверь на кухню. Отец крикнул сверху:

— Не вздумай только пить ее зелье!

— Не вздумаю, — ответил Абель.

Мать сидела с тупым видом, держа на коленях пару серых варежек. Лицо у нее пошло красными пятнами. Время от времени она поворачивала вафельницу в печке, на тарелке уже лежало несколько готовых вафель.

— Зачем он это кричал? — спросила она. — Я совсем и не думала тебе подносить.

— Ясно, — сказал он.

— Да и не готово оно для питья, — продолжала мать и, приподняв какую-то трубу, заглянула под какую-то крышку.

— Счастливо оставаться, — сказал Абель и протянул руку.

— Постой, ты вафель не хочешь?

— Да ни к чему. Отец отвезет меня на судно, там меня и покормят.

— А ведь я для тебя их напекла, — огорченно сказала она, — может, тогда хоть варежки возьмешь?

Абель помешкал, но все-таки сказал «возьму».

— Я по ночам их вязала.

— Но ведь сейчас лето.

— Я, правда, спустила несколько петель, но потом их подняла.

— Спасибо за варежки, они мне очень пригодятся.

Отец тоже сошел вниз и начал подгонять его:

— Нам пора, нам пора.

На том прощанье и закончилось. Мать не поднялась, чтобы поглядеть ему вслед. Она лишь пробормотала непослушным языком: «Счастливо тебе», однако с места не встала.

II

Но не в этот, первый, а во второй раз он вернулся домой, совершенно изменившись внутренне и внешне, и остался таким на всю жизнь.

Впрочем, он и в первый раз вернулся не совсем таким, каким уезжал, старше на четыре года, выше ростом, опытнее, тише в повадках, да и лицом получше — веснушки все пропали. Он начал курить трубку, покачивать плечами на ходу, и порой с губ у него срывалось какое-нибудь незнакомое словцо. Да, он повидал бури и штормы, пережил кораблекрушение, сломал ребро, участвовал в драках в дальних портовых городах, все, как и положено. При этом он почти не привирал, и потому ровесники с превеликим интересом слушали его рассказы.

За эти четыре года Абель не все время провел в море, один раз он сбежал с корабля в Америке, трудился на суше, немного — в ремесленных мастерских, приучил свои руки к различным работам по дереву и по металлу. Посещал вечернюю школу, колледж, ходил в море, приторговывал, научился водить машину, боксировать и многому другому. Ненадолго попадал он и в руки полиции, например когда угнал без спроса чужую шлюпку и укатил на ней с девушкой. Лихой парень и такой молодой вдобавок!

В его манере рассказывать чувствовалось сильное влияние американского сленга и вдобавок бульварной «Полицейской газеты», все это было внове для городка, и поэтому Абелю не стоило труда завоевать слушателей.

— В жизни ничего подобного не слышал! — восклицал кто-нибудь из парней. — А как же оно все кончилось?

— Он просто заплатил. Пальнуть в зеркало — да Лоуренсу это раз плюнуть.

Парни разочарованно:

— А его не арестовали?

— Арестовать Лоуренса? Да он полиции и без того осточертел!

— Неужели он был такой лихой парень?

— Одно время он пытался переплюнуть меня по части мелких краж в больших торговых домах и тому подобное, это когда нам была нужна новая одежда. Только ему не везло, и он бросил это дело. Но когда я снова встретил его осенью, нужда успела его всему выучить и его было не узнать. Он заделался настоящим вором, таскал одежду, чтобы продавать ее на судах, и даже не брезговал чистить карманы. Но у этого Лоуренса было доброе сердце, и под пьяную лавочку он плакал и раздавал все наворованное. Удивительный парень, и с лица вдобавок хорош.

Молчание.

— А что с него взяли за зеркало, раз оно было такое большое?

— Ты хочешь узнать, торговался ли он с ними? Да ничего подобного. Он просто начал раздавать бумажки налево и направо, а одну сунул официанту. И мы ушли в другое место.

Мимо проходили девушки, тут главное, какие именно, но, когда показалась Ольга, Абель галантно вскочил со скамейки и снял шапку. Она за это время стала на четыре года старше, но он сразу узнал ее, потому и встал. И снова не сказать, чтоб он был вознагражден за такую учтивость. Она — дочь аптекаря, первая красавица в городке и помолвлена с Рибером Карлсеном, который все эти годы трудился прилежно, как муравей, читал книги и стал теологом.

Словом, ничего он не получил. Первый раз она даже отпрянула, верно заподозрив, что под его изысканной вежливостью таится злость, но потом остановилась и спросила:

— Никак, это ты, Абель?

— Само собой, я.

— Вот ты и вернулся.

— Ненадолго.

Она кивнула и продолжила свой путь. Ее жених не проронил ни слова.

А в другой раз, когда он встал, чтобы поздороваться, ему досталось еще меньше, она на него вообще не взглянула. Ну что ж, быть по сему: он тотчас сел и снова заговорил как ни в чем не бывало.

— Да, уж этот Лоуренс, в нем прямо черт сидел.

— И вы ни разу не попались? — спросили слушатели.

— О да, было как-то раз в одном погребке. «Там кегельбан и вообще местечко хорошее, — сказал мне Лоуренс, — но только на прошлой неделе там застрелили человека. Давай туда сходим».

Я сразу загорелся, что вот, можно будет позабавиться, но мне не хотелось потерять место в мастерской, а потому я нацепил на лацкан значок трезвенника.

Там оказалось три человека, они играли в кегли и согласились принять нас в игру. Лично я присел в уголке, вроде как сам по себе, а вот Лоуренс составил им компанию, начал выпивать с ними и лезть в дружбу. Все перепились. Надо сказать, что Лоуренс мог допиться до полной одури. Вдруг прогремел выстрел, и один человек упал на пол. За что они его пристрелили? — подумал я, и кто это сделал? Когда его повернули, он был весь залит кровью и вроде как мертвый, и два его дружка подняли страшный шум. А Лоуренс уже никуда не годился. Не шумите, сказал он несколько раз, а сам сидел на стуле в дымину пьяный. Те двое сунулись ко мне в угол с криком, что это я стрелял. Они показали мне свои полицейские значки, которые давали им полное право обыскать меня, и нашли револьвер у меня в заднем кармане. Я не признавал свою вину и показал им свой значок и еще крикнул, чтоб Лоуренс пришел мне на помощь. Отвяжитесь от него, сказал Лоуренс, не вставая с места. Платить будешь? — спросили те двое. Нет, ответил я, за что я должен платить?

Тут они подняли меня со стула и хотели увести.